Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Я встал и пошёл к сцене. Быстро поднялся по ступеням и почувствовал, что шаги мои почему‑то становятся всё тяжелее. Сцена будто удалялась, и только гром аплодисментов поддерживал меня.

Геннадий Павлович уже ждал меня в центре, держа бархатную коробочку с орденом в руках. Он выглядел усталым, но в этот момент его взгляд светился настоящей гордостью.

— Товарищ командир, майор Клюковкин для награждения прибыл, — доложил я, вытягиваясь перед начальником Центра.

Медведев, приняв мой доклад, пожал мне руку, достал из коробки орден и начал цеплять мне его на грудь.

— От имени Родины, я поздравляю тебя, Саша. Это высшая награда нашей страны, — начал он, но голос дрогнул.

Получать эту награду — настоящая честь. Орден Ленина представлял собой портрет Владимира Ильича из платины, помещённый в круг, обрамлённый золотым венком из колосьев пшеницы. Тёмно-серый эмалевый фон вокруг портрета-медальона гладкий и ограничен двумя концентрическими золотыми ободками, между которыми проложена рубиново-красная эмаль. Звезда, серп, молот и знамя на ордене покрыты эмалью и окаймлены по контуру золотыми ободками. На знамени надпись золотыми буквами «Ленин».

Орден при помощи ушка и кольца соединён с пятиугольной колодкой, которая выполнена из ленты с красными и золотистыми полосами.

Пальцы Медведева слегка дрожали, но он смог прикрепить орден на китель.

— Ты заслужил по праву, Сан Саныч, — сказал он вполголоса так, что услышать мог только я.

— Служу Советскому Союзу! — вытянулся я, ощущая, что теперь на груди стало немного тяжелее.

Оркестр начал играть туш, но аплодисменты заглушали звуки торжественной музыки.

Я стоял на сцене, чувствуя тяжесть ордена на груди. Четыре раза мне вручали орден Красной Звезды, дважды орден Красного Знамени, но эта награда — нечто другое.

Фотограф щёлкал камерой, а журналист в блокноте спешил что-то записывать.

— Не забудь сказать потом пару слов для газеты, — наклонился ко мне Медведев и отпустил на место.

Зал оживился. Следующие фамилии вызывали уже привычные аплодисменты. После меня перешли к награждению другими орденами по убыванию их старшинства.

Следом поднимались инженеры и техники, смущённо поправляя каждый свой китель. Каждый из них получил заслуженную медаль. За ними вызвали пару человек из преподавательского состава. Им за плодотворную работу были вручены ордена «Знак Почёта». Фотограф то и дело щёлкал затвором. Зал то стихал, то вновь оживлялся.

Не забыли и про моего друга Иннокентия. Он получил из рук Медведева орден Красного Знамени. Без конфуза, как это часто бывает с Петровым, не обошлось. Выйдя на сцену, Кеша так сильно чихнул, что кадровик выронил из рук коробочку с орденом. Не помню, чтобы такие были случаи.

Как только торжественная часть закончилась, всех попросили остаться на фотографирование. До этого момента я успел пересечься с Тосей.

— Поздравляю! Я так рада за тебя, Саш, — обняла она меня и… поцеловала в щёчку.

— Спасибо, но… я рассчитывал на большую награду, — подмигнул я и шепнул ей на ухо.

— Клюковкин, вечером. Всё вечером.

— Не-а. На обеде зайду, — сказал я и пошёл на сцену для фотографирования.

— Даже не думай… — услышал я за спиной возмущения Антонины, но это меня вряд ли остановит.

Фотограф подгонял нас ближе друг к другу, выстраивал ряд, поправлял, где нужно выровнять китель или просил чуть сдвинуться. Вспышки били в глаза, и я машинально щурился.

Сначала сделали официальную фотографию. Это когда у всех лица каменные и суровые. Настолько, что от такой суровости сама фотография не выдержит и треснет.

— Товарищи, а теперь улыбаемся! Момент торжественный. Ну-ка все сделали сиии… — прижался к камере фотограф.

Тут своё слово сказал и Кеша.

— Сиськи! — громко крикнул он, и тут же все замолчали.

В строю кто-то хлопнул себя по лбу. Пара человек зацокала языками, а в зале несколько человек посмотрели на Кешу с неким пренебрежением.

Медведев, стоящий в центре строя, медленно повернулся в нашу сторону. На его лице ни следа какой бы то ни было улыбки. Наоборот. Видно, как он сжал челюсть.

Я понял, что надо как-то разрядить обстановку.

— Товарищ командир, ну а почему не сиськи⁈ — спросил я.

Геннадий Павлович теперь на меня бросил суровый взгляд. Секундная пауза и… Медведев начал меняться в лице.

— Ну да. Почему и не сиськи, — улыбнулся начальник Центра и повернулся к фотографу.

Он сделал ещё несколько снимков. Затем сфотографировали меня и Кешу отдельно. Потом нас с Петровым вместе с Медведевым. Журналист, который давал команды фотографу, разошёлся не на шутку.

И всё равно я искал глазами Тоню, которая так и не вышла из зала, оставаясь в толпе людей.

Снизу, чуть сбоку от трибуны, я поймал знакомый силуэт. Антонина стояла среди коллег по медицинскому пункту. Строгая, собранная, будто чужая в этом пёстром море суровых мужчин. Лицо её не выражало ничего, кроме ровной, деловой сдержанности.

Вдруг она встречается со мной взглядом. И от былой строгости ничего не остаётся. Лицо озаряет смущённая улыбка. Такая крошечная, почти невидимая. Лишь лёгкое движение губ, едва заметное прищуривание глаз. Улыбка, которую мог уловить только я.

Я улыбнулся в ответ.

Следующая вспышка прогремела в объектив, и реальность снова вернулась.

— Стоп! Снято! — громко сказал фотограф, возвестив об окончании официальной части мероприятия.

Через пару часов я, всё же, зашёл «на обед» в медпункт. Уединившись с Тосей, мы постарались не нарушить тишины, которая царила в коридорах санчасти. Сделать это было сложно, но у нас получилось.

— Не мог до вечера дотерпеть. Вух! — выдыхала из-за ширмы Антонина, успокаивая дыхание.

Я неторопливо застёгивал рубашку, улыбаясь от такого ворчания моей девушки. Пальцы справлялись с пуговицами куда медленнее, чем обычно. Да я и никуда не торопился.

— Дорогая, за орден Ленина и маленький поцелуйчик в щёчку — преступление. Считай, что ты отделалась предупреждением на первый раз, — ответил я.

За широмой тихо шелестела ткань. Антонина поправляла белый халат, ещё более растрёпанный, чем до этого. Она выглядела непривычно уязвимой. Волосы выбились из тугой косы, а щёки были всё ещё розовые.

— В санчасти каждый шаг на виду. Каждое слово. Узнают, что мы здесь… «обедаем», и прикроют нашу «столовую».

Тося вышла из-за ширмы и подошла к запотевшему окну. Она вздохнула, медленно открыла его и подошла ближе ко мне.

— Не прикроют. У нас с тобой всё серьёзно, — ответил я, когда Тоня начала поправлять мне галстук.

— Знаю, Саша. Твоя новая должность, насколько я поняла, уже не предполагает выполнения интернационального долга?

— Скорее нет, чем да. Дома я буду бывать чаще.

Я обнял её и прижал к себе.

— Но если будет приказ, в стороне я не останусь.

Антонина чуть отстранилась, посмотрела прямо в глаза.

— Да. А пока давай просто поживём. Просто и для себя. По-человечески.

Я молча кивнул и поцеловал Тоню. Подойдя к стулу, я снял с него китель, надел и начал застёгивать.

— Ну раз ты не дождался награды и решил её забрать сразу, что тогда вечером? — спросила Тося уже спокойнее, с той своей хитрой полуулыбкой, в которой всегда было больше тепла, чем строгости.

— Вечером повторим, — подтвердил я и вновь поцеловал Тоню. — И ещё тысячу раз после.

Времени с награждения меня орденом Ленина прошло достаточно много. Я уже сделал свои первые шаги в преподавательской деятельности, но и про «поддержку штанов» не забывал.

В своей родной третьей эскадрилье периодически подлётывал и с молодыми лётчиками, когда надо было разгрузить командиров. Кеша к лету уже должен был вступить в должность старшего штурмана эскадрильи, но пока что он догуливал отпуска, посвящая всего себя воспитанию детей.

Очередной день работы преподавателя должен был начаться с утреннего чаепития в преподавательской.