Черное золото (СИ) - Тыналин Алим

— Справимся, — уверенно произнес Лапин. — Не такое проходили.

За окном догорал осенний день. В сумерках по путям сновали станционные рабочие, перекликались маневровые паровозы. Завтра нам предстоял финальный бросок к месту, где, я точно знал, нас ждало большое открытие.

Утро началось с обхода состава. Я проверял каждую мелочь, от крепления станков до запасов продовольствия. В голове крутились слова Глушкова о слежке. Нельзя допустить ни единой ошибки.

У вагона-лаборатории столкнулся с Зориной. Она как раз осматривала помещение, выделенное под медпункт.

— Тесновато, — заметила она сухо. — И освещение никуда не годится. Как тут операцию делать в случае чего?

— А вы собираетесь оперировать в пути? — я невольно усмехнулся.

Она вскинула на меня серые глаза, в которых мелькнуло что-то похожее на возмущение:

— Не вижу ничего смешного, товарищ начальник. На буровой всякое случается. Вот в прошлом году в Уренгойской партии…

— Хорошо-хорошо, — прервал я ее. — Что нужно, распорядимся.

— Для начала нужны дополнительные лампы. И перегородку здесь установить. Это вам не шутки — человеческие жизни.

Спорить я не стал. Через полчаса рабочие уже устанавливали перегородку, а электрик монтировал освещение. Краем глаза я заметил, как Зорина придирчиво проверяет каждую мелочь.

К полудню она уже принимала первых пациентов. Один из кочегаров обжег руку, два монтажника простудились.

— Вот потому и нужен нормальный медпункт, — бросила она, проходя мимо меня с перевязочным материалом.

Рихтер, наблюдавший эту сцену, хмыкнул:

— Характер. Но такой врач нам и требуется. В поле сентиментальные не выживают.

Я промолчал. Что-то в этой женщине неуловимо нравилось. Искренняя прямота, бескомпромиссность… Но додумать мысль не успел, пришло время отправляться.

Паровоз дал прощальный гудок. Казань медленно уплывала назад. Исчезли купола церквей, минареты мечетей, заводские трубы. Впереди лежал последний участок пути.

— Как там метеосводка? — спросил я у Кудряшова.

— Обещают дожди. Но без заморозков, и то хорошо.

В этот момент в коридоре вагона снова появилась Зорина:

— Товарищ Краснов, распорядитесь выдать рабочим теплое белье. С таким климатом половина бригады сляжет с простудой.

— Мы не в санатории, — начал было я.

— Вот именно! — отрезала она. — В санатории хоть крыша над головой. А здесь что? Открытые платформы, ветер, дождь…

Я вздохнул:

— Лапин! Организуйте выдачу теплого белья.

Зорина кивнула и быстро пошла по коридору. Прямая спина, четкий шаг.

Состав набирал ход, оставляя позади казанские пригороды. За окном проплывали осенние поля, редкие деревеньки, пожухлые перелески.

Впереди лежали триста верст пути через холмистые земли Татарии. Дорога здесь была относительно новой, построенной уже при советской власти, что внушало некоторую надежду. Впрочем, не исключено и разгильдяйство.

— Путь проверен недавно, — докладывал начальник казанской дистанции. — Но насыпь местами просела. Особенно осторожно идите после станции Юдино.

Я сверился с картой. До Бугульмы четыре крупных станции и с десяток полустанков. Практически все новые, построенные за последние десять лет.

Рихтер постучал в дверь купе:

— Леонид Иванович, там наш военврач всю бригаду осматривает. Говорит обязательная диспансеризация перед выходом в поле.

— Пусть работает, — кивнул я. — Только бы не затягивала.

Но Зорина управилась быстро. Через час она появилась с блокнотом:

— Общее состояние удовлетворительное. Но у троих начинающийся бронхит, одного отстраняю от работы на открытой платформе.

— Людей и так не хватает, — нахмурился я.

— Если свалится с воспалением легких, толку будет еще меньше, — отрезала она и быстро вышла.

За окном проплывали осенние пейзажи. Желтые холмы, перелески, деревни с мечетями. На переездах стояли крестьянские телеги, груженные последним урожаем.

Первая техническая остановка — станция Юдино. Рихтер колдовал над ходовой частью паровоза:

— Рессоры надо проверить. И колесные пары прослушать.

На соседних путях маневрировал товарный состав. Его машинист, пожилой татарин, окликнул нашего:

— Далеко собрались?

— До Бугульмы.

— Ой, тяжело будете идти. Там после Шемордана подъемы крутые. А рельсы старые…

Я прошелся вдоль состава. Платформы с оборудованием выглядели внушительно. Особенно первая, с главным буровым станком. Местные железнодорожники с любопытством разглядывали нашу технику.

Внезапно со стороны паровоза донесся вскрик. Обернувшись, я увидел Зорину, склонившуюся над кем-то:

— Быстро носилки! И аптечку из медпункта!

Помощник машиниста неудачно оступился, вывихнув ногу. Зорина действовала четко и профессионально. Никакой суеты, только отрывистые команды помощникам.

— Сустав вправлен, — доложила она через десять минут. — Но нужен покой минимум сутки.

— Сутки? — я начал раздражаться. — У нас каждый час на счету!

— Хотите потерять человека? — в ее голосе зазвенел металл. — Это вам не канцелярия, товарищ начальник. Здесь я отвечаю за здоровье людей.

Пришлось уступить. Благо, на станции нашелся опытный помощник машиниста, согласившийся ехать с нами до Бугульмы.

Дальше пошли осторожно. После Юдино начались те самые подъемы, о которых предупреждал татарский машинист. Паровоз натужно пыхтел, вытягивая тяжелый состав на очередную возвышенность.

А потом снова случилась неприятность.

Глава 4

Становление лагеря

Поезд медленно набирал ход, оставляя позади леса и луга. Низкие облака цеплялись за верхушки телеграфных столбов, моросил мелкий дождь. До Бугульмы оставалось около двухсот верст пути.

В купе стало прохладно. Паровое отопление едва справлялось. Я как раз просматривал последние метеосводки, когда в дверь резко постучали.

— Леонид Иванович! — встревоженный голос Рихтера заставил меня вскочить. — В главном котле трещина!

Мы бросились в вагон-лабораторию. Из-под обшивки котла вырывались струйки пара, постепенно заполняя помещение белесой пеленой. Островский метался между приборами, пытаясь спасти оборудование.

— Температура падает критически, — Рихтер щупал металл длинными пальцами. — Еще немного и вся система разморозится.

— Нужна срочная остановка, — крикнул я, высовываясь в коридор. — Передайте машинисту!

Состав медленно затормозил посреди заснеженной степи. Ветер пронизывал до костей, термометр показывал минус пятнадцать. Рабочие, кутаясь в тулупы, собрались вокруг поврежденного котла.

— Александр Карлович, сколько времени понадобится на ремонт? — спросил я Рихтера.

— Часа полтора, если повезет, — инженер сноровисто раскладывал инструменты. — Но нужно торопиться, металл на морозе становится хрупким.

Лапин организовал обогрев рабочего места. Рабочие установили брезентовое укрытие, зажгли паяльные лампы. Зорина раздавала горячий чай с сухарями, внимательно следя за состоянием людей.

— Еще немного правее держите лампу! — командовал Рихтер. — Температура металла должна быть равномерной.

Работа шла медленно. Пальцы немели от холода, инструменты выскальзывали из рук. Дважды приходилось останавливаться, чтобы отогреть замерзших рабочих.

Но вскоре мы закончили работу. Котел перестал угрожающе шипеть и свистеть. Мы отправились дальше.

К вечеру задул сильный восточный ветер. Небо заволокло низкими тучами, начался снегопад.

Уже ночью мы подъехали к станции. Бугульма встретила нас редкими огоньками керосиновых фонарей уже в полной темноте.

— Разгрузку начинать немедленно, — распорядился я, как только состав остановился. — К утру нужно все оборудование перетащить на площадку.

На станции царила суета. Грузчики, подсвечивая себе фонарями, осторожно спускали тяжелые механизмы. Рихтер контролировал каждое движение:

— Осторожнее с лебедкой! Это прецизионный механизм!