Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Из открытого окна, выходящего во внутренний двор, донеслись приглушенные голоса. Я выглянул. Астрид, моя красавица, стояла рядом с Вёльвой. Они о чем-то тихо, но оживленно беседовали. Астрид оживленно жестикулировала, ее лицо было серьезным, Вёльва внимательно слушала и периодически кивала.

Мое сердце сжалось от странной смеси грусти и нежности. Мы не спали эту ночь вместе. Она осталась с другими женщинами, помогая готовить тела к погребению, омывая их, облачая в чистые рубахи, а я рухнул здесь, в одиночестве, как подкошенный. И что удивительно — я не спешил торопить события. Не рвался в ее объятия, как изголодавшийся зверь. Сейчас мне было достаточно просто знать, что она здесь, рядом. Что она жива.

Девушка, словно почуяв мой взгляд, повернула голову. Ее лицо озарилось слабой, но желанной улыбкой.

— Рюрик! Наконец-то ты проснулся! Мы уж думали, ты заболел.

Я вышел к ним на крыльцо, опираясь на косяк, стараясь не хромать слишком явно. Благо Эйвинд не пытался мне помочь. Я не хотел выглядеть слабым в глазах любимой женщины, и мой друг это прекрасно понимал.

— Так и есть. Но это мелочи…

Астрид нахмурилась, ее тонкие брови сдвинулись, в сапфировых глазах мелькнула тревога.

— Что случилось?

— Ерунда… — махнул я рукой, стараясь, чтобы это выглядело убедительно, — Просто раны ноют. Ничего страшного. Пройдет.

Вёльва медленно перевела на меня свой мутный белесый взгляд.

— Я могу осмотреть тебя, Рюрик. Правда, не сейчас. — бросила она. — Души не могут ждать. Им нужен путь. Нам нужно идти к побережью и провести обряд.

Эйвинд, стоявший поодаль, кивнул, и его лицо стало серьезным.

— Да-да! Пока ты спал, мы всех своих выволокли на берег и подготовили погребальные плоты с ладьями. Бьёрна, Ингвильд, мальчишек, Сигурда… всех, кого смогли опознать. Нам нужно попрощаться с героями. Проводить их до врат Вальхаллы.

Мне ничего не оставалось, как молча кивнуть и последовать за ними. Спускаться к побережью пришлось, преодолевая каждый шаг. Нога горела, словно в нее вставили раскаленное лезвие, но я стиснул зубы и шел, опираясь на посох, который мне любезно подсунул Эйвинд.

Берег представлял собой душераздирающее и одновременно величественное зрелище. Десятки плотов и несколько настоящих ладей, уцелевших в бою или поднятых со дна бухты, стояли на отмели, готовые к своему последнему плаванию. Они были убраны еловыми и сосновыми ветвями, а на них, уложенные на щиты, покрытые лучшими плащами, шкурами и кольчугами, лежали тела павших. Воздух был густым и тяжелым от запаха смолы, хвои, морской соли и смерти. Сотни людей столпились на берегу — бледные, закопченные, с пустыми от горя или застывшими в суровой решимости глазами. Тишина стояла гнетущая, нарушаемая лишь мерным плеском волн, криком чаек и сдержанными всхлипами.

Вёльва, поднявшись на большой валун, поросший скользким зеленым мхом, воздела руки к небу, где медленно плыли рваные, свинцовые тучи. Ее голос ритуальным ножом вспорол эту тишину.

— Один! Всеотец! Прими в свои чертоги могучих воинов! Они пали с мечом в руках, их кровь оросила эту землю, а ярость ослепляла врагов! Пусть валькирии проводят их в золотые палаты Вальхаллы, где их ждут бесконечные пиры, песни скальдов и вечная слава! Фрейя! Богиня любви и битвы! Возьми к себе тех, кто пал с честью! Чьи сердца были чисты, а руки крепки! Пусть их души найдут покой в твоих зеленых, тенистых лугах Фолькванга! Духи земли, моря и ветра! Примите их тела, верните плоть кругу бытия, а дух — великому потоку, что течет через Мидгард!

Она говорила долго, обращаясь к богам, к стихиям, к самой судьбе — Урдр. Люди слушали, затаив дыхание, их лица были обращены к ней, словно к источнику последней надежды. Затем она повернулась ко мне, и ее палец, костлявый и прямой, указал на меня.

— Рюрик, Дважды-рожденный! Наследник дела павших! Скажи свое слово. Они шли за тобой. Они видели в тебе будущее. Проводи их с честью.

Все взгляды устремились на меня. Комок подкатил к горлу. Я подошел к самому краю воды, к тому месту, где на огромном, почерневшем от крови и гари драккаре, убранном щитами и рваными знаменами, лежали Бьёрн, Ингвильд, их сыновья и Сигурд. Я видел их лица, будто заснувшие, но не обретшие покоя, и не находил слов. Все, что я знал — заученные речи из учебников, пафосные цитаты из саг, сухие строчки летописей — казалось мелким, ничтожным, картонным перед лицом этой подлинной, всесокрушающей трагедии.

Но молчание было бы предательством…

— Они не умерли! — мой голос сорвался на хриплый, надрывный крик, но его было слышно до самого конца берега, до самых скал. — Они ушли в легенду! Бьёрн Веселый, чей топор пел песню ярости! Сигурд Крепкая Рука, чья честь оказалась крепче стали! Ингвильд, чья любовь согревала очаг этого города! Аксель и Олаф, чья кровь была невинна, а смелость — велика! И многие другие! Наши братья, сестры, мужья, жены и дети! Их имена будут петь скальды, пока стоят эти скалы и шумят эти моря! Пока потомки наших потомков будут рождаться под этим небом! Они защищали свой дом, свой очаг, свою честь! Они показали нам, что такое настоящая ярость и настоящая верность! Они пали, но их дело живет! В каждом из нас! В каждой поставленной стене, в каждом поднятом мече, в каждом вздохе свободного человека! Мы будем помнить! Мы будем строить! Мы будем жить! И каждый раз, поднимая рог с медом, мы будем вспоминать их! Мы будем говорить: «За них!» Пусть огонь очистит их души, пусть вода унесет их к берегам вечности, пусть ветер развеет их прах в звездной пыли! Вальхалла ждет! Фолькванг ждет! Они уходят в бессмертие!

Я схватил горящий факел, который протянул мне Эйвинд. Рука дрожала. Я шагнул в ледяную, обжигающую воду и поднес огонь к смоляной пакле, густо уложенной под бортом драккара Бьёрна. Пламя с сухим, жадным треском схватилось, поползло вверх по потемневшему дереву. Вслед за мной десятки и сотни других факелов коснулись погребальных костров.

Вскоре весь берег озарился очищающим заревом. Жар бил в лицо, заставляя отступать, дым щипал глаза и застилал горизонт. Ладьи и плоты, подхваченные течением и попутным ветром, медленно поплыли в сторону открытого моря, превращаясь в плавучие погребальные костры. Это было и ужасно, и прекрасно. Смерть и возрождение. Конец и начало.

Астрид стояла рядом, беззвучно плача, ее плечи мелко дрожали. Я обнял ее, прижал к себе, чувствуя, как ее слезы просачиваются сквозь ткань моей рубахи. Она прильнула ко мне, и мы молча смотрели, как уплывают в последний путь те, кто был нам семьей, опорой и прошлым.

Люди вокруг начали тихо, на низких нотах, напевать древнюю погребальную песнь. Голоса сливались в единый гул, полный скорби, тоски и торжественной силы. Я чувствовал их поддержку, их общую боль и их молчаливое согласие нести это бремя вместе…

Когда последняя горящая ладья скрылась в утренней морской дымке, а пепел начал оседать на воду, наступила пора возвращения к жизни. Которая, как оказалось, никуда не делась и требовала к себе немедленного, сурового внимания.

Я собрал вокруг себя тех, на кого мог положиться. Их оказалось немного.

— Ладно, — начал я, переводя дух и чувствуя, как лихорадочная дрожь снова пробивается сквозь усталость. — Почести мертвым отдали, а теперь надо позаботиться о живых. Все наши люди должны быть сыты, одеты и ночевать в теплых домах, не переживая, что враг нагрянет в любой момент. План такой…

Я повернулся к коренастому и крепкому Торгриму.

— Дружище, на тебе — все, что связано с деревом и камнем. Это основа нашего выживания. Возьми пленных, раздели их на группы под присмотром наших людей. Первая пусть валит лес на северных склонах. Нам нужны бревна для новых домов. Вторая пусть таскает камни с восточного карьера. Мы усилим основание стен, наберем снарядов для рогаток. Третья пусть расчищает завалы в порту, разбирает обломки драккаров. Нам нужны хоть какие-то временные причалы, чтобы хоть какая-то ладья могла пришвартоваться. Смотри за ними в оба. За малейшую провинность, за саботаж жестоко наказывай, но без фанатизма. Труд должен быть тяжелым, каторжным, но не смертельным. Они — наш ресурс. Вот пусть и отрабатывают свою жизнь.