Судьба империи (СИ) - Старый Денис

Возможно и небрежно отбросив руку Юлианы, я попятился спиной.

— Ох, прошу простить меня, сударь. Какой же я неловкий, — сказал я.

Нарочно толкнув Апраксина, я одновременно задел рукой и все бокалы, что он держал. Зеленоватые стеклянные изделия, наполненные багряной жидкостью, ударились о пол и разлетелись мелкими осколками. Прибавилось работы для слуг. И они тут же подбежали, исправлять оплошность.

Апраксин посмотрел на меня с нескрываемой злостью.

— Впредь будьте осторожнее, — сквозь сжатые зубы процедил Апраксин.

Это была явная угроза. Между тем, Степан Фёдорович проявил трусость. Можно было бы ситуацию и несколько накалить, вплоть до вызова на дуэль. Так что я имею право отпраздновать маленькую победу. Расцениваю это в том числе и как удар по Ушакову. Незначительный, но унизительный пинок.

— Ты сделал это нарочно, — как будто бы отчитывала меня Юля.

Я не ответил. Тем более, что вышел вперёд и по центру тронного зала камердинер. Все придворные быстро расступились, занимая места по периметру небольшого помещения. Было откровенно тесно.

— Всесветлейшая, Державнейшая Княгиня и Государыня, Государыня Анна, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская… наследная Государыня и Обладательница Её Императорское Величество Анна Иоанновна! — провозглашал придворный чиновник.

Двери в тронный зал открылись. Не спеша, с потухшим взором, покачиваясь из стороны в сторону, входила императрица. Она была, словно тот медведь-шатун, которого только что разбудили из спячки, раньше положенного срока.

Каждый шаг государыни давался ей с большим усилием. Сложно передвигаясь, пять шагов, нужных для подхода к ступенькам к трону, государыня делала слишком долго. Она была больна, или же начинался какой приступ.

Анна Иоанновна подошла к ступенькам, ведущим к трону, сделала шаг и… окаменела. Будто бы Медуза Горгона своим взглядом превратила русскую самодержцу в камень. Императрица рухнула, головой чуть было не задев ступеньку.

В тронном зале установилась могильная тишина.

— Да помогите же! — на немецком языке кричал Бирон, вошедший сразу после императрицы.

Первым бросился к государыне лейб-медик Иоганн фон Фишер. Все придворные тут же уловили настроение медика. Он был напуган и резко побледнел, мало отличаясь цветом кожи от лежащей без движения государыни.

— Померла… — зашептались вокруг. — Что же теперь будет?

— Осиротели, — сказал еще кто-то.

Глава 4

Женщина получает больше удовольствия от измены, чем мужчина: для него это не бог весть какое событие, для неё же измена всегда означает месть, или страсть, или грех.

Этьен Рей

Петербург

3 сентября 1735 года

Да нет же, это не входит в мои планы! Нечего сейчас умирать! У России еще нет внятного наследника. И я рванул вперёд, задевая каких-то людей плечом. Даже не обращая внимания на недовольные возгласы, а один раз, так и на ответный тычок в спину. Все потом. Сейчас главное спасти, если можно, императрицу.

Над государыней склонились уже два медика. Тут же был Бирон. Но он явно скорее мешал врачам, чем что-то делал. Государыню не двигали, что, на мой взгляд, правильно. Нужно же разобраться, что с ней.

Я подошел, тут же скинул камзол, закосил рукава. Анна Иоанновна ещё была жива. Она смотрела безумными глазами. В одну точку, но так жалостливо, моля, прося помощи. Реанимация, на которую я настроился, не нужна. Тут что-то другое.

— Апоплексический удар, — диагностировал один из медиков.

— Что… что с ней? — будто бы не слышал доктора Бирон. — Она будет жить?

У герцога была истерика. Слезы текли по его, казалось еще недавно, мужественным щекам. Руки Эрнста Иоганна Бирона потрясывались. Нет, так не горюют по той, жить с которой вынужден и принужден. Так переживают за женщину, с которой жить хочешь, или без которой не хочешь жить.

Я посмотрел на императрицу. Что-то мне диагноз показался очень сильно спорным. Лицо никак не исказилось. А если уже инсульт повалил столь грозную женщину, то, скорее всего, он должен был иметь последствия. И она дрожит, сразу этого под одеждой и не было понять. Явно скрутили судороги. Зрачки расширены. Пот с нее ручьем льется.

Между тем, я уже замечал ранее, что у императрицы может развиваться в том числе и сахарный диабет.

«Гипогликемическая кома!» — озарило меня.

В прошлой жизни я видел, как это бывает. Бабушка страдала сахарным диабетом. Так всегда с собой носила сахар-рафинат, который я, будучи еще ребенком не раз… Впрочем, что было, того не вернуть.

— Срочно сладкую воду! — заорал я. — Быстрее! А ещё мёд или сладости, которые есть поблизости!

Я вернулся посмотреть, стал ли кто-то суетиться и отправился ли искать сладкое. Лакеи стояли. Я для них не авторитет. Вот же… Присутствующие на приёме гости толпились, не подходя ближе, чем на пять метров к лежащей императрице. И тоже были в роли зевак, ждунов, желающих уже услышать: так померла, или нет?

— Герцог! — выкрикнул я прямо в лицо Бирону. — Да очнитесь вы! Прикажите срочно нести сладкую воду, мёд или ещё что-то, но, чтобы там было много сахара.

— А? Это вы, Норов? — как-то отрешённо говорил герцог.

Понятно, что Бирон сейчас мне помощником может быть только опосредованным. Использую хотя бы его имя.

— Его светлость герцог Бирон потребовал сладкую воду! — выкрикнул я. — Принесите сладкую воду!

Вот тут лакеи уже зашевелились. Кто-то куда-то побежал. Я и сам оставил государыню, ворвался в толпу придворных, распихивая их плечами. Кто-то кричал мне вслед, послышалось и слово «дуэль». Но я не останавливался.

Там, сразу на выходе, стояли столы, полные многочисленных сладостей. Схватив со стола какие-то пирожные, я таким же образом вернулся к императрице. Опять недовольства и проклятия посыпались в мою сторону. Плевать.

Тут меня остановили. Гвардейцы вышли вперед и создали полукруг у лежащей императрицы. Теперь зевакам и ожидающим внятного результата от падения государыни, вообще ничего не могли видеть.

— Пропустите! Я знаю, что делать! — выкрикнул я.

Как же непривычно. Бойцы Преображенского и Измайловского полков не пускали меня.

— Пропустите! — приказал Бирон, наверное, несколько пришедший уже в себя.

Добравшись до всё ещё лежавшей неподвижно государыни, я уже было собирался хоть как-то пихать ей в рот сладости, как принесли воду. Отпив немного, удовлетворился тем, насколько сладкая была эта вода. Приторная сладостью, то, что нужно.

В моих ресторанах уже стали производить сладкую воду, периодически перед подачей добавляя лимон и немного соды, что делало её газированной.

Мне же подали чисто сладкую воду, подкрашенную соком из выжатого апельсина.

Я грубо открыл рот императрице. Придерживая за массивный подбородок, вначале немного лишь капнул ей на язык. Глотательный рефлекс сработал. Так что небольшая струйка, периодически останавливаемая мной, полилась в рот царицы.

Постепенно бледный цвет лица стал приобретать более здоровые оттенки. Анне Иоанновне становилось лучше. Поняв, что я делаю что-то правильное, фужер с водой у меня перехватил один из медиков.

По сути, всё. Больше ничего толком я сделать не смогу. Если только прямо сейчас не начнутся осложнения у государыни и не выдержит её сердце. Все же при таком приступе вполне вероятным будет и учащенное сердцебиение. Тогда придётся начать реанимационные действия.

Не стыдясь и не думая об этикете, я рукавом смахнул пот со своего лба. Казалось, прошло всего минуты две, и я не так чтобы физически сильно напрягался. Однако пот лился ручьём, доставляя определённый дискомфорт.

— Жива! — закричал кто-то из толпы придворных. — Виват императрице!

— Виват! — раздались возгласы.

Слышен был даже звон бокалов. Дай только повод, уже пьют!

Люди, как мне показалось, начали искренне радоваться. Не видел я разочарования, что императрица не умерла. Невольно нашёл взглядом Елизавету Петровну. Казалось, что она радуется вместе со всеми. Но я уже немножко знал Лизу. Намного больше она бы радовалась, если бы её кузина отправилась на суд Божий.