Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим

Я говорил около получаса, подробно излагая программу действий нового правительства. Особое внимание уделил вопросам повышения обороноспособности страны, развития тяжелой промышленности, создания новых промышленных комплексов на Урале и в Сибири. Затронул и аграрные проблемы, подчеркнув необходимость материального стимулирования колхозников, внедрения новой сельскохозяйственной техники, применения научных методов ведения сельского хозяйства.

Закончил я свое выступление так:

— Товарищи! Перед нами стоит историческая задача — превратить СССР в мощную индустриальную державу в кратчайшие сроки. Мы должны решить эту задачу, чтобы обеспечить независимость нашей страны, укрепить ее обороноспособность, повысить благосостояние трудящихся. И я уверен, что с помощью социалистической системы экономического стимулирования мы сможем это сделать!

Зал разразился аплодисментами. Я видел, как Сталин сдержанно хлопает, одобрительно кивая. Орджоникидзе аплодировал с искренним энтузиазмом. Молотов и Каганович сохраняли непроницаемые выражения лиц.

После кратких прений, носящих формальный характер, состоялось голосование. Оно было единогласным — все члены Президиума ЦИК проголосовали за мое назначение. Калинин зачитал соответствующее постановление:

— Постановлением Президиума Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик товарищ Краснов Леонид Иванович назначается Председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Он подошел ко мне и пожал руку:

— Поздравляю, товарищ Краснов. Надеюсь, вы оправдаете высокое доверие партии и советского народа.

После заседания состоялась официальная церемония передачи дел. Молотов провел меня в здание Совнаркома на Старой площади и показал свой кабинет, просторное помещение с массивным письменным столом, за которым когда-то работал Ленин. На стенах висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, карта СССР, диаграммы выполнения первого пятилетнего плана.

— Вот ваше новое рабочее место, товарищ Краснов, — сказал Молотов, указывая на кресло за столом. — Желаю удачи.

В его голосе не было ни злобы, ни зависти, только усталость и, возможно, облегчение. Он понимал, что эпоха, которую он олицетворял, закончилась, и начинается новый этап в истории страны.

Я поблагодарил Молотова за добрые пожелания и спросил:

— Какие будут ваши первые рекомендации?

Молотов задумался на мгновение, затем ответил:

— Берегите себя, Леонид Иванович. Власть в нашей стране опасная вещь. Сегодня вы на вершине, а завтра…

Он не закончил фразу, но я понял ее смысл. В условиях сталинского режима положение даже самых высокопоставленных руководителей было ненадежным. Сам Молотов, один из старейших большевиков, теперь отстранен от руководства.

Но я был полон решимости изменить ход истории.

— Спасибо за предупреждение. Я постараюсь быть осторожным.

После ухода Молотова я остался один в огромном кабинете. Подошел к окну и посмотрел на Москву, раскинувшуюся внизу. Столица СССР выглядела провинциально по сравнению с мегаполисом XXI века, который я помнил.

Малоэтажные дома, редкие автомобили на улицах, конные повозки, разносчики с лотками. Но в этом неприхотливом городе решались судьбы огромной страны и всего мира.

Я отвернулся от окна и сел за письменный стол. Предстояло сформировать новую команду, разработать детальный план действий, подготовить необходимые постановления. Работы невпроворот.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Поскребышев, личный секретарь Сталина.

— Товарищ Краснов, товарищ Сталин просил передать вам список рекомендуемых кандидатур в новый состав Совнаркома.

Он положил передо мной папку с документами. Я открыл ее и увидел перечень имен с краткими характеристиками. Большинство наркомов оставались на своих местах, но были и новые фигуры, преимущественно технократы, инженеры, экономисты.

— Товарищ Сталин просил подчеркнуть, что это именно рекомендации, а не директива, — добавил Поскребышев с едва заметной улыбкой. — Он рассчитывает на ваше согласие, но готов обсудить возможные изменения.

Я понимал, что это своеобразная проверка. Сталин хотел посмотреть, как я буду реагировать на его «рекомендации».

— Передайте товарищу Сталину мою благодарность за ценные предложения. Я внимательно изучу список и сегодня же представлю свои соображения.

Поскребышев кивнул и вышел. Я углубился в изучение документов. Список составлен грамотно, в нем присутствовали как опытные администраторы, так и специалисты в различных отраслях экономики. Очевидно, Сталин стремился сформировать технократическое правительство, способное обеспечить ускоренную индустриализацию.

Но мне нужны не просто компетентные исполнители, а единомышленники, понимающие суть ССЭС и готовые внедрять ее на практике. Я сделал несколько пометок на полях документа, добавил несколько имен, вычеркнул пару кандидатур, известных своим догматизмом.

Вечером того же дня я представил Сталину свои предложения по составу правительства. Мы встретились в его кабинете в Кремле. Он внимательно изучил мои пометки, затем поднял глаза:

— Интересные предложения, товарищ Краснов. Особенно по кандидатуре наркома финансов.

Я предложил на этот пост Николая Николаевича Крестинского, опытного финансиста, работавшего еще с Лениным, но попавшего в опалу из-за поддержки Троцкого в 1920-е годы.

— Крестинский имеет большой опыт финансовой работы, — объяснил я. — А его прошлые ошибки не имеют отношения к экономическим вопросам. К тому же, он давно порвал с оппозицией.

Сталин задумчиво покачал головой:

— Смелое решение, товарищ Краснов. Но, пожалуй, оправданное. Мы можем дать Крестинскому шанс реабилитировать себя. Но вы берете на себя ответственность за его дальнейшие действия.

— Разумеется, товарищ Сталин.

— Хорошо, — кивнул он. — Остальные ваши предложения я принимаю. Завтра представьте список на утверждение Политбюро.

На следующий день новый состав Совнаркома был утвержден. Я получил возможность формировать свою команду, с которой предстояло внедрять ССЭС в масштабах всей страны.

Но уже в первые дни работы я столкнулся с серьезным сопротивлением бюрократического аппарата. Старая система управления, построенная на административном принуждении и жестком контроле, не желала уступать место новым методам, основанным на экономических стимулах и хозяйственной самостоятельности предприятий.

Первый конфликт возник с Госпланом, руководство которого не понимало, как совместить централизованное планирование с элементами хозрасчета и материального стимулирования. Второй — с финансовыми органами, не готовыми к новой системе распределения прибыли предприятий. Третий — с местными партийными руководителями, опасавшимися потерять контроль над экономикой своих регионов.

Я проводил бесконечные совещания, объяснял, убеждал, иногда угрожал. Постепенно сопротивление ослабевало, но полностью преодолеть его за короткий срок было невозможно.

Однажды вечером, после особенно тяжелого совещания с руководством Госплана, я пригласил в свой кабинет Орджоникидзе и Вознесенского, своих главных союзников в экономических преобразованиях.

— Дела идут труднее, чем я предполагал, — признался я, когда мы остались втроем. — Система сопротивляется изменениям на всех уровнях.

Орджоникидзе усмехнулся в усы:

— А ты чего ожидал, Леонид? Что все сразу бросятся выполнять твои указания? Это же советская бюрократия! Они только и умеют, что саботировать любые изменения.

Вознесенский, более сдержанный, заметил:

— Дело не только в сопротивлении бюрократии, — он поправил очки, склонившись над разложенными на столе диаграммами. — Проблема глубже. Старая система управления слишком глубоко укоренилась в самом фундаменте нашего государственного аппарата. Люди десятилетиями привыкли к командному методу руководства, к слепому исполнению директив сверху.

Он указал на диаграмму, изображающую структуру управления металлургической промышленностью.