Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Ты это брось! — Я вновь его поднял. Встряхнул. — Если нам поможешь, то и отец жить будет. Понял.

— Понял, боярин, понял. — Он закивал, хлюпал носом, вытирал сопли.

— Сейчас Григория позову. Подьячий он. — Начал я тихо, чтобы остальные пленники не слышали. — Ты ему расскажешь все, с толком, с расстановкой. Кто из этих вот людей преступник.

Так. Знает ли он значение этого слова? после короткой паузы я продолжил наставление.

— Скажешь ему, кто воровал, кто убивал, кто спаивал до смерти и до безумия. Кто приказы отдавал. Кто с Маришкой часто говорил. А кто такой же, как ты.

Он кивал, глаза его расширились.

— Но, мы потом их всех тоже допросим, и если не сойдется что… — Я глянул на него серьезно. Тряхнул. — Не сносить тебе головы. Ясно?

— Ясно, боярин, ясно.

Махнул рукой, подозвал служилого человека. Тот выглядел усталым. Но, что поделаешь, служба такая.

— Григорий, поговори с парнем. Это сын Савелия, Петром кличут. Видишь, выжил. — Я улыбнулся. — Прислуживал здесь. Говорит, не по своей воле.

— Хорошо. — На лице подьячего я видел пренебрежение и желание отдохнуть.

Знаю, товарищ мой, все понимаю. Но надо. Сам я со всем разобраться не могу. Делегировать приходится.

— Долго не возись, в общих чертах. И отдыхать.

Подьячий вздохнул, кивнул.

— Ну давай, Петруха, по существу.

Сам я вернулся ко всем сидящим пленным, окинул взглядом.

Вид разный, но в основном угнетенный, испуганный и забитый. Сущих отморозков среди них не так уж много. Выглядит добрая половина, как недавно бежавшие с земли крестьяне, решившие, что пить и гулять — лучше, чем пахать. Так, то оно так, только вот связались вы с кончеными тварями. Их мы, упырей этих, по большей части всех положили. А дальше — разберемся, кто есть кто.

— Ну что, разбойнички! — Говорил громко. — Ведьме служили! Чертям поклонялись! Служилых людей убивали! Кровь русскую проливали! А? Что молчите, гады.

На лицах их я видел животный страх. Помирать не хотелось никому. Хотелось жить дальше хоть как-то. Неважно как, главное — чтобы жить.

Угнетенные, слабые, сбившиеся с пути люди. Многие, да почти все здесь такие.

— Я строг, но справедлив! Всех допросим, случай разберем! Каждому будет дан шанс искупить. Но! — Я замолчал, вновь посмотрел на них. — Если удумаете чего нехорошего, смерть покажется вам подарком. Ясно!

Большинство закивало, задергалось. Остальные сидели тихо.

Ладно, общую суть я до них довел, осталось последнее. Татарин. Поговорить, потом немного отдохнуть.

Подошел к нему, привязанному к столбу, присел рядом на подвернувшееся бревно.

— Кто ты?

— А, сын шайтана, пришел. — Пустые глаза уставились на меня. — Резать я будешь, огонь я жечь. Реж, жги, молчать буду.

Акцент все же у него имелся, но понимать суть не так уж и сложно.

— Зачем. Поговорить хочу. Умный ты. Говоришь на нашему, читаешь, наверное, раз письма привез.

Попал в точку. Письмо его было. Это по глазам сразу видно стало.

— А. Шайтан. — Скрипнули зубы крымчака. — Нашел, пес.

— Что же вы все с собаками-то меня сравниваете. — Выдохнул я устало. — Если на то пошло, я медведь русский, а не шавка какая-то.

Врезал ему хлесткую оплеуху.

— Еще раз че-то такое брякнешь, вот тогда я тебя резать буду. А пока поговорить хочу.

— У-рус. — Он злобно посмотрел на меня. Затем усмехнулся. — Ты наша речь не говорить, бумаги не читать. Пытай меня. Молчать буду.

— Ошибаешься. У нас в городе есть человек. Так что, тайны никакой не будет.

— Брешешь, сын шайтана.

— Зачем. Сейчас или в полдень. Не так важно. Все пойму.

— Реж меня. Слова не говорить.

— Жить не хочешь?

Он закрыл глаза, начал что-то бормотать на своем. Молитвы какие-то.

М-да, не зашел у нас с ним диалог. Ну, да и ладно. Доставим в Воронеж и его и письма, там все и решим.

Что у нас дальше?

Надо глянуть дом ведьмы. К нему никто из наших даже подойти не решился.

Осмотр избушки Маришки ни к чему путному не привел. Провонявшая тухлятиной и мертвечиной каморка. Как эта сумасшедшая баба еще кони не двинула от житья в такой ужасной антисанитарии. Здесь висели за хвосты и гнили мыши, крысы. Дохлые птицы валялись сверху на полках. Все это источало невероятно отвратительный аромат. Его дополняли запахи сушеных и преющих трав, а также пропитавшихся потом шкур, на которых спали претворяющиеся бесами люди. По углам были развешаны какие-то тряпки, побрякушки.

Выглядело это все… Отвратительно ярко и ужасающе мерзко.

Избушку надо спалить. Помимо деморализующего фактора это же настоящий рассадник заразы.

Завершил осмотр, проверил посты, приказал людям отдыхать. Григорий сделал все по уму, отлично. Можно ему будет полностью доверить такое дело в следующий раз, не подведет.

Основные наши силы обосновались у конюшни. Соорудили бивак. Пленных согнали в одно место, связали друг с другом, чтобы не разбегались. Допросы отложили на потом. Сейчас лучше восстановить силы.

Да, может быть сейчас, более шокированные и напуганные, они будут словоохотливее, но… День был тяжелым. Да, мы отдыхали специально перед выходом на это непростое дело. Но все же. Время было далеко за полночь. Скоро рассвет. Два часа передышки и с первыми лучами солнца двинемся в путь.

Я нашел лавку, поставил ее у стены здания, привалился и задремал.

Время прошло незаметно. Вырубился, очнулся. Отдохнул плохо. Ничего, днем посплю, как вернусь.

Встал, встряхнулся.

Утро выдалось росистым. Сырым. Мошка с первыми лучами солнца взлетела и начала докучать так, что мочи нет. Отойти от дымящегося костра было просто невозможно. Ждать нельзя. Такими темпами всех наших пленных, связанных разбойников пожрут. Высосут досуха.

А они живые нужны. Кого показательно казнить, кого допросить, кого на работы загнать.

Погрузили большинство ценного скарба на добытых коней, посадили наших раненных. Сами в седла взлетели. Выдвинулись. Телег не нашлось, и это было плохо. Придется возвращаться еще раз. Посылать отряд. Забрать оставшееся орудие. Мы не смогли взять все. А нужно было вывести железо подчистую. Пригодится. Также не удалось забрать посуду из винокурни и сам перегонный куб.

Ничего, из города, как вернусь, отправлю сюда экспедицию.

Ехали по тропам, настороженно смотрели по сторонам. Путь наш шел к парому. Лодки, как и было изначально задумано, мы вернем монастырь потом. Вначале нужно переправить всех этих людей, коней, скарб, труп ведьмы и чертей к Воронежу.

Много, очень много всего.

Прошли самое опасное заболоченное место. Из Колдуновки выбрались в лес, через который мы вчера двигались в темноте. Преодолели его. Где-то здесь, в камышах наш отряд выбрался и двинулся на дело.

Но мы шли дальше.

Начался заливной луг, по которому к тому месту, где была пристань парома, тянулась достаточно широкая протоптанная тропа.

Вся наша процессия стремилась туда. Пленных подгоняли, понукали, торопили.

Город был все ближе и ближе. Нависал над рекой с той стороны. Выглядел он отсюда, как одинокий клык, взметнувшийся ввысь на холмах. Лучи восходящего солнца освещали его стены и башни. Это внушало радость. Укрепления, за которыми можно отдохнуть, прийти в себя. Баньку принять. А то ночью по болотам лазить — такое себе приключение.

По дороге не встретили никого.

До нужного места нам оставалось где-то с полкилометра по моим прикидкам. Через реку в нашу сторону двигался паром. Я всмотрелся. На нем был отряд, вооруженный, хорошо снаряженный. Конные, с заводными, да еще и при вьючных — если сопоставить количество человек и скакунов.

На торговцев похожи, но вроде не те, что нижегородцы. Другие какие-то.

— Готовность, товарищи. — Скомандовал я. — Мало ли кто эти люди.

Вперед выехали все готовые к бою.

Легко раненные и Ефим остались в арьергарде, смотреть, чтобы наши пленные не разбежались. А то они все чаще смотрели по сторонам. Да, связаны были хорошо, и бежать тут особо было некуда. Но все понимали, в городе их ждал суд и, скорее всего, петля. Удрать хоть как-то, значит — спасти жизнь.