Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил

Просто так лучину не распалишь. Сначала трут — например, высушенный мох, затем растопка, и только потом, когда появится огонек, можно подносить лучину.

Так я и сделал. Все получилось, хотя и не с первой попытки. Кремень был плохой — от удара по кресалу крошился, искру дал не сразу. Где казаки такой нашли? Или нормальный кремень тут не попадается? Но зато трут и растопка оказались хороши, вспыхнули с первого раза. А за ними и лучина.

Поскольку перо, чернила и бумага у меня отсутствовали, пришлось царапать схему арбалета ножом на доске. Было нелегко, но все равно «нарисовал», даже самому понравилось. Если смогу добыть или сделать нужные вещи, у меня получится самострел, которого здесь еще не видели.

Тьма ложилась на землю, словно тяжёлое покрывало. На западе, за чёрной лентой Иртыша, гасли последние отблески заката. Край леса был окутан сыроватым вечерним туманом. У лошадей шёл пар из ноздрей.

Татарский хан Кучум сидел неподвижно, как статуя, на своём вороном жеребце. Хан был в тяжёлом чапане, расшитом серебром, с тёмно-синим тюрбаном, украшенным бирюзой. Его глаза, глубоко посаженные под нависающими бровями, смотрели в сторону Искера, вот уже несколько лет как чужого.

В отдалении стояли молчаливые телохранители, с луками и кривыми саблями. Возле хана на лошади сидел советник — худощавый, улыбающийся, с насмешливыми губами и кольцом на пальце, в темной шелковой одежде. На вид ему было лет тридцать. Вдвое меньше, чем хану.

Со стороны дороги послышался топот копыт. В свете закатных отблесков показался всадник — чёрная фигура, лицо скрыто тканью, из-за чего он выглядел почти как призрак. Он резко остановил лошадь в нескольких шагах от хана и быстро склонил голову.

— Весть, великий хан, — он глухо заговорил сквозь ткань. — В стане Ермака произошло что-то странное. Душа обычного казака странно изменилась, будто побывала в иных мирах. Я не знаю, что это может означать.

Хан не сразу ответил. Его лицо оставалось неподвижным. Только лошадь под ним переминалась, тревожась от холодного ветра. Затем Кучум медленно повернул голову к своему советнику.

— Что скажешь?

Советник пожал плечами и ответил с усмешкой:

— Пустяки. Это ничего не изменит. Пусть Ермак хоть возьмет на службу существ из шаманского нижнего мира — что с того? Город скоро падёт. Небеса начертили твою победу, о повелитель. Время Ермака и его людей подошло к концу. Они — чужие на этой земле, а ты — хозяин. Так велит судьба.

Кучум перевёл взгляд в направлении Искера. Он был совсем недалеко, за лесом.

— Нет, — тихо сказал хан. — Мне это очень не нравится. За этим человеком надо следить. А еще лучше — сделать так, чтобы он умер.

Шпион молча кивнул, развернул лошадь и исчез в темноте.

Кучум снова стал вглядываться в темнеющий горизонт.

Глава 3

Проснулся я по старой привычке на рассвете. Внутри будто часы, заведённые армейскими годами. Только в этот раз не было ни тепла, ни привычной тишины спальни. После пробуждения меня встретили покосившиеся балки, запах трав и сырого дерева. Чуть слышно потрескивали угли в печи (вчера перед сном я ради пробы разжег ее), стены из брёвен дышали неуютным холодом.

Я сел, прислушался. Городок ещё дремал. Из окна потянуло дымом, землёй и чем-то мясным — видать начали варить еду. Я потянулся, хрустнули суставы. Тело отзывалось упругостью, которую я уже давно забыл.

Я понял, что хочу есть, но для начала решил умыться. Неумытыми едят только аристократы или дегенераты! Я сунул за пояс нож и вышел наружу. Воздух встретил прохладой. На востоке только-только пробивался розоватый свет, ветерок с Иртыша нёс запах воды и дикой зелени. Ворота в стене уже были приоткрыты, у них стоял сонный казак с пищалью. Он кивнул мне, но ничего не сказал.

Я спустился к реке. Вода темнела между зарослями. На мелях вдалеке хлопали утки, шевелилась трава. Я прошёл дальше, чтобы не мешать никому, и чтобы самому остаться незамеченным. Там, где сосны отступали и берег был пологим, разделся и вошёл в воду. Погрузился с головой, вынырнул — и вдохнул так, что лёгкие чуть не лопнули от удовольствия.

Плавал я, как в молодости. Уверенно и быстро.

Где-то метрах в тридцати от берега ударила рыба. Большая. Очень большая. По звуку — килограммов десять, не меньше. Лещ? Карп? Или сазан, каких на юге ловили? Я присвистнул.

— Эх, сходить бы на рыбалку… — пробормотал я вслух. — Тут, наверное, лещ на пять кило — недомерок, как у нас плотвичка с ладонь. А щука пополам лошадь перекусит.

Я выбрался из воды, постоял, чтобы высохнуть, и оделся. Тело стало бодрым, свежим, будто заново родился. Когда вернулся к воротам, охранник посмотрел на меня чуть внимательнее, но снова ничего не сказал. Внутри городка уже шевелились люди: кто-то нёс дрова, кто-то открывал лавку. Сильно пахло дымом и свежей кашей.

Я направился к общей столовой (трапезной). Накануне Лука сказал, что там завтракают все, кто холост или без хозяйки. Изба с широким входом стояла у края базарной площади. Внутри нее длинные деревянные столы и лавки. В углу — огромный котёл, из которого деревянным черпаком разливали еду.

Я вошёл, и на мгновение все притихли. Но только на мгновение, не больше. В помещение было десятка три казаков, в основном молодые. Никого в возрасте Ермака или Луки. Все сидели тесно, плечом к плечу. Разговаривали, смеялись, что-то вспоминали. У стены был свободный угол. Я молча пошёл туда, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Каша оказалась на удивление вкусной — пшенная, густая, с кусочками мяса. Пахла замечательно. Из другого котла мне в глиняную кружку налили горячий отвар из трав, а затем дали ржаную лепёшку.

Я ел молча, краем глаза наблюдая за людьми, чувствуя себя чуть ли не шпионом. Некоторые тоже украдкой поглядывали на меня. Кто-то толкал соседа, что-то шептал, показывая в мою сторону пальцем. Но близко никто не подсел.

Однако еда — дело объединяющее. Всегда, везде, в любое время, в любой стране. Скоро шаманские глупости забудутся.

Один из казаков, худой, рыжеватый, в залатанной одежде, громко вздохнул:

— Каша-то сегодня, как у боярина! Мяса положили столько, что треснуть можно.

Несколько человек хмыкнули. Я улыбнулся, но вряд ли на мою улыбку кто-то обратил внимание.

Я ел, запивая травяным отваром, и думал о том, что создание самострела будет началом того, что мне снова начнут доверять.

…Закончив завтрак, я пошел искать мастерскую плотника. Мне нужно дерево для ложа. Сухое, добротное, без сучков, с ровным волокном. Идти в лес и рубить не получится. Из сырого дерева ложе не сделаешь, а сушить его не один день и даже не один месяц. Но если в городке есть плотник, то у него должен быть запас высушенной древесины.

Без плотника город существовать не мог, поэтому по сторонам я поглядывал с оптимизмом.

Нашёл я то, что искал, довольно быстро — по звону топора и запаху свежего дерева. Мастерская стояла чуть в стороне от главной улицы, у небольшого склона, где начиналась тропа к реке. Широкое, невысокое строение, кое-где закопчённое, с большой дверью.

Я постучал и вошел.

Внутри было тепло. Всюду лежало дерево — брусья, доски, обрезки, стружка. На полках — инструменты. В углу — стопка чертежей на пергаменте.

В мастерской сейчас находился один человек. По внешнему виду нетрудно было догадаться, что он здесь главный.

Он стоял у верстака, в правой руке держал малый топор, а другой придерживал заготовку. Невысокий, но плотный, как дубок, в выношенной кафтанной куртке, с ремнём, на котором висел нож. Волосы с проседью, борода — густая и широкая. Пальцы потемнели от смолы. Лицо обветренное, не худенькое, и веселое.

Обут плотник был в лапти.

Когда я вошел, он оценивающе оглядел меня с головы до ног.

— Здрав будь, мастер, — сказал я. — Нужна помощь.