Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Торгрим, погладив свою темную смоляную бороду, кивнул.

— Будет сделано, Рюрик. У меня уже есть кое-какие мысли по новым укреплениям. И земляной вал не помешает. Поставлю своих, самых злых и беспристрастных парней надсмотрщиками. Сделаем из этих выродков работяг.

— Асгейр, — мой взгляд перешел на рыжего великана. — Твоя забота — скот и продовольствие. Полный живот — основа духа. Обойди все уцелевшие загоны, пересчитай каждую корову, каждую овцу, каждую свинью. Организуй охрану для пастбищ. Мало ли, голодные волки или… другие «охотники» объявятся. Найди тех, кто разбирается в копчении и засолке мяса, в вязке вяленой рыбы. Зима близко, нужно делать запасы, пока не ударили морозы. И сгоняй на рыбалку всех, кто может держать весло и сеть — стариков, пацанов, женщин. Рыба сейчас — наше все.

Асгейр улыбнулся и щелкнул пальцами.

— Не переживай. Мой собственный хутор почти уцелел, а скот невредим. Поделюсь со всеми, без лишних слов. И рыбаков соберу — старики знают лучшие места, а молодежи силы некуда девать. К зиме будем с запасом, клянусь бородой Тора!

— Благодарю! — бросил я.

— А что мне делать? — недоуменно спросил меня Лейф.

— А твоя задача прежняя, мой друг. И это безопасность. Организуй постоянное дежурство на всех подступах к Буянборгу. На этот раз — по широкому периметру. Выставь дозоры на холмах, чтобы ни один враг не подошел незамеченным. И присматривай за пленными вместе с Торгримом. Если кто-то вздумает поднять мятеж или бежать — действуй быстро и жестоко. Твои воины пусть будут костяком охраны, ее стальным хребтом.

Лейф мрачно кивнул.

— Мои воины уже на позициях. Ни одна ворона без моего ведома не пролетит. А что касается пленных… — он сжал кулак. — Будут послушны, как овцы.

— Вот и отлично! Эйвинд! — я повернулся к своему другу, к его худощавой, жилистой фигуре и вечно насмешливому взгляду. — Ты — мои глаза и уши. Моя тень и мой голос. Ходи среди людей, слушай, о чем говорят у колодцев, у костров, в новых землянках. Узнай, кто в чем нуждается, у кого болит душа, кого гложет обида. Любые слухи, любое недовольство, любой шепоток — сразу мне. И присмотри за нашим «другом» Берром и его свитой. Мне очень интересно, чем он дышит, куда смотрит и какие монеты пересчитывает в своем уцелевшем доме.

Эйвинд усмехнулся, и в его глазах блеснули знакомые озорные огоньки.

— Будет тебе полный отчет, конунг! Разнесу уши во все стороны. Стану тенью каждого, от последнего бонда до самого жирного Берра. Все тайное станет явным.

Они разошлись, каждый по своему делу, а я остался стоять на берегу, глядя, как кипит работа. Пленных уже вели в лес. Слышались мерные удары топоров, скрежет волокуш по камню, отрывистые команды. Буянборг потихоньку, с болью и скрипом, словно тяжелораненый зверь, начинал шевелиться, подавать признаки жизни.

Следующей моей задачей была точная и беспристрастная оценка наших ресурсов. Голодная холодная зима могла добить тех, кого пощадили топоры Харальда. Я нашел Астрид, которая как раз заканчивала распределять последние запасы зерна из полуразрушенного амбара.

— Пойдем со мной, — сказал я ей, беря ее за руку. Ее пальцы были холодными и шершавыми от работы. — Нужно понять, на что мы можем рассчитывать.

Она кивнула, вытерла руки о грубый передник, и мы отправились в обход уцелевших амбаров и кладовых на окраине поселения. Картина была пестрой, как лоскутное одеяло. Один амбар, принадлежавший одному из верных хёвдингов Бьёрна, был полон наполовину — ячмень, рожь, овес лежали в крепких бочках и мешках. Другой, поменьше, оказался почти пуст, лишь на дне зияли жалкие горстки зерна. Мы обошли все уцелевшие хранилища, и Астрид, знавшая, как свои пять пальцев, каждую семью, каждое хозяйство, тихо комментировала:

— Это закрома Асвальда. Он всегда держал самые большие запасы, торговал с южанами и ботландцами. Вон те бочки с рожью — с его восточных полей. А это — амбар старого Вермунда. Он беден, земли у него каменистые, ему самому на зиму едва хватит. Отбирать у него — все равно что убивать.

Затем мы осмотрели загоны со скотом, разбросанные по защищенным долинам вглубь острова. Большую часть стад, как я и надеялся, успели угнать от греха подальше. Мычали коровы, блеяли овцы, хрюкали свиньи. Их было меньше, чем до набега, много меньше, но все же стадо было внушительным. Это вселяло надежду.

Вернувшись в дом Бьёрна, я сел за грубо сколоченный стол, взял заостренную палочку и начал наносить на бересту черточки, зарубки и римские цифры — все, что помнил. Складывал, вычитал, делил. Астрид сидела рядом, наблюдая за моей работой с тихим изумлением.

— Итак, — подвел я итог, отложив палочку, — зерна, если распределить строго по-минимуму и ввести твердые нормы, хватит, возможно, до середины зимы. Мяса — дольше, особенно если будем активно ловить рыбу и не будем брезговать дичью. Но это — идеальный расчет. Без учета порчи, воровства, без учета того, что Берр и ему подобные могут отказаться делиться своими личными запасами. И без учета возможного падежа скота.

Астрид смотрела на мои закорючки с любопытством и легкой улыбкой.

— Ты считаешь, как самый жадный сборщик податей из саг о конунгах-тиранах, — сказала она.

— Выживание — это всегда расчеты, моя любовь, — вздохнул я, потирая переносицу. — Грубые, беспощадные и очень скучные. Никакой романтики. Но вывод таков: мы выживем. Если будем действовать сообща и если нам хоть немного улыбнется удача.

Астрид молча встала, обошла стол и взяла меня за руку.

— Пойдем, я хочу тебе кое-что показать. Нужно отвлечься от этой скуки, иначе сойдешь с ума.

Мы вышли из дома и стали подниматься по узкой, известной лишь местным тропе на один из высоких холмов, что кольцом окружали Буянборг. Подъем давался мне тяжело. Рана в икре горела адским огнем, и я несколько раз вынужден был останавливаться, чтобы перевести дух. Астрид терпеливо ждала, ее рука была моей опорой. Наконец мы вышли на вершину.

Открывшийся вид перехватил дыхание и заставил на мгновение забыть о боли. Весь Буянборг лежал как на ладони. С одной стороны — синяя, бескрайняя, усыпанная белыми барашками волн морская гладь. С другой — желтеющие осенние леса, рыжие вересковые пустоши, холмы, уходящие в лиловую дымку на горизонте. А в центре, в чаше бухты — наш город. Черные ребра сгоревших домов торчали к небу, но вокруг уже кипела жизнь: люди, словно муравьи в разоренном муравейнике, сновали среди стройплощадок, со склонов доносился стук топоров, с пастбищ — спокойное мычание скота. Это было полное противоречий зрелище — смерть и возрождение, отчаяние и надежда, хаос и зарождающийся порядок.

— Красиво, — прошептала Астрид, глядя вдаль. Ее рыжие волосы, распущенные по ветру, трепались, как живое пламя, а глаза отражали высокое осеннее небо.

— Да, — согласился я, глядя на нее. На тонкий силуэт, на упрямый подбородок, на полные губы. — Очень красиво.

Я повернул ее к себе. Сердце заколотилось где-то в горле, напрочь заглушая боль, и усталость.

— Астрид, — робко начал я. — У меня нет ничего, что полагается иметь мужу, когда он делает такое предложение. Ни богатого хутора с полными закромами, ни полных амбаров, которые гарантировали бы сытую жизнь, ни гор золота и серебра, чтобы осыпать тебя подарками. У меня есть только этот разрушенный город, куча нерешенных проблем, рана в ноге, которая, кажется, никогда не заживет, и… темное прошлое, о котором никто, кроме тебя, не должен знать.

В ее глазах светилось что-то безмерно теплое, терпеливое и сильное.

— Но у меня также есть одна безумная мечта, — продолжил я, и слова полились сами, будто я наконец-то нашел нужную речь. — Мечта отстроить все это заново. Сделать лучше. Сильнее. Справедливее. Чтобы никакой Харальд не смел сюда сунуться. Чтобы дети могли спокойно играть на этих улицах. И я хочу, чтобы ты была со мной. Не позади, не впереди, а рядом. Всегда! Астрид, стань моей женой. Дай мне право называть тебя своей, перед людьми и перед богами.