Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил

Он встал, зажег лампаду, подошёл к иконе и перекрестился. Потом остановился, будто задумавшись.

— Подойди, — сказал он, не поворачиваясь.

Я встал. Он достал из ящика небольшой крест, потемневший от времени, и ладанку.

— Протяни руку.

Я протянул. Он вложил в ладонь крест. Я ощутил его вес, гравировку.

— Что ты чувствуешь? — спросил он.

— Тяжёлый, — ответил я. — И… старый.

— Хорошо, — кивнул Игнатий. — А тебя, я смотрю, не трясёт. Ты не горишь, не мечешься. Душа твоя тиха. Видно, ты не одержим. Тот, в ком бесы, не смог бы держать этот крест в руках. Он очень старый.

Я почувствовал, как у меня гора с плеч упала. Все, похоже, остаюсь жить. Не сожгут на костре. Спасибо тебе, отец Игнатий! Я навеки твой должник.

Он перекрестил меня и прошептал молитву.

— Да сохранит тебя Господь в этом мире. Пусть разум твой будет на пользу людям, а сердце — не ожесточится.

— Спасибо, — поблагодарил его я.

— А что за знания тебе рассказал свет?

Я на секунду задумался.

— Много всего… Разные приспособления, даже оружие…

— Расскажи об этом, — сказал Игнатий. — Так ты поможешь в борьбе с врагами. С теми, кто не хочет, чтобы люди жили счастливо и свободно. Тьма действительно распростерла крылья над этой землей, но ты — не ее часть. Ты будешь воевать с ней.

— К тому же, — понизив голос, чтобы не слышал сопровождающий нас казак, добавил он, — если ты начнешь помогать отряду, люди к тебе быстро привыкнут. А пока что будут коситься, несмотря на то, что я скажу, что с тобой все хорошо.

Через несколько секунд к нам в открытую дверь заглянул Ермак, Матвей Мещеряк, и с ними еще двое, их я не знал. Ермак посмотрел на меня, а потом, вопросительно, на отца Игнатия.

— Он не одержим, — сказал Тихомолв. — Он такой же, как мы. Шаман ошибся.

Ермак недоверчиво покрутил головой, но было видно, что он обрадовался.

— Значит, не придется кровь проливать. А память к тебе не вернулась?

— Нет, — развел руками я.

— Тогда сделаем так. Пока что ты остаешься здесь, но еще не с нами. Не в отряде. В караул ты ходить не будешь, пищаль мы тебе пока не дадим. Отец Тихомолв сказал, что нет в тебе бесов, но мы на тебя какое-то время еще посмотрим. Дальше видно будет. Теперь ты свободен, можешь ходить, где угодно. Но помни — если захочешь причинить зло, спасения не жди.

— Понял, Ермак Тимофеевич, — ответил я.

Ермак кивнул, и ушел вместе с Матвеем и остальными казаками. Я вышел из кельи.

Небо совсем потемнело. Частокол стоял черной стеной, в воздухе чувствовался запах разожжённых костров. Где-то ухнул филин. Воздух был свежий, но тяжёлый, пропитанный древесным дымом и чем-то ещё незнакомым. Город спал не весь — кое-где ещё потрескивали угли, слышались голоса, лаяли собаки.

Я брёл по Сибиру. По сторонам теснились тёмные, неровные срубы, из-под крыш торчали пучки трав, у порогов стояли вёдра, поленницы, плетеные ловушки для рыбы и прочее. Всё казалось одновременно живым и призрачным — шаг в сторону, и оно исчезнет, как сон.

Из темноты вышел Лука Щетинистый. Его силуэт я узнал сразу — торчащая клочьями борода, руки вразлёт, сабля на поясе, прищуренные глаза. Из-за бороды он получил свое прозвище, больше не из-за чего. Внешность немного смешная, но скольким врагам при встрече с ним было не до смеха!

— Ну что, пойдём. Покажу тебе, где ты жил. Один жил, без баб и детей, а то ж ты и этого не помнишь, — хитро добавил Лука.

Мы свернули к краю улочки, где между избами росла маленькая одинокая сосна. Почему ее не срубили, непонятно. Изба была небольшая, покосившаяся, но крыша и стены прочные. Лука открыл дверь и кивнул:

— Вот.

Он помолчал, потом добавил:

— Ты знай… присматриваться будут. Все знают о том, что случилось. Думай что хочешь, но пока ты чужой. Слова шамана так просто из памяти не исчезнут. Даже если и не злыдень, всё равно чужой. Потому и оружие тебе сейчас не вернем. Обижайся или нет, как хочешь. А дальше будет видно. Будь благодарен Ермаку, что оставил тебя в живых.

Я кивнул. Лука посмотрел ещё секунду, будто что-то хотел сказать, но не стал. Махнул рукой, развернулся и ушёл, растворившись в ночи.

Я зашёл в избу. Темно! Пахло сухими травами и старым деревом. В углу — нары, покрытые оленьей шкурой, рядом — лавка, глиняная плошка, деревянная кружка. Печь топилась, похоже, давно, хотя на полу сухие дрова и тонкие ветки для розжига. Окно затянуто бычьей пленкой. Я лёг на застеленные, положил руки на грудь и уставился в потолок.

Затем снял куртку и обнаружил, что на груди, как раз напротив того места, где у меня всегда был сибирский амулет, покраснела кожа. Даже вроде небольшой ожог. Не амулет ли меня сюда перекинул?

Сна не было. Голова еще немного побаливала. Мозг пытался понять, что произошло и свыкнуться с новым телом.

В принципе, его (то есть, мозг), можно понять. Теперь у меня нет ни семьи, ни прошлого в этом мире, только имя и изба, в которой я сейчас нахожусь. А вокруг люди, и они меня опасаются. Хотя их тоже можно понять! Наверное, мне действительно очень повезло, что Ермак решил меня не убивать. Времена сейчас суровые. Не знаю, кто живет в Сибире, но адвоката здесь точно ни одного. Случись что, обжаловать решение казаков избавиться от «нечистой силы» мне никто не поможет.

Спустя час или два я встал и вышел на улицу. Городок спал. Ветерок колыхал едва заметные сизые струйки дыма. Я пошёл в сторону стен, мимо спящих хат и тихих дворов, туда, где возвышался частокол.

На стене, около козырька, защищавшего от косых стрел сверху, дежурил молодой казак. Он посмотрел на меня, не сказал ни слова, но руку на саблю положил. На подставке рядом с ними лежала ручная пищаль и арбалет. Я просто кивнул, не приближаясь, и встал у края.

За стеной — чёрная река Иртыш, лес и тьма. Где-то в этой тьме шевелились враги, животные, духи, и не угадаешь, кто ещё.

Думай, Максим, сказал я себе, как правильно поступить в этой ситуации. Но жаловаться — грех. Мало того, что живой, так еще и вдвое помолодел. Силу в руках чувствуешь огромную, прям как в молодости. Да ты и есть сейчас в молодости!

Однако, если тебе здесь не нравится, если хочешь, что все было по правилам, попроси у кого-нибудь пищаль и застрелись. Будет как раз то, что произошло на даче.

Не, поежился я, не хочу. Поэтому буду осваиваться в новом мире. Чужом, жестоком, но интересном. У меня, в конце концов, огромный жизненный опыт и знания, до которых тут четыре с половиной столетия. То есть, довольно долго.

Да и женщины тут, если что, ходят. Много их в городке, и некоторые очень симпатичные! Так что, будь веселей. Причин для этого достаточно.

Когда ночь окончательно взяла своё и погасли даже последние костры у стен, я стоял на настиле внешнего частокола и смотрел в темноту. Шуршал ветер, перекликались какие-то ночные птицы.

Вдруг ночные звуки изменились. Всколыхнулась тишина, как от чужого присутствия. Я присмотрелся. Рядом со мной только силуэт часового, одинокий, словно вросший в бревна.

Из тени между грядок, раскинувшихся перед стенами, вышло нечто приземистое. Свет звёзд помог разглядеть кабана. Небольшого, молодого, но всё равно с тяжёлым телом и мощной грудью. Он нюхал землю, рылся в огороде, копал корни. Казак на стене тоже заметил его.

— Кабан, — негромко сказал он, глядя вниз. — Далековато. Не достану.

Он поднял арбалет, прицелился, но тут же опустил.

— Стрела не достанет. Зря потрачу. Эх!

Затем огляделся по сторонам, быстро привязал к деревянному крюку верёвку, перекинул её через стену и начал спускаться. Делал он это бесшумно, без суеты — видно, что не впервой. Земля не скрипнула под его сапогами, когда он оказался внизу. Казак осторожно пошёл в сторону кабана. Медленно, пригибаясь, и держа перед собой арбалет. Опасное дело затеял часовой, подумал я. Кабан, даже молодой, страшный противник. Но зверь, почуяв человека, резко дёрнулся, фыркнул и, развернувшись на месте, молнией метнулся обратно в темноту.