Срезающий время (СИ) - Борисов Алексей Николаевич

— Интересно, а за что его…

— Предполагаю, что ничего существенного, — флегматично ответил Жан-Люк, — было б что-то серьёзное, его б отправили в Брест. Если хотите, я, конечно, узнаю, но, насколько мне известно, самое злостное преступление здесь совершил некто Груар: украл козу.

— Непременно последую Вашему совету, — сказал я и попрощался с Жан-Люком.

В принципе, потраченные несколько минут на составление каталога акций несуществующего предприятия не просто сэкономили мне уйму времени, а и пролили свет на одну аферу, в которую угодил сын графа со своим дружком. К тому же, теперь я располагал хоть какой-то информацией о Еремееве. Так что всё вышло более-менее удачно, и вместо прогулки я заглянул к Полушкину с братьями. Те приговорили прямо в номере огромную сковороду с омлетом и совершенно бессовестно играли в карты, попивая вино.

— Как устроились? — спросил я.

— Всё лучше, чем в лесу, — ответил Иван Иванович. — А Вы, Алексей Николаевич, узнали что-нибудь по Ефрем Михайловичу?

— Кое-что стало известно. Еремеева подрядили на какие-то работы в порту, и после завтрака желательно его разыскать.

— Тогда ждём команды, — ответил за всех Полушкин.

Вернувшись в номер, я попытался представить, каким образом Макларен сумел убедить такую кучу совсем не глупых людей вложиться в призрачные тюки с кружевом, приготовленные для отправки в Америку. И получалось, что чем больше процентов прибыли он обещал, тем более охотно шла публика. Второй вопрос, который не давал мне покоя, касался детальной описи вещей преступника, и в первую очередь не номеров акций, а шести имён и вписанных напротив них цифр. По-моему, Жан-Люк был далёк от откровенности, но она мне особо и не требовалась. Макрон был одним из той шестёрки, и теперь повод для разговора с ним появился. Вскоре в дверь моей комнаты постучались, приглашая спуститься в столовую. За столом восседала умиротворённая (очевидно, короткое путешествие не вызвало неприятия) Полина в ярком зелёном одеянии и необычном головном уборе: из тюрбана на её голове торчали какие-то подозрительные засохшие листья и неестественно ярко-красные круглые ягоды, скорее всего, деревянные. Виконтесса благостно и вполне откровенно мне улыбалась, нетерпеливо поглядывая на стол, — проголодалась, наверное. Вскоре с кухни появилась Луиза, поторапливавшая мальчика-поварёнка с огромным подносом, а за ним — служанка с какой-то тележкой. Полина развернула салфетку и красноречиво глянула на прислугу. Та начала расставлять блюда. Я внутренне напрягся, ожидая лицезреть отварные куски говядины, копчёную свиную ножку или нежно прожаренную баранину в тёмно-коричневом соусе, но центральное место на столе заняло овальное блюдо с веером разложенной отварной морковкой. Остальное меню так же могло обрадовать разве что мою пару кролей, оставленную в Борисовке. Пышущие паром брокколи, месиво похожее на тёртую тыкву, тушёная капуста, яблоки с сельдереем и маленькая солонка. Отчего-то отсутствовал картофель, и не было ни кусочка хлеба. Ситуация сложилась крайне неловкая — весь стол был заставлен едой, а есть нечего. Я растерянно указал на капусту, и когда она оказалась у меня в тарелке, нерешительно покосился на Полину. Она с видимым наслаждением на лице вкушала морковь и тихо смаковала брокколи. Судя по всему, она была вполне довольна завтраком.

— Нельзя ли принести хлеба или хотя бы ваших знаменитых блинов? — осведомился я у расставившей кулинарные изыски служанки.

Та несколько недоумённо глянула на меня, как будто я попросил отбивную из крокодила, затем перевела взгляд на Луизу и опустила глазки.

— Хлеб на завтрак, — вдруг сказала Полина, — слишком тяжёл для желудка.

Я окинул придирчивым взором довольно пышные формы служанки и сразу смекнул, что от морковно-броккольной диеты таких не наживёшь. Да и лежавшая на пуфике Мурлыка радовала глаз блестящей шерстью и сыто округлившимися боками. Кто хоть немного понимает в котах и их несносном характере, знает, что такое довольство жизнью у них можно наблюдать только после близкого знакомства с плошкой сметаны или добрым окунем, а лучше и тем и другим.

— Морковь не лучший друг мужчины, — твёрдо заметил я, — даже отварная.

И обращаясь к Луизе, приказал:

— Подайте два яйца всмятку, копчёную грудинку и гречишных блинов с утиной вырезкой и мёдом. Я не собираюсь портить себе завтрак.

— Как прикажете, монсеньор, — проворковала Луиза.

Когда требуемое оказалось на столе и завтрак превратился из бутафорского в вполне осязаемый, я поинтересовался у Луизы, кто такой Жан-Люк.

— Месье Видлэн уже второй раз приезжает в наш город в этом году, — сообщила Луиза. — И всегда его сопровождают какие-нибудь неприятности. Я уже сожалею, что он выбрал мою гостиницу.

— Отчего так?

— Вы разве не знаете? Он же говорит, что служит в Парижской полицейской префектуре, а я слышала, что он с самим Видоком не разлей вода, и ещё не понятно, кто из них больший жулик. Люди врать не будут, говоря, что при встрече с ним стоит держаться за кошелёк двумя руками.

— Насколько я знаю, — произнёс я, расправляясь с блином-галетой, — Эжен-Франсуа Видок больше не является преступником и предложил свои услуги полиции.

— Ах, монсеньор! Разве волк перестанет быть волком, если нацепит баранью шкуру?

— А что это за история с разорвавшейся пушкой?

— Ха, скажете тоже, монсеньор. Мой покойный муж служил в мушкетёрах и в оружии научил разбираться. Если старый мушкет обозвать пушкой, то да. А на самом деле, месье Видлэн пересыпал пороху, так как был в стельку пьян. Он сам мне об этом рассказал.

В это время Полина поманила служанку и та, нагнувшись к её уху, что-то стала рассказывать, не иначе как последние события.

— Sainte Marie, Mère de Dieu, priez pour nous pauvres pécheurs, — скороговоркой тихо произнесла Полина и отчётливо приказала:

— Горячий шоколад и, пожалуй, меренги.

Луиза, не способная усидеть на одном месте дольше звучания лаконичной эпиграммы, тут же сорвалась, увлекая за собой поварёнка. "Сию минуту, сейчас, сейчас — догонял оставленный позади быстрых ног её голос".

После завтрака Полина велела подать портшез, дабы насладиться видами на побережье и подышать полезным морским воздухом. А по пути мы, конечно же, заглянули в порт. Ефрем Михайловича я нашел практически сразу. Нетрудно было заметить высокого, худощавого мужчину со свисающими песочными усами и безошибочно узнаваемой осанкой военного, вооружённого большим карандашом с желтоватым листом бумаги, и его помощника, дородного коротышку средних лет, бегавшего взад-вперёд с мотком бечёвки и забивавшего колышки на равноудалённом расстоянии. Я подошёл ближе и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание ведущего какие-то расчёты инженера.

— Добрый день, сударь, — сказал я по-русски. — Я не помешаю Вашим изысканиям, если постою рядом?

— Напротив, — ответил он. — Умоляю Вас, стойте сколько угодно. Я так соскучился по родной речи.

После короткого обмена любезностями мы представились друг другу, поболтали о том о сём, и когда Ефрем Михайлович отпустил своего помощника, смогли поговорить по делу.

— Алексей Васильевич Воейков просил оказать Вам содействие, — тихо произнёс я, — а также передать, что не держит обиды за отпущенного лисёнка.

— Он Вам рассказал об этом случае на охоте?

— Нет, про охоту он мне ничего не рассказывал. Я лишь слово в слово пересказал его просьбу.

— Передайте Воейкову, что я не оправдал его надежд, — с грустью в голосе произнёс Ефрем Михайлович. — Я семь месяцев ждал, что меня вытащат отсюда. Целых семь месяцев… За это время я многое переосмыслил: и отставку и то, как легко согласился с предложением Алексея Васильевича. "Вы будете под нашим крылом", - говорил он. А потом я понял, что до меня никому нет дела. Ему просто приказали не допустить дуэль и оградить меня от князя. И вот я здесь, строю дорогу за полтора франка в день, а ночь провожу в арестантском доме. Раз в три недели мне позволяют написать письмо, которое никуда не отправляют. Так что мой вам совет: не ввязывайтесь в эти игры и шлите Воейкова к чёрту, если не хотите оказаться на моём месте. Ему и подобным, мы нужны как та мягкая салфетка в известном месте: ровно до того самого момента.