Боярышня Евдокия 4 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Ты слишком большого мнения о себе, Александра. Княже, — обратилась боярышня к Юрию Васильевичу, — не сердись, но во мне тоже кровь рюриковичей.

Брови князя взлетели вверх.

— Да-да, — засмеялась Дуня, — нас таких сотни, если не тысячи, — она повернулась к девочке. — А ты сама посчитай, сколько на Руси было князей, а потом добавь их незаконнорожденных детей, которые дали потомство. Так что ты не единственная и неповторимая, а всего лишь удобный повод для некоторых жадных бояр, чтобы они могли провернуть свои делишки.

— А ты не повод? — огрызнулась девчонка.

— Я не дура, чтобы лезть во всё это. К тому же я будущая боярыня и понимаю свою ответственность перед всей нашей землей. И вот я тебе снова повторю :  твой отец даёт тебе возможность создать семью и спокойно жить.

— Но, если бы он с самого начала признал меня… — выкрикнула она.

Дуня ахнула, когда мать Александры всё же метнулась и дала пощечину дочери. К сожалению, она сразу же прижала её к себе и стала умолять не забываться.

— Мы из простого сословия, — услышала Дуня из её причитаний-утешений.

— Мой отец купец! — обиженно выкрикнула девчонка и закрыла себе рот руками. — Мой отчим купец, — поправилась она.

Евдокия приготовилась слушать новые откровения. Уж больно легко вылетело «мой отец купец», да ещё с нотками превосходства над простым сословием.

— Довольно, — обронил князь. — Не знал я, что все так… Ульяна, — он с разочарованием посмотрел на когда-то любимую женщину, — не зови меня больше. Живите спокойно.

Поднялся и ушёл. Дуня поднялась, хотела молча уйти, но один уже промолчал, а эти клуши стоят, ничего не понимают.

— Ульяна, князь уже давно взрослый муж, но он не женится не потому, что до сих пор любит тебя, а потому что это его жертва ради Руси. Никакой родственной распри из-за наследников со стороны больше не будет.

— Он мне об этом говорил, когда мы полюбили друг друга, — сквозь слезы произнесла женщина.

— Ему тяжело, но его жизнь — это служение нашей земле, — продолжала объяснять Евдокия. — Ты могла стать его отдушиной, а дочь согрела бы его сердце, но он ошибся, положившись на твое разумение. Ты избаловала Александру.

— Я думала… — начала оправдываться Ульяна, но закусила губу и замолчала.

— Коли хотела растить дочь княгиней, то брала бы пример с Марии Борисовны. Вот уж ни дня наша княгиня не провела в мечтаниях и праздности. Умнейшая женщина и великой скромности.

Ульяна слушала Евдокию и мелко кивала, а потом неожиданно спросила:

— Боярышня, прости, но сколько тебе лет?

— Да я всего на год старше Александры, — хмыкнула Дуня, насмешливо поглядывая на рослую девчонку. И нисколечко Евдокии не было стыдно, что по факту она взрослее самой Ульяны. В конце концов она рассказывала обо всех боярышнях, а с них действительно дома много требовали.

Евдокия бросила взгляд на безмолвно открывающую рот Александру. До той ещё не дошло, что князь поставил точку в этой затянувшейся истории. Он не признал её даже незаконнорожденной дочерью. Теперь только от матери зависит, как она растолкует его полный отказ от нее.

Скажет, что он дал ей возможность спокойно жить или что не любит её, недоволен ею и прочее. По сути, всё правда, но князь не желает худа своему дитю. В ином случае он не сидел бы здесь, не пытался понять, чем дышит его дочь.

И на этот счет у Евдокии были ещё мысли… очень важные для всех. Потому что если для Александры метания закончились и она может жить спокойно, то князю предстоит ещё многое сделать и делами отмолить своё непутевое отцовство.

Глава 26.

Евдокия выбежала, оставляя подавленных Ульяну с дочерью в горнице. Дуня пыталась сочувствовать им, но не видела в них жертв. Прошло пятнадцать лет! У Ульяны есть семья и князь все эти годы поддерживал ее, а у нее лицо великомученицы. Дуня пожалела, что не спросила у Ульяны есть ли у нее ещё дети и любит ли она их так же, как Александру, но не возвращаться же. Девчонка тоже не вызывала симпатии. Конечно, во многом виновато воспитание, но не приведи господи дать ей в руки власть.

Дуня торопилась, надеясь догнать князя и как бы ненароком высказать давно вызревающие важные мысли, а ещё расспросить его о житье-бытье, особенно по утрам. Она галопом пронеслась мимо бледного хозяина двора, выскочила во двор и мимоходом отметив поваливший валом снег с приготовленной к его уборке лопатой, поискала глазами дедова холопа и не найдя, крикнула:

— Пахом!

— Тут я, боярышня, — отозвался воин.

— Где тут? — завертела она головой. — Нам ехать… — она не договорила, увидев князя, выводящего из конюшни своего коня и спешащего за ним Пахома.

— Ой, княже! — встрепенулась Евдокия. — Тут такое дело, ты погоди…

— Что ещё?! — гневно сверкая глазами и излучая сердитость, он вскочил на коня. Животинка даже возмущенно глаз скосила, чтобы посмотреть, чего это на неё так зверски взгромоздились, как на не родную.

Евдокия сделала шаг назад, понимая, что у князя полным ходом пошёл откат в настроении, а недавний разговор подлил масла в огонь. И ей бы промолчать, но когда ещё выдастся возможность перекинуться с ним словечком!

— Подожди меня, княже, — попросила она без всякой надежды, ожидая, что он проигнорирует её и ускачет.

Но Юрий Васильевич ожёг её гневным взглядом, тяжело задышал, раздувая тонкие ноздри, сжал в руках плётку, и Дуня попятилась. Она испугалась, но как с ней всегда бывало, когда ей становилось страшно, её захлестнули эмоции, и ничего не соображая, она обиженно закричала:

— Думаешь, мне больше всех надо? Думаешь я для себя стараюсь?

— А для кого? Для меня? — вызверился он, подмечая, как помогший ему в конюшне воин подошёл к боярышне и прикрыл собою, как будто перед ним не человек, не князь, а дикий зверь.

Этот поступок сильно задел князя. Юрий хотел выплюнуть в лицо наглого воя, что не обидел за свою жизнь ни одну жёнку или дитя, но его накрыл туман бешенства и жажда всех рубить… Князь потерял себя в этих чувствах и бешено зарычал.

И тут в лицо ему прилетел ком снега, а потом ещё… и ещё.

— Что?! — взревел он — и следующая порция снега прилетела ему прямо в рот!

— Хватит, боярышня, бежим, — слышал он уговоры, но безголовая девка буквально засыпала его снегом. — Евдокия Вячеславна, да что на тебя нашло, — доносилось до князя нытьё всё того же человека.

— Бешенством заразилась! — рявкнула она — и следующая порция снега досталась княжьему коню.

Князь только-только проморгался, как пришлось удерживать скакуна, а ненормальная подхватила лопатой новую порцию снега и прицелилась в него.

Он грозно взглянул на неё, но эта поганка без сомнений размахнулась и кинула. На его счастье, не добросила. У князя в голове злорадно мелькнуло, что спятившая боярышня выдохлась.

Он направил на неё коня, намереваясь напугать, но болезная резко замахнулась лопатой, случайно сбивая шапку со стаявшего рядом с ней воина, и бормоча под нос что-то ругательное, вонзила полотно в снег, наклоняя черенок в сторону коня.

Её маневр вызвал у Юрия смех, но тут чело боярышни осенила догадка и она, зарычав не хуже него, выдернула лопату из снега, перевернула её и сунула под морду скакуна не черенок, а полотно.

Юрий Васильевич придержал Буяна, от греха подальше, но неугомонная Евина дочь до чего-то додумалась и пообещав, что «Щас всё будет!» подняла лопату вверх, пытаясь её раскрутить над собой.

Тут уж верный друг и товарищ, боевой конь не выдержал и встал на дыбы. Князь еле удержался и не видел, как боярышню оттащил за шкирку её холоп.

— Бешеная! — ругался Юрий Васильевич, сжав бедрами бока коня. — Кобыла необъезженная! — ворчал, крутясь на месте и успокаивая Буяна. — Вот ведь достанется кому-то эта волчишка… — предвкушая чужие мучения и отплевываясь от таявшего на лице снега, усмехнулся. А тут ещё он увидел, как старый воин прямо в лицо боярышни сыпанул снега, чтобы она прекратила воевать и угомонилась. Князь почувствовал себя отомщённым и с удовольствием наблюдал, как недавняя умница и отчаянная воительница отфыркивалась, пытаясь одновременно ругаться и чиститься.