Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Оказалось, что поездка в Москву из Липецка — тот еще квест. В России этого времени отсутствовала привычная мне центричность организации транспортного сообщения. Узловой станцией Липецкого уезда оказался не город, а расположенный неподалеку спа-курорт Грязи[1]. Через эту станцию можно было попасть в Козлов, а оттуда отправиться в Москву на Ряжско-Рязанском скором. Или выбрать прямо противоположное направление, на запад. До Ельца. А оттуда — на орловско-московском товарно-пассажирском или почтовом.

Я выбрал первый вариант и теперь поджидал прибытия поезда на Козлов, воспользовавшись подсказкой станционного кассира.

— Сядете в Козлове на скорый в три двадцать дня и аккурат к утру уже будете в первопрестольной. Только у нас не зевайте. Проходной поезд всего минуту простоит, — уверил меня железнодорожный служащий, и я ему поверил. Кому, как ни человеку в фуражке, верить в этом мире?

[1] Грязе-Царицынская железная дорога была построена для обеспечения железнодорожного сообщения центра страны с югом. С 1893 г. входила в состав общества «Юго-восточные железные дороги». Станция Грязи была очень крупным железнодорожным узлом, с шикарным вокзалом.

Глава 3

Кровожадная московская барышня

Вы когда-нибудь слышали звук, издаваемый железными ободами, крошащими в пыль булыжную мостовую?

Если бы знал заранее, что Москва меня так встретит, трижды подумал, прежде чем нырять в скорый поезд. Казалось, этот дикий, леденящий душу визг, напоминающий звук старинной бормашины, издавали все пролетки и ломовые телеги, в потоке которых двигалась и моя коляска, запряжённая в дышло. Именно такая мне досталась на площади трех вокзалов. Или на Каланчевской, как ее сейчас называли. Выбрать себе экипаж на «дутиках», на резиновом ходу, не вышло. На таких разъезжали «лихачи». Стоило мне подойти к такому, как меня облили немым презреньем. Ни рожей, ни видом не вышел для такого аристократа извозчичьего промысла. Пришлось довольствоваться «голубцом», вторым по форсу экипажем, запряженным парой, которым управлял «Ванька» с медно-латунным номером на спине, болтавшимся на суровой нитке. Точно такой же номер, только темно-коричневый, был прибит к его коляске на видном месте.

Колоритным типом выглядел этот извозчик, впрочем, как и другие его собратья по городским легковым перевозкам. Обряженные в кафтаны, они подбивали их в районе афедрона пенькой и ватными продольными валиками, отчего своим видом напоминали кубинок с их оттопыренными задницами, на которые легко можно стакан с водой поставить. От обычных «таксистов» «вокзальные», как я быстро уловил, отличались крикливо-болтливым нравом. Простой извозчик, правивший одинокой клячей и раздолбанным экипажем, предпочитал дремать на козлах, а «голубец» встречал тебя у вокзала воплями-предложениями о сдаче меблированных комнат. Если же ты выбирал его коляску, он начинал развлекать тебя разговорами, успевая параллельно переругиваться со всеми подряд — с коллегами, «ломовиками», прохожими, торговцами вразнос пирожками, квасом и мелкой галантереей, мальчишками-рассыльными…

— Нам без ругани нельзя, — пояснил мне «Ванька». — Ругань у нас заместо покурить!

Лишь к городовым, стоявшим на перекрестках с самым неприступно-торжественным видом, мой «водила» относился с опаской.

— Два протокола о «неосторожной езде» — и зовут в канцелярию градоначальника. После третьего — прощай разрешение на занятие извозом! — объяснил «Ванька» свое отношение к стражам порядка на улицах и негромко выругался, объехав «регулировщика» по всем правилам. — Ууу, нечистая сила!

— Почему нечистая? — заинтересовался я, ожидая очередного городского перла, и не прогадал.

— А как ж-с? В лесу есть леший, в воде — водяной, в доме — домовой, а в городе — городовой! — водила сплюнул трижды через левое плечо и накинулся с попреками на своего коллегу, мешавшего проехать. — Куды ты прешь, деревня⁈ Понакупят разрешений, а ездить по городу не умеют! Тебе, сиволапый, не пролетку, конку доверить нельзя! По прямой поедешь — и тут заплутаешь! Тормози, тормози, гад!

— Да он головой тормозит! — поддержал я своего извозчика.

— Думаешь? — «Ванька» сперва не понял, но потом разулыбался. — Точно! Головой скорбные. Измельчали людишки. А зимой с ними вообще беда.

— Почему!

— Так в деревне делать нечего, вот они и прут сюды скопом.

— А Москва не резиновая!

— Да ты, барин, голова! — еще больше растянул рот в улыбке извозчик. — О! Гляди-гляди, умора!

Он показал мне на празднично украшенную карету, меж колес которой мелькали ноги пассажиров.

— Эх, свадьба-свадьба, мещанское горе! Доэкономились! Жениха с невестой везли, да пол провалился. Вот пассажиры и бегут, — он захохотал на всю улицу, перекрыв своим смехом даже пронзительный скрип железных колес.

Помимо забавной уличной сценки мне было на что посмотреть. Город бурлил. Непрерывно двигался поток транспорта — пролетки извозчиков, телеги ломовиков, вагоны конки и трамвая, несуразного вида автомобили и непривычной конструкции велосипеды. К последним «Ванька» относился с усмешкой, а вот «моторов» откровенно побаивался.

— Гудят так, что лошади на дыбы встают! Пьяницы!

— Неужто пьяными за руль садятся?

— Так кто ж в трезвом уме в этакую страхолюдину полезет? — искренне удивился мой извозчик.[1] — Так что им прямая дорога в «монопольку». Вон, видишь, стоят сорокомученики, — он ткнул пальцем в сторону длиннющей очереди в казенную винную лавку, торговавшую водкой.

Водка водкой, но не одной «монополькой» жила Москва. Торговля процветала. На каждом углу магазин, на каждом фасаде — реклама. Кричащая, броская, да не одна, а с первого до последнего этажа, даже на брандмауэрах. Простые объявления, вывески и яркие красочные картины, выполненные с изяществом и вкусом или без оного — в стиле модерн или а-ля лубок. «Последние новости из Парижа: шелковые и шерстяные материи для визитных, бальных туалетов, костюмов и пальто». «Конфекцион, М. и И. Мандль», «Папиросы Дядя Костя. Собственный магазин т-ва Кузнецкий Мост», «Кладовая галантерейных товаров, специально перчаток, галстухов и чулочных товаров»…

«Мне бы приодеться, — поглядел я с досадой на обшлага своих брюк и потертые штиблеты. — Придется в ноги Антонину Сергеевичу поклониться!»

— Скажи-ка, любезный, где в столице разжиться одежой поприличнее, но чтоб не обманули?

— Не местный, что ль? — сразу сообразил ушлый «Ванька». — Это тебе, барин, «дешевку» нужно поискать.

— Дешевку?

— Так у нас испокон веку прозываются распродажи по бросовым ценам. Конечно, главная — перед Рождеством. Но и сейчас найти можно. Ежели какой магазин сгорел, а хозяин его получил страховку, то объявит «распродажу по случаю пожара». Тут уж не зевай. А на Старую площадь лучше носа не суй. Там самые злодеи работают. Зазовут внутрь и так закружат, что сам не заметишь, как купил втридорога ненужную тебе дрянь. Хотя… Может, и побоятся с тобой связываться. С такой комплекцией прямая дорога в охотнорядские молодцы. Если, конечно, имеется привычка к сквернословию. Ребята там все, как на подбор, кровь с молоком, а лаются так, что покойника разбудят. И подраться со скубентами большие любители.

— С кем, с кем? Со студентами, что ли?

— С ними. С демонстрантами. Вот не живется им спокойно. Вчерась своими глазами видел, как толпа на толпу месилась, а городовые ни сном, ни духом. Народ — как на лектрических проводах подвесился. Дергается народ. Чего, спрашивается, все хотят? Свобода, свобода… Далась вам эта свобода. Насмотрелся я на свободных. Особливо на тех, кто по ночам из рестораций возвращается. Едут савраски, мокрые до пят.

— Савраски?

— Саврасами без узды зовутся у нас детишки купчиков, любители кутнуть. С жиру бесятся, черти. Все б им скандальчик учинить. Красные фраки на себя нацепить, выписанные из Парижу. Или еще какую шалость выдумают. Вот на кой ляд им вином друг друга поливать? Или взять лихача да не заплатить ему ни копейки. Ты-то, барин, не из таковских? Расчет честь по чести у нас выйдет?