Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

Зналось, но не верилось — думал, така же байка, как про облизьяну или бородату бабу. Ну враки ведь! Нормальный человек в тако непотребство и зайти погребует. Хотя чегой-то я? То нормальные, а то городские! Где там нормальные-то? Эхе-хе… а я и сам городским скоро стану-то.

— Догадался? — Усмешливо сказал Сидор Поликарпыч.

— Что ж не догадаться-то? Издали сцаниной несёт!

— Несёт ему, — Крутанул головой прикащик, — Сам давно в хлеву навоз чистил-то!?

Со взрослыми, известно, спорить не с руки, так я и отмолчался. Да и что говорить-то? Будь ты хучь сто раз прав, а ухи накрутят, потому как сопле всякой не дело поперёд мущщины лезть.

— Ух! — Вырвалось у меня, — Да сколько богачества-то в одном нужнике!? Никак камнем тёсаным выложили?!

Наклонившись, щупаю гладкий пол.

— Сцы иди, — Сидор Поликарпыч носком сапога ткнул меня слегка под зад, — неча меня позорить! Пол в нужнике щупать вздумал, ну надо же!

Сделав свои дела, помыл руки в рукомойнике, откуда грязная вода убегала хитро по каменному желобку. Немолодой мущщина из господ заметил мой интерес, засмеялся негромко, и отчего-то стало обидно. Ворохнулся Тот-кто-внутри и я поспешил спрятать взгляд. Знаю уже — как Тот ворохнётся, так глаза лучше прятать — дерзкие делаются, страсть! Сколько раз я опосля того вожжами огребал иль крапивой. А ухи так и вовсе, не счесть!

— Всё? Пошли, — Подхватив узлы, спешу за Сидором Поликарпычем, зашагавшему куда-то через путя. Железо-то, батюшки! И всё зряшно на землю брошено, нам бы в деревню этих рельсов штук несколько, так горя бы не знали со струментом железным!

Остановившись перед зелёным вагоном, прикащик вытащил бумаги и показал суровому усатому дядьке в красивенном мундире с блестючими пуговицами и кокардой на фуражке. Сразу видно — начальство! Дядька глянул в бумаги и важно кивнул, пропуская нас. Сидор Поликарпыч заскочил ловко, а мне с узлами неудобно-то, замешкался на входе.

— Ну-ка, — Сказал незнакомый голос, и чья-то рука подхватила меня за шиворот, вознося в небо. Со страху я вцепился в узлы и принялся лягаться.

— Боевитый, — Одобрительно сказал усатый дядька, опуская меня на пол, — Ваш малец?

— Нет, — Сидор Поликарпыч надул важно щёки, — знакомцы попросили мальца в город отвезти, в учение. Негодящий совсем для крестьянской работы.

— Негодящий? — Усатый чуть наклонил голову набок, рассматривая меня, — Ну-ну… Меня тоже в своё время негодящим посчитали, а вишь ты как обернулось!

В глазах защипало и я шмыгнул носом. Хороший дядька!

Сидор Поликарпыч спорить не стал, пойдя вперёд.

— Не отставай!

Народищу в вагоне! Почитай человек с полста, никак не меньше. И кажный второй дымит, как тот паровоз. Ажно дым стоит в воздухе, и не продохнуть. Клубами!

— Кхе!

Мущщины всё больше, баб-то почитай и не видать. Ну да известно, бабьё дома должно сидеть, а не по гостям разъезжать, за таки денжищи-то! Не по делам же они раскатывают по железке, право слово!

— Ну-ка ся, двигай! — Пройдя чуть вперёд, бесцеремонно сказал прикащик одному из важных мущщин на широкой лавке. Надо же, подвинулся! И без лая подвинулся, хотя прикащик вежества не проявил. Городские!

Я притулился с краешку, подтянув узлы под ноги, но Сидор Поликарпыч, фыркнув, подхватил их и засунул наверх, вместе со своим саквояжем. Спорить со взрослым дядькой не стал, не отросла ещё спорилка-то. Но про себя замыслил присматривать, чтобы узлам моим ноги не приделали!

А народ в городе, известное дело, вороватый! Оглянуться не успею, как скарба лишусь. Может, и невелико богачество, но на валенки, почти даже не протёртые, охотники найдутся. А второй зипун?! Дедушка ещё нашивал, сукно крепкое! И заплаток на ём всего ничего.

Сидор Поликарпыч, как мущщина обстоятельный, завёл с соседями разговор. И какие все важнющие люди вокруг меня оказались! Мало что не господа.

Толстый дядька со скамьи напротив аж настоящим купцом оказался! Третья гильдия, а это такими денжищами [22] человек ворочает, что уу! У всей деревни таких не наберётся. Рази только всю деревеньку вместе с избами кому запродать.

Михал Андреич, пожилой такой дядинька, мало что не сорока лет, так даже самонастоящим чиновником оказался, ажно цельным коллежским регистратором! [23] Наверное, важный чин, не зряшно ведь такие слова красивые придуманы под него. И совсем даже не подумаешь, что из господ! Не задавака!

Гомоня, в вагон всё входил и входил народ. Много, страсть! Потом кто-то страшно загудел и я испужался, ажно чуть с лавки не слетел. Мущщины засмеялись, но не обидно.

— Паровоз то, — Пояснил добрый Михал Андреич, повернувшись ко мне и обдавая запахом хмельного, — Машинист за верёвку дёргает, и пар через свисток выходит. Сигнал, значит, что отправляться пора. Одним — чтоб поторапливались, а другим — чтоб с пути ушли.

— Хитро!

— В городе и не того насмотришься! — Подмигнул Михал Андреич, — Годика через два-три ничему удивляться не будешь.

Вагон дёрнуло, и паровоз потащил его по железке. Заметив, что я пялюся в окно, мущщины пропустили меня к нему, снова засмеявшись. Пусть! Это они может кажный день по железке катаются, а тут — ух, зрелище-то какое!

Мущщины заговорили о своём, взрослом и неинтересном — умственном, я же не отрывался от оконца, где мелькали деревья и дома. А быстро едем! Вёрст пятьдесят, не меньше!

Некстати шорохнулся Тот-кто-внутри, и в голове всплыл давнишний ещё сон, как Тот, другой Я, едет по ровнющей каменной дороге. Не помню на чём, но сидел я тогда чудно — будто табуретку оседлал, как коня. Но не конь, точно помню! И удобно же было! Во сне-то. И быстро, много быстрей, чем сейчас, чуть не втрое.

Тот-кто-внутри, снова шорохнулся и как-то усмешливо оценил попутчиков, прозвав мещанами и низкоуровневыми юнитами. Я так и не понял, почему мещане-то? Мещан среди мущщин как раз и нетути, ни одного. Даже важный Сидор Поликарпыч из крестьян. Правда, неправильных — городских крестьян. Числятся в сословии нашенском, а сами по торговой части.

А юниты? Понятно, что ругательство, но какое? Спросить потихонечку у Михал Андреича, иль нет? Чай, господское ругательство-то! Хитро закрученное. Начнут задираться другие мальчишки, а я им так — юниты! Всё равно ить подерёмся, зато и покажу себя сразу человеком грамотным и умным. С таким, значит, и подружиться не зазорно.

Не… не стоит! Кошусь на прикащика. Михал Андреич-то может и разъяснит — мущщина он добрый и этот… просвещённый. А вот Сидор Поликарпыч опосля может и ухи надрать — чтоб не позорил его, значица.

— Давай с нами садись, — Тронул меня за плечо толстый купчина, отрывая от окошка, — поедим.

Пузо ещё сытое, но кто ж отказываться-то будет! Может, до самой Москвы голодным сидеть придётся. Я дёрнулся было за узелком со снедью, но мне велели не гоношиться и сесть спокойно.

— Нешто не прокормим мальца? — Басовито сказал купец Алексей Мефодиевич.

Есть было неудобно, без стола-то. Зато еда такая, что я опосля выздоровления ни разочка и не едал так! Даже на свадьбах. Одних пирогов только ажно четыре разных, да ветчина, да окорок, да сыр. Сам не заметил, как наелся чисто медведь перед зимой, ажно в пузе раздулся.

Мущщины долго потом сидели, выпили чутка — дорожную, да за знакомство, да на ход ноги. Устали и разложили полки наверху, ну чисто полати [24] получились! Залезли наверх, да и дали храпака, и даже дым табашный, клоками плавающий по вагону, ничуть им не мешает.

А внизу сразу посвободней стало, я даже на сидушку с ногами залез — чтоб в окошко глядеть, значится, шею не вытягиваючи.

— Что маешься, малец? — Добродушно поинтересовался дядинька по соседству, по виду из мещан, — Никак живот прихватило? Ничо, скоро остановка будет, можешь в нужник привокзальный сбегать. Знаешь, что это?