Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

— Саша, твой рассказ очень интересный, но ты прости меня, это не фантастика, — закусив лимоном пропущенную рюмочку, произнёс Гаврилов, когда я закончил презентацию-мистификацию.

— А что же это тогда? — поинтересовался я.

— Ну… э-э…

— Не надо «э». Скажите прямо! — стал настаивать режиссёр.

— Не знаю… э-э… Может быть сказка?

— Типа, как про Колобка?

— Нет, но… не знаю, в общем, как сказать, — пожал плечами бугай и долил остатки коньяка в рюмку.

— А ведь Вы писатель, — стебанул я, вновь махнул официанту и, когда тот подошёл, сделал заказ: — Повторить все три графина, — стал пояснять добровольно принудительно навязанным мне коллегам суть:

— Это фантастика, дорогие товарищи. Фантастика по любому, ибо это есть фантазия. Другое дело, что в данном случае, это, разумеется, не космическая и уж тем более не научная фантастика. Но всё же это фантастика. Другого определения жанра в советском кинопроизводстве попросту нет.

— А у них, там — на Западе есть? — заинтересовался Длинный.

— У них есть, — кивнул я. — Например те фильмы, в которых частая стрельба, они называют — боевик. Те, в которых любовь, сопли и слёзы, они называют мелодрама. Фильм, который предлагаю снять я, имел бы тэги: мелодрама фэнтези, триллер, мистика, драма.

— Что за фэнтези? — удивился Гаврилов. — Не слышал о таком.

— Это тоже фантастика — то есть вымышленная история с не правдоподобными для нашего мира вещами. Например, магией, загробной жизнью и далее в том же русле. Грубо говоря — это сказка, но не для детей.

— Я ж говорю — сказка.

— А я говорю, что не для детей. К тому же, как вы помните, бюджет, который предусмотрен конкурсом, крайне ограничен для того, чтобы снимать что-то серьёзное. Если бы нам установили такой же бюджет, как мне выделили на съёмки «Терма», то можно было бы подумать о чём-то более эпичном: относительно визуальной картинки. Сейчас же это не актуально. Да и установленные сроки не велики, чтобы снимать что-то масштабное. Так что фильм в основном должен быть основан на разговорном жанре, философии и не иметь никаких дополнительных декораций, которые нужно было бы строить с нуля.

— Но всё же, то что ты придумал, это мало того что не совсем понятная фантастика, так ещё и поповщина. Сценарий намекает и даже не просто намекает, а буквально говорит о религии. Ты думаешь, такое разрешат снимать? — тыкнул мне Длинный.

— А ты думаешь, нет? — тыкнул я в ответ.

— Не знаю, но тут явный религиозный душок, — пожал плечами тот и, взяв графин, разлил напитки по рюмкам коллег.

— Не увлекайтесь, Виктор Сергеевич, — сказал Варфоломеев, но рюмку в руку взял, чуть нам всем кивнул и выпил.

— Мне тоже кажется, что религией тянет, — поморщился после выпитого Гаврилин и, закусив долькой лимона, поморщился вновь. — Мне кажется, что с таким фильмом мы далеко не уедем.

— Уедем. И религия тут не причём. Так что не волнуйтесь — уедем, — поддержал я их виноградным соком. — Да ещё как. Тут главное, чтобы актёров нормальных найти, и чтобы Тейлор не облажался и права на песню таки выкупил. Без песни фильм многое потеряет! Так что обязательно нужны авторские права и разрешение.

А с этим могли быть небольшие проблемы. В той жизни певец и сочинитель данного суперхита, не захотел, полностью продавать права на композицию и поставил условие, что петь на записи будет именно он. Тогда продюсеры пошли на уступки и, заплатив композитору-певцу пятьдесят тысяч долларов, вставили в фильм именно его версию песни. Сейчас же мне этого было совершенно не надо. Песня сто процентный шлягер, который люди будут слушать, и восхищаться им десятилетия. Поэтому петь его собирался я сам. К тому же я собирался записать и вариант на русском языке, где вокальную партию разложить на два голоса — мужской и женский и спеть её вместе с Юлей. Но все мои идеи и мечты смогут реализоваться, лишь в том случае, если мистеру Тейлору удастся уговорить американского певца отказаться от прав на МОЮ песню.

Разумеется, по большому счёту, я мог бы этот шедевр заменить другим — благо библиотека интернета бесконечна. Но всё дело в том, что мне самому очень нравилась заглавная песня той картины. Без неё я фильм представить просто не мог. Поэтому собирался поручить Тейлору важное задание, во что бы то ни стало нужную мне песню заполучить.

— Тейлор? Кто это? — поинтересовался Гаврилин.

— Это мой зарубежный компаньон по нашему музыкальному и кино бизнесу, — сказал я, решив не пугать товарищей информацией, что тот является американским гражданином.

— Ясно, — кивнул Длинный и поинтересовался. — А песня про что?

— Ха, ну сами подумайте, про что может быть заглавная песня фильма в фэнтези мелодраме? Про любовь, конечно!

— Можешь напеть? — уже изрядно подшофе спросил Гаврилов.

— Э-э, в общем-то, могу, — задумчиво произнёс великий, рассматривая только что принесённый графин с «Белым аистом». — Но попозже, а сейчас я хочу вас вот о чём спросить, как так получилось, что именно Вас приписали ко мне? Как вообще проходило распределение? Жребий бросали?

— Ха, — хохотнул здоровяк. — Жребий… Ха-ха!

— Нет, Александр, всё было более прозаично. Насколько я понимаю, писателей распределили в случайном порядке. Нам достались Вы.

— Не верю! — усомнился комсомолец словам, которые приписывают Станиславскому.

— А зря. Это правда. Просто предложили и мы отказываться не стали. Захотели поработать с тем, о ком все говорят, — улыбнулся развалившийся на стуле Хемингуэй.

— Просто предложили… Ага… Всё ясно, — улыбнулся я и попробовал уточнить: — А кто предложил? — и попросил: — Только скажите, пожалуйста, честно. Я ведь всё равно узнаю. У нас сейчас хорошие добрые отношения. Так к чему строить меж нами забор недоговорённости, подозрительности и недоверия?

— В общем-то, Вы правы. Я скажу. Не знаю, как коллеги, но про конкурс я услышал от своей сестры. Она позвонила и сказала, что будет конкурс и рекомендовала подать на него заявку. Я подал и меня пригласили. Потом распределили, и я оказался в тройке вместе с нашими товарищами.

— Гм, интересная история. А сестра у Вас кто? Почему она знала про конкурс, а Вы нет? Она тоже состоит в Союзе писателей?

— Нет. Она просто моя сестра. А узнала она о конкурсе от мужа — от Славика.

— Гм…

— От Вячеслава Михайловича. Он рассказывал, что ты его знаешь.

— От Хмелькова? — обалдел я. — А сестра ваша — это жена второго секретаря московского горкома?

— Да. Она сказала, ты ей в новом фильме роль какую-то предложил, — открыл очередную тайну седовласый. — Это правда?

— Да. Она будет играть в том сериале, что мы собираемся снимать.

— О! Кстати, об этом сериале, — влез в разговор, изрядно наклюкавшийся Гаврилов. — Как думаешь, у нас есть шанс тоже попасть на Кубу, если наш этот фильм окажется успешным?

— Э-э… А Вы откуда про Кубу знаете?

— Так все у нас в Ленинграде знают. Меня тесть вызвал к себе в горком и рассказал, и о Кубе, и о конкурсе.

— Так. Понятно. Ленинград, Москва, — вздохнул я и, плеснув себе в пустой стакан немного сорокоградусной антистрессовой настойки, повернулся к третьему члену тройки, выпил и спросил: — А Вы, товарищ, откуда к нам попали? Из Свердловска или из Новосибирска?

— Из Московской области, ик, — улыбнулся тот пьяной улыбкой. — Но если интересно как узнал, ик, то скажу. Мой, ик, дядя — депутат Верховного Совета народных депутатов, ик. Он мне позвонил и сказал, что вскоре конкурс объявят. Сказал, ик, чтоб не тянул с подачей заявки. И вот, как только конкурс объявили, я сразу подал заявление и теперь я тут — вместе с вами, ик.

— Ага. Значит, конкурс всё же объявляли, — хмыкнул я в очередной раз, за эту свою новую жизнь поражённый фактом откровенного «кумовства».

— Конечно. А как же, ик?

— Извините, ещё вопрос: а вы все в Союзе писателей состоите? Или как?

— Конечно, состоим. А как же?! — усмехнулся Гаврилин, делая себе бутерброд из буженины. — Состоим. Пишем. И работаем.