Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

Само собой, мне было бы жаль тех, кто просто получил бы за компанию ни за что. Но дело на самом деле даже не в них. Точнее сказать — не только в них. Ну сколько бы человек было бы наказано? Строго — ну максимум человек пять-семь. Комсорги первичек: в школе, в институте, в филармонии, куда приписано наше ВИА и в министерстве. Может быть, получил бы ещё кто-то из Московской ячейки ВЛКСМ. Директорам всех этих заведений, скорее всего, тоже перепало бы на орехи. Вот, собственно, казалось бы, и всё.

Всё? Да, нет — на самом деле совсем не всё!!

Наверняка, в дальнейшем события развивались бы так…

После такого громкого, но тихого дела, которое моментально бы исчезло из любого общения, началась бы потеха. Крайне вероятно, что на верху, поняв, что таких «косяков» может быть много, инициировали бы масштабные проверки с дальнейшими выводами. Причём проверки эти были бы по всей стране. Всех комсоргов бы наизнанку вывернули, а вместе с ними и тех, кто не вступил в комсомол по тем или иным причинам. И не только их, но и родственников тоже.

Глобальная огромная вакханалия с репрессивными мерами, в которой больше всех пострадают, с огромной долей вероятности, не верхи, а низы. Сколько судеб будет сломано? Много? Думаю достаточно много. И нужно ли нам такое счастье? Уверен, что нет.

Впрочем, что вполне естественно, я думаю, подобной проверки комсоргам так и так не избежать. Обязательно прошерстят. Вот только закавыка в том, что шерстить будут мягко, нежели было бы, если бы я сейчас тут исполнил небольшое шоу. «Хны… Хны… Хны… Они не хотели меня принимать, потому что я песню написал про Вас и сказал, что партия наш рулевой!»

От таких предположений, на тему: «Что бы было?», по спине побежали мурашки и меня аж передёрнуло.

Леонид Ильич же, тем временем, продолжал, совершенно расстроено:

— Саша, ну как же не до этого тебе было, гхм? Ты что?! Комсомол — это же прямой путь в партию. Или ты не понимаешь этого?

— Понимаю, конечно. И обязательно собираюсь просить, чтобы меня приняли в их ряды, но лишь по достижении восемнадцатилетнего возраста.

— Почему?

— Хочу принять этот выбор по достижении совершеннолетия, — пояснил я, всё ещё отгоняя в голове призраки большой чистки.

— Не понятно, гхм… Зачем ждать, если можно вступить сейчас? — недовольно произнёс хозяин дома.

— Потому что хочу, чтобы в дальнейшем никто не смог упрекнуть меня, что в комсомол я вступил по принуждению иили из-за того, что без этого вступление дальнейшего продвижения по карьерной лестнице не будет.

— И кто ж тебя, гхм, в этом упрекнуть сможет? У нас с четырнадцати лет, гхм, все достойные молодые юноши и девушки, все вступают в комсомол. И никто никого не упрекает!

— У нас да, но вот на Западе, вполне могут, — произнёс я и, видя недовольное лицо собеседника, пояснил: — Понимаете ли, когда человек делает выбор в сознательном возрасте, то и спрос с него как со взрослого человека. Вот взять хотя бы получение водительских прав? Почему их не выдают в четырнадцатилетнем возрасте и при этом разрешают пользоваться дорогами общего пользования? А ответ прост. Потому что человек в 14–16 лет ещё не может осознать всю ответственность, которую он может нести перед обществом. Или другой пример — армия. По идее туда можно набирать с четырнадцати лет, но отчего-то набирают с восемнадцати.

— Это ты, Саша, загнул, гхм. Армия… Четырнадцатилетний пацан, гхм, даже автомат не сможет нормально держать, — заметно смягчился Генсек, а потом, будто бы что-то вспомнив, неопределённо покрутил кистью руки и добавил: — Конечно, на войне всякое бывало. И мальчишки, с девчонками даже, гхм, в таком возрасте героически сражались. Но, — он покачал указательным пальцем, — это была война. А сейчас войны нет, гхм. Поэтому все условия для спокойной жизни советских граждан, гхм, и в том числе молодёжи, гхм, у нас уже созданы. Так что ты это своё сравнение, гхм, не к месту привёл. Что же касается вождения, гхм, то в столь юном возрасте разрешать это никак нельзя, гхм, — опасно. Как ему доверить руль, если он ещё только-только из детства вышел. Он ещё не совсем, гхм, сформировавшаяся личность. У него, гхм, ещё молоко на губах не обсохло, а ты ему руль.

— Я полностью с Вами согласен, Леонид Ильич. Вот и я говорю, что рано с четырнадцати лет принимать в комсомол, — перефразировал я вторую часть фразы собеседника и, видя, что тот не сразу понял, что я только что сказал, продолжил: — Вступление в комсомол, тоже очень ответственное дело, причём, как для общества, так и для человека. Он должен стать личностью. Подрасти. И уже только потом… Так что нельзя туда принимать тех, у кого ещё молоко на губах не обсохло.

— Так во сколько ж принимать-то прикажешь, гхм? В тридцать? Или в сто? — недовольно буркнул Генсек.

— Хотя бы в восемнадцать, — ответил отважный безголовый пионер и добавил: — И, кстати говоря, это действо можно совместить с призывом в армию. Вот там прям в военкоматах и принимать.

— Э-э, гхм, — удивлённо посмотрел на меня Леонид Ильич и надолго задумался.

Глава 9

Я сидел, отрешившись от всего, и изучал стоящий на столе фарфоровый чайник с компотом внутри и замысловатым рисунком снаружи, и раздумывал над тем, каким образом мне теперь построить разговор, чтобы слезть с крайне опасной для меня и, скорее всего, для окружающих темы.

Хозяин дома же, тем временем, ожил, вновь пристально посмотрел на меня и, не спеша, но с ноткой стали в голосе, сказал:

— Это, Саша, гхм, не нам с тобой решать. Есть постановление комсомольской организации, что в её ряды вступают с четырнадцати, гхм, лет, так что наше с тобой дело, это постановление выполнять. А то, понимаешь, если каждый будет делать что хочет, гхм, то в стране порядка не будет. Так что не надо разговоров, переговори со своей первичной ячейкой, гхм, и вступай. Понял меня?

— Да, — кивнул я, точно поняв, что мои, архилогичные, доводы не были учтены моим собеседником.

— Ну, а твою идею, гхм, я Пастухову, сообщу. Что-то в этом здравое есть. Пусть подумают там, — хмыкнул Брежнев и, как бы вслух размышляя, добавил: — Но странно это будет выглядеть — семнадцатилетняя дылда, гхм, а всё ещё ходит в пионерском галстуке.

Я не стал говорить, что странно это будет выглядеть только первые пять-десять лет. Потом же это станет обыденностью, и все будут это считать за норму.

А вообще, по большому счёту, я абсолютно не упирался против вступления в ряды ВЛКСМ. В прошлой жизни, в конце концов, я ж вступил туда, и ничего в этом такого необычного или страшного не было. Был такой же комсомолец, как и миллионы других. Единственное, что выбешивало, так это постоянные собрания по поводу и без. То международную обстановку обсудить, то кого-то осудить и отчитать, то эти копеечные взносы отдавать, когда на пиво не хватает. А так, лично для меня, вступление было нормально. Комсомол, да и комсомол. Ведь, в его рядах была, если не вся молодежь СССР тех лет, то, как минимум, не малая её часть. И практически вся эта часть находилась в рядах ВЛКСМ, в равных условиях. Гм… Ну ладно, тут, я несколько кривлю душой, говоря о равенстве, ибо всегда находился тот, кто был равнее даже самых равных. Однако сути это не меняет, основная масса комсомольцев была одинаково равна в своих правах и обязанностях. Ведь сейчас, в 1978-м году, в комсомоле состоит более 36 миллионов молодых людей. Но вот вопрос, неужели все эти юноши и девушки осознанно, с чистыми помыслами, вошли в эту, бесспорно, полезную и нужную для страны организацию?

Сумневаюсь я… Извините, но сумневаюсь.

А ведь, именно такое огульное принятие всех подряд в свои ряды, в конце концов, и привело к краху, как системы, так и СССР.

Конечно, можно возразить, что, мол, и в октябрята и в пионеры принимают без особого согласия, и никто там прав не качает. Так, то разные вещи. Там речь идёт о юном возрасте — о ребёнке. А за ребёнка отвечают в периоде взросления взрослые. С комсомолом же не всё так однозначно. В ряды ВЛКСМ вступают ребёнком, а выходят из него во вполне сознательном возрасте, как правило, переходя на другую — более высокую ступень, вступая в коммунисты. Так, что там другой коленкор. В комсомоле человек находится в организации, и его побратимы буквально толкают его дальше — в партию. И даже, если в глубине души тот не хочет, то он всё равно идёт или пытается туда попасть, глядя на своих коллег по работе. Когда же он, в конечном итоге, туда попадёт, это становится началом конца — крушения, ибо ему всё до фонаря, ему всё безразлично. Он вступил в ряды только потому, что «жена» сказала, что, мол, у Ритки муж в партии, а ты нет. И им, возможно, дадут квартиру в новостройке, а мы ещё три года в очереди ждать будем. И путевки в Болгарию нам не дадут тоже! И… И… И… И ещё сто раз различных, да ещё с дополнениями, «И»…