Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович

А вот меня резво обошел неприметный гражданин в длинном, как шинель, утепленном плаще. Оглянувшись в мою сторону, будто фотографируя, он перемолвился с постовыми парой слов, и милицейские лица помягчели.

— Ваши документы.

Я молча протянул паспорт и пропуск. Сличив «подателя сего» с фото, молодцеватый, статный капитан вернул документы.

— Проходите.

Мне оставалось вежливо кивнуть — и переступить порог, будто границу перейти. Шапку и шарф я засунул в рукава куртки, и сдал ее на руки огромному белозубому негру. Он, как и я, был упакован в костюм, но мундир морпеха ему бы явно больше шёл.

«Обитель зла» мне даже понравилась — сдержанная обстановка, «бюджетная» роскошь, старинная мебель повсюду, где-то наигрывает рояль…

В главном зале собралось человек двадцать или тридцать, а в соседнем зальчике накрыли фуршетный стол — сэндвичи, канапе, кола и чего покрепче. Тут же лежали сигареты — курить не запрещено.

— Хай! — ослепительно улыбнулась высокая, грудастая девушка, обтянутая длинным сверкающим платьем, и протянула руку. — Меня зовут Мередит!

Я деликатно пожал ее пальцы, и по-светски поклонился:

— Андрей… Эндрю.

— О, я знаю! — Мередит заулыбалась еще пуще, и подвела меня к столику, где стопкой лежали журналы «Америка», а рядом — «Смена». С глянцевой обложки улыбался я…

— Уже напечатали? — растерянное бормотание мне активно не понравилось, и я добавил иронии в прямую речь: — Когда только успели…

— Да-а! — воскликнула Мередит. — И фото очень удачное. Такая лапочка!

Тут во мне будто тревожная красная лампа замигала: «Алярм! Провокация!», но я собрался и хмыкнул, покачивая в руке обвисавший журнал:

— Пупсик какой-то.

Американочка восторженно захихикала… Впрочем, если передо мной оперативница ЦРУ, то она лишь изображала глупенькую очаровашку. Хотя… Уж слишком натурально у нее получается… И по-русски говорит свободно, только почему-то с грубоватым финским акцентом.

— Леди и джентльмены! — грянул голос, усиленный электроникой.

— О, это мистер Дрейк, генеральный консул! — громко прошептала Мередит, приятно толкаясь мне в плечо левой грудью.

Мистер Дрейк митинговал недолго — нацепил дежурную голливудскую улыбку, и нудил про разрядку, про мирные инициативы, про культурные ценности и научный прогресс.

— … Пользуясь случаем, — журчал генконсул, — хочу представить вам молодого, но выдающегося советского математика — Эндрю Соколофф!

Мередит тут же замахала руками, выдавая мои координаты, запрыгала, и ее груди заколыхались, словно желая выскочить из декольте. Все в зале обернулись в мою сторону.

— Эндрю Соколоффу удалось доказать Великую теорему Ферма! Людям несведущим сложно уяснить масштаб и значение работы Эндрю, но математики, присутствующие здесь, оценят ее по достоинству!

Я скромно улыбнулся, и лишь теперь вычленил из толпы Синтицию Фолк, а следом и Вудроффа — рыжий резидент в смокинге салютовал мне бокалом.

«Смешать, но не взбалтывать!» — мелькнуло в памяти.

После речи Дрейка все словно ожили, задвигались, тасуясь и вия круги, а мне стало как-то поспокойнее.

«Медовая ловушка» исключена — я разборчив, а Мередит чуток крупновата. Такой, похоже, станет Зорька лет через десять. Улыбка, обаяние, но… Не мой тип. Да и кому подбрасывать пикантные фото? Я пока не окольцован…

— Андрей, здравствуйте! — ко мне быстро подошел Канторович, цветя улыбкой.

— Леонид Витальевич! — обрадовался я. — Ну, хоть кто-то свой!

Академик рассмеялся, и поманил к себе долговязого скандинава.

— Знакомься, Андрей! Это тоже свой — Ларс Вальтер Хёрмандер, математик из Стокгольмского универа, академик и лауреат Филдсовской премии. Лассе здорово отличился в теории дифуров и… очень хотел увидеть «победителя невозможного»!

— Да чего там невозможного… — проворчал я, пожимая сухую жилистую руку шведа, и перешел на инглиш: — Рад знакомству, герр Хёрмандер!

Мы поболтали минуты две, утоляя жажду общения, и разошлись, как в море корабли. Подходили еще гости, но их лица не отпечатались в памяти, расплылись массовкой. Я, как кинозвезда, черкал автографы на обложках «Смен», пока не добрался, наконец, до фуршета. Не ужинал же ж!

«Хм… Лучше так — я же не ужинал же ж!»

После парочки канапе с креветками и муссом из авокадо, я усвоил бутерброд с сёмгой — и подобрел. Тут же подкатился деятель из ИМЭМО, толстенький и кругленький, решив угостить меня «Кока-колой».

— Спасибо, — мотнул я головой. — В ней давно нет ни коки, ни колы, зато сахару больше, чем воды.

— Согласен! — мигом согласился румяный живчик, и доверительно заговорил: — Небось, на Запад сманивали? А чего ж… Математики всем нужны… — он тут же поправился: — Хорошие математики! Студенческую визу тебе оформят махом, а там и грин-карта недалече… Лет через пять присягнешь «звездно-полосатому» — и ты гражданин Штатов! Сюда будешь в отпуск наезжать, хе-хе…

Я лишь косился на румяного, гадая, работает ли он на КГБ, или от себя говорит. ИМЭМО — известный рассадник олигархов и их присных. Авен, Березовский, Гайдар, Чубайс — все они оттуда.

— Так что думай, думай, Андрюша! — покровительственно изрек живчик. Заглотил три мини-бутерброда подряд, и укатился.

«Думаю, думаю, г…но нации!»

Сощурившись, я осмотрелся. Гости оживленно общались с хозяевами, насыщались тоже энергично — рюмки так и цокали. А вот и сладковатым дымком «Мальборо» потянуло…

Мелькнул Валентин Зорин — он что-то энергично внушал генконсулу. Передачи Зорина мне нравились — Валентин Сергеевич показывал «Америку семидесятых» не как сотрудник Института США и Канады, и даже не как журналист, а в подкупающей манере умного гида-старожила. Вы смотрели на бытие за океаном — и в головах сохранялся некий баланс впечатлений.

Правда, гипотеза Зорина о том, что Джона Кеннеди «заказал» техасский олигарх Хант, мне казалась слабенькой. Конечно, не полная дурь, вроде выводов комиссии Уоррена, но всё равно…

Ведь самые мрачный и удручающий факт того давнего ЧП вовсе не в убийстве президента. После гибели Джей-Эф-Кей началась охота на свидетелей, вот что было страшно! В течение года ликвидировали более сотни человек — полицейских, врачей, случайных прохожих — всех, кто хоть что-то видел и мог сболтнуть лишнее! В том же «расстрельном списке» и брат Джона — Роберт.

Уверен, тут поработало «глубинное государство». А приговор Кеннеди вынесли из-за его планов вернуть Федеральную резервную систему в лоно государства. Такого хозяева Америки не прощают…

— Хэлло!

Я обернулся. Передо мной стоял тощий очкарик, молодой, но весь какой-то выцветший, в джинсах и простеньком свитерке, в ворот которого выбивалась белая рубашка. Улыбаясь, он попытался выговорить по-русски:

— Йя есть тьёзка… — засмеявшись, мой визави махнул рукой и вернулся к родной речи: — Меня тоже зовут Эндрю, Эндрю Уайлс!

Не знаю, возможно ли, чтобы в один и тот же момент лицо холодело от страха и горело румянцем стыда, но я испытал именно такую странную смесь, мучимый и раскаянием, и раздражением.

Уайлс!

Пока что он младший научный сотрудник в Кембридже и доцент в Гарварде. А лет через семь Уайлс вплотную занялся бы теоремой Ферма, и доконал бы ее в девяностых.

Но тут является Эндрю Соколофф, и говорит: «А мне нужней!»

Я выдохнул и с усилием шевельнул мимическими мышцами, словно задубевшими на морозе, цепляя самую обаятельную из моих улыбок.

— Рад знакомству, мистер Уайлс!

— О, просто Эндрю! — расплылся очкарик. — Когда я получил приглашение в Ленинград, то колебался, как метроном! Опасная Россия… Казаки в ушанках… Матрешки, икра…

— … Медведи с балалайками, сосущие «Russian vodka», — покивал я, продолжая ассоциативный ряд.

— Да! — мелко захихикал Уайлс. — Да! Но потом мистер Коутс сказал, что американцы организуют встречу с математиком, доказавшим Великую теорему! И мои сомнения… как это… sdulo!

— А давайте выпьем, Эндрю! — я ухватил бутылку «Гленфиддих» за горлышко, и плеснул на донышко бокалов. — За встречу!