Кореец (СИ) - Ледов Вадим

Этот немец явно хотел поиметь свой гешефт не только на икре, но и на аппаратуре. Но спорить было бессмысленно. Главное — он брался достать то, что мне было нужно. А уж сколько он там наварит — его проблемы.

Я же прикинул хрен к носу.

Доходы: сорок пять тысяч рублей.

Расходы: двадцать семь тысяч пятьсот — аппаратура плюс доставка; двенадцать пятьсот — Брюс, плюс комиссионные Стаса. Из оставшихся пяти штук, половину Кольке… ну и мне кое-что остается на первое время.

— Ладно, Пауль, договорились, — я протянул ему руку. — Когда сможешь организовать доставку железа?

Пауль крепко пожал мою руку.

— Думаю, месяца через два все будет в Москве. Канал налажен, но таможня, сам понимаешь, не дремлет. Надо все аккуратно сделать, через «подарки родственникам». Классическая схема, работает безотказно. А наличку могу хоть завтра передать, как только икра будет у меня.

— Икра будет, — заверил я. — Завтра доставят…

Я оглянулся на Стаса (икра хранилась в холодильнике кафешки которой заведовала его знакомая). Тот перехватил мой взгляд и кивнул.

— Да, да, конечно, доставим.

— Вот и славно! — Пауль просиял. — Тогда, может, по второй порции хинкали? И еще по одной бутылочке «Мукузани»? За успешное начало нашего взаимовыгодного сотрудничества! А то что-то мы все о делах да о делах… Надо и о душе подумать!

И мы снова налили. Кажется, я нашел своего человека в Берлине. Или он нашел меня. В любом случае, дело сдвинулось с мертвой точки. А это главное. Остальное — детали. И немного немецкого качества.

Глава 20

Юрка Ефремов лежал на смятой постели, раскинувшись словно морская звезда на отмели. Один. Чудовищно, непростительно один.

Будильник показывал начало двенадцатого, а в голове гудело, как в трансформаторной будке. Вчерашняя репетиция, закончившаяся опустошением двух бутылок «Солнцедара», отдавалась в висках ритмичной пульсацией.

«Ещё минутку», — подумал он, заворачиваясь в одеяло с головой, спасаясь от наглого солнечного луча, пробившегося сквозь пыльную занавеску.

Но сон не шёл. Вместо этого пришло осознание грустной статистики — две недели без женщины. Целых четырнадцать суток. Триста тридцать шесть часов. Чёрт знает сколько минут одиночества.

Юра перевернулся на спину и потянулся к пачке «Явы», лежавшей на тумбочке. Затянулся, выпустил струю дыма к потолку и мрачно усмехнулся.

— Неделя без женщины — это ещё отдых, расслабон, — пробормотал он, обращаясь к облупившейся люстре. — Но две недели — это уже, братцы мои, форменное безобразие.

Он задумался, глядя на выцветший календарь, висевший на стене. Прикинул дату. Точно, именно четырнадцать дней назад Лизка — его последняя подружка — хлопнула дверью так, что едва не слетели хлипкие петли. Ультиматум она ему выдвинула: или кольцо на палец, или разбежались по разным углам ринга. Юра выбрал второе — на автомате, не потому что так уж дорожил свободой, а просто потому, что любое обязательство вгоняло его в панику.

С тех пор — вакуум. Ни единой юбки на горизонте. Даже случайные фестивальные знакомства куда-то испарились, сезон ещё не начался.

— А под тобой никого, — констатировал Юра вслух, сбрасывая с дивана серый носок, оставшийся, кажется, ещё с позапрошлого вечера.

Он поднялся и подошёл к окну. Распахнул форточку, и сквозняк ворвался в прокуренную комнату, как дерзкий кавалер — на танцплощадку провинциального городка. Юра высунулся наружу, оглядел двор своим фирменным, цепким взглядом охотника.

Обычное воскресное утро. Бабульки на лавочке, похожие на степных сусликов в ожидании добычи — любой сплетни, способной скрасить монотонность их угасающих дней. Молодая мамаша с коляской — измученная, с синяками под глазами. «Вот тебе и семейное счастье», — хмыкнул Юра. Стайка старшеклассниц, спешащих, видимо, в кинотеатр на дневной сеанс — слишком юные, запретный плод, о котором даже думать грешно.

И вдруг — она. Девушка в ярко-красном пальто, стройная, с каштановыми волосами, струящимися по плечам. Ноги от ушей, и походка такая, что сразу видно — знает себе цену. Юра подался вперед, приоткрыв рот, как мальчишка перед витриной кондитерской.

Девушка остановилась у соседнего подъезда, поправила волосы движением, полным неосознанной грации. Юра лихорадочно соображал: спуститься вниз? Подойти? Что сказать? «Девушка, часов не подскажете?» — банально. «Я вас где-то видел» — ещё хуже. «Не хотите ли подняться ко мне послушать новые пластинки Rolling Stones?» — нагло, но иногда срабатывает…

Пока он перебирал варианты, к девушке подошёл мужчина. Высокий, в кожаной куртке. Они обнялись и пошли прочь, и что-то в их движениях, в том, как его рука легла на её талию, говорило: эти двое знают друг друга не первый день, и совершенно определённо — не только в платоническом смысле.

— Вот так всегда, — пробормотал Юра, захлопывая форточку. — Все самые красивые уже заняты.

Он плюхнулся обратно на диван и решительно потянулся к ящику тумбочки. Оттуда появилась потрёпанная записная книжка в коричневом переплёте, с загнутыми уголками и выцветшими чернилами на корешке.

Это была его сокровищница. Его персональный телефонный справочник Казановы районного масштаба. Его последняя надежда на этот тоскливый воскресный день.

— Так, на чём мы остановились в прошлый раз, — пробормотал Юра, пролистывая страницы. — «А»… Алёна.

Он вспомнил её — медсестра из районной поликлиники, пшеничные волосы, тонкие запястья и смех, похожий на звон серебряных колокольчиков. Особенно когда она смеялась, запрокинув голову, и её волосы рассыпались по обнажённым плечам…

Юра потянулся к телефону, набрал номер.

— Алёну можно? — спросил он, услышав в трубке хриплый мужской голос.

— Только что ушла на дежурство, — ответил отец Алёны.

— Спасибо, — буркнул Юра и повесил трубку.

Конечно, воскресенье — день рабочий для медиков. Пока он тут страдает от одиночества, она, наверное, делает кому-то укол или меняет повязку… Или флиртует с каким-нибудь симпатичным врачом, недавно пришедшим в их отделение…

— Ладно, двигаемся дальше, — Юра перевернул страницу. — «Вера». Ох, Верочка, Верунчик…

Он вспомнил её — библиотекарша, интеллигентная до мозга костей, в очках с тонкой оправой и строгой причёской, которую так сладко было растрепать. А под этой строгостью — огонь, страсть, такая, что обои на стенах начинали дымиться.

Набрал номер. Длинные гудки. Никто не отвечает. Юра положил трубку и снова взялся за блокнот.

— «Галя». М-да, с ней мы не очень хорошо расстались. Но если очень припечёт…

Галя — продавщица из гастронома, пышная, как свежеиспечённый каравай. Когда Юра в последний раз заглянул в её магазин, она метнула в него такой испепеляющий взгляд, что молоко в бутылках едва не вскипело.

— Нет, Галю оставим на самый крайний случай, — решил он, перелистывая страницу. — «Женя»… О, Женька-огонь!

Студентка консерватории, скрипачка. Тонкая, звонкая, с пальцами, порхающими по струнам и по его телу с одинаковой виртуозностью. Но с характером — ой-ой-ой. После третьего свидания Юра сам сбежал, не выдержав её эмоциональных американских горок.

Он набрал номер.

— Женя? Привет, это я, Юра…

— Кто? — раздался в трубке недоумённый голос.

— Ефремов. Юра. Мы встречались пару месяцев назад, ты ещё играла мне Вивальди на…

— А, тот самовлюблённый бас-гитарист! — вспомнила Женя. — Что надо?

— Да я тут подумал… может, встретимся сегодня?

— Знаешь, Юрий, — в её голосе зазвучали ледяные нотки, — я сейчас готовлюсь к экзамену. И вообще, у меня теперь есть человек. Серьёзный, между прочим. Не то что некоторые…

Короткие гудки. Юра вздохнул и снова углубился в записную книжку.

— «Зинаида»… Нет, только не Зина. У неё памяти, как у золотой рыбки. Вечно все имена путает. В прошлый раз назвала меня Славиком, — Юра передёрнулся от воспоминания. — Хотя фигурка у неё что надо…

Он пропустил несколько страниц и остановился на букве «И».