Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

— Или вовсе чертокнижие!.. Кого держишь близ сердца своего, Великий государь? Уже и слухи дурные пошли о том, что больно много власти над тобой забрала эта Дивеева.

Огладив ухоженную бороду и изобразив на лице «как же вы меня утомили!», самовластный правитель отставил в сторону еще не опустевший кубок и лениво пошевелил пальцами — сподвигая архимадрита встать и с легким поклоном вручить ему сафьяновое доказательство грехопадения.

— Слухи, говоришь?

Сорокалетний царь был известен не только любовью к чтению разных книжных трудов, но и осторожностью — посему на его столе легко нашлась специальная костяная лопаточка, с помощью которой полагалось вскрывать и читать разные послания. Переворачивать страницы она тоже годилась: шелестя плотной дорогой бумагой, хозяин Московского Кремля меж делом допил свой кубок и все тем же обманчиво-рассеянным тоном уточнил у архиепископа Казанского:

— А их, часом, не те же людишки распускают, кои во мне любовь к астрологии углядели?

«Не заметив» быстрых переглядываний части своих гостей, Иоанн Васильевич ненадолго задержал взгляд на одной из схем в виде расчерченного на доли круга — разглядывая вполне понятные ему значки из Менделеевой таблицы первоэлементов. К слову, имя-отчество составителя этой таблицы было точь-в точь как у старшего сына, отчего любящий родитель и запомнил этого великого алхимика древности…

— Нет, Великий государь.

— Н-да? Будешь грамотку для Ваньши составлять, не сочти за труд — впиши и этих… Излишне языкатых.

— Как можно⁈ Тайна исповеди священна!!!

Подняв голову от заполненных красивым почерком Домны страниц, правитель Северо-Восточной Руси окинул казанского иерарха странно-насмешливым взглядом. Затем молча подвинул рукопись к младшенькому Федору — благо тот как раз закончил портрет архиепископа Леонида и с искренним огорчением разглядывал темную гущу на дне своей посудинки из тонкого костяного фарфора.

— Сыно, прочесть осилишь?

— Да, батюшка.

— Скажи тогда честным отцам, что это за книга, и о чем в ней писано.

— М-м?.. По виду это обычный рабочий дневник… Да вот и его порядковый номер в титлах выведен: одиннадцатый, прямо под знаком «только для глаз царской Семьи».

Скользнув глазами по оглавлению, написанному хозяйкой на одной из разновидностей санскрита, юный царевич высказался конкретнее:

— Содержит размышления и труды Домнушки в составлении новых лечебных отваров.

Задумчиво проведя иссохшей ладонью по окладистой и абсолютно седой бороде, епископ Савватий чуть наклонился вперед и полюбопытствовал:

— А ей это зачем, отроче? Для какой-такой надобности? Она ведь и без того… Справляется.

— Домна одна, владыко, а хворобых на Руси много: вот чтобы обычные лечцы и лекарки могли применять в своих трудах действенные снадобья, она и…

Раздраженно дернув головой, Рязанский епископ в полный голос заметил:

— Все болезни посылает нам Бог за грехи людские, и не дело роптать на промысел Божий! И наипаче — идти ему наперекор!!!

Размеренно проглядывая одну страницу за другой, царевич Федор негромко напомнил отцу:

— Авва Макарий говорил, что все болести настылает Лукавый на погибель рода людского… А еще, что знахари и травники помогают людям побороть хвори, и потому стоят на стороне Света.

Хоть и тихо он говорил, но нынешний архипастырь его услышал, почувствовав едва ли не изжогу от очередного напоминания о предшественнике. Кое-что расслышал и владыко Казанский, тут же недовольно поджав губы, и всем своим видом выказывая неодобрение и несогласие с речами покойного митрополита. Но вступать в полемику с младшим царевичем не стал, еще не отойдя толком от внезапного бунта кишок в собственной утробе. Вместо этого Герман довольно осторожно укорил Великого государя:

— Целительница твоя в Аптекарском приказе такие порядки завела, что девки молодые и незамужние разными непотребствами занимаются; а то и вовсе надолго уезжают по ее наказам, заготавливать сено лечебное. Да службу исполняют вместе со служителями приказными из недорослей и молодых парней, пребывая под присмотром всего лишь десятских своих — оттого возможен блуд всяческий, и поругание веры! Да и самого тебя, царя православного, каждую субботу добрых полдня в бане тешит…

Запнувшись на половине фразы, архиепископ все же решил свернуть с обсуждения царских привычек на более безопасную тему. Не так, чтобы прям уж совсем, но там хотя бы надежные видаки-свидетели имелись:

— А еще слухи ходят по Москве, что Дивеева сбила с пути истинного царевну Евдокию, приохотив ее к зельеделию!

От дальнего оконца совсем некстати донесся смешок царевича Ивана, невольно смазавший обличительную речь казанского иерарха. Впрочем, и без того оная не произвела ожидаемого впечатления на боголюбивого царя, начисто проигнорировавшего слова о дочери и всего лишь заметившего в ответ:

— Каждый подданный имеет право послужить трону, и всяк может принести пользу, будучи правильно применен. Сыно, мы ждем…

Ускорившись, Федор в быстром темпе долистал оставшиеся страницы и доложил батюшке:

— По большей части записи — о попытках Домны подобрать верный набор трав для лечения Чумы, известной как Оспа; еще часть занята рецептами молочного шоколада, и в конце должны были быть размышления об изменениях, кои желательно внести в состав выделываемого стекла и фарфора для улучшения свойств алхимической посуды…

Благожелательно кивавший на каждое второе слово сына, Иоанн Васильевич разом утратил прежнее спокойствие и резковато вопросил:

— Что значит — были⁈ А ну-ка, укажи!

Послушно развернув рабочий дневник к отцу, царевич показал место на развороте, откуда безжалостно выдрали не меньше десятка страниц.

— Каждая страница размечена своей цифирью — и ежели выдрать часть листов, то это сразу же…

— Дай сюда!!!

Подхватив дневник, хозяин Кабинета быстро ушел к Домне и среднему сыну, бросив вставших вслед за ним гостей на младшенького. Священноначальники же, постояв немного, расселись обратно и за неимением Великого государя завели разговор с Федором — причем и в этом случае митрополит Московский и всея Руси предпочел отмалчиваться, ибо его отношения с царевичем в последнее время были далеки от благостных. Владыко Филипп несколько раз проявлял большую настойчивость, стремясь донести до юного зодчего неразумность кое-каких градоустроительных новин — и наоборот, крайнюю нужду Москвы в тех же дополнительных богадельнях, новом женском монастыре и странноприимных домах для паломников. Не помешало бы отстроить новые добротные церкви из светлого кирпича вместо порушенных малых и ветхих деревянных храмов… Да и помимо этого были у митрополита кое-какие мысли о том, как должен выглядеть русский Третий Рим: однако младший царевич мало того что пропускал все архипастырские наставления и пожелания мимо ушей, так еще и не желал хлопотать перед старшим братом-государем и царственным родителем об столь необходимых Церкви изменениях в Великом каменном устроении.

— Скажи, царевич: а откуда ты сию тайнопись ведаешь?

Кинув мимолетный взгляд на рисованного архиепископа Леонида, четырнадцатилетний художник чуть подумал, но все же пояснил своему невольному натурщику:

— Это не тайнопись, а грамота одного из далеких народов.

Покивав (и помыслив про себя, что хрен редьки не слаще, и все одно сходу такое не прочесть), владыко мягко уточнил:

— И те буквицы и странная цифирь, что писаны в разных рисунках — тоже?

— Нет, это уже язык Высокой алхимии.

Пока архиепископ Новгородский и Псковский соображал, чтобы еще интересного выспросить у синеглазого отрока, в разговор с грацией медведя вступил владыко Сергий:

— А ты откуда его знаешь⁈ Тоже этому делу выучен?

Покосившись в сторону отца и брата, бросивших его на поживу надоедливым чернецам, Федор легонько пожал плечами:

— Знание десятка лечебных отваров еще никому не повредило.

— На Бога надо полагаться, а не в сомнительных делах усердствовать!.. Все мы в руце Его, и лишь Он отмеривает, сколько и кому жить! И тебе бы, отрок, от этом крепко помнить и в храмы заходить почаще. Глядя на тебя, недоросли из хороших семей сворачивают с пути прямого, начинают иноземные языки учить и иных знаний алкать; другие же вовсе себя розмыслами видят — и через то в вере православной слабеют!