Аналогичный мир - 3 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна

— Ты устал, Эркин, — Женя ласково улыбнулась. — Пойди отдохни. Поспи до ужина.

Эркин молча покачал головой, по-прежнему прижимая её руку к своему лицу.

— Мам, — позвала из прихожей Алиса, ты мне ботики застегни.

Эркин тут же отпустил руку Жени и, когда она вышла, встал. Он действительно — непонятно только от чего — устал. И не сон ему сейчас нужен, а потянуться как следует. Он как-то пару раз уже тянулся в большой комнате, но там теперь ёлка, а в маленькой… ну да, шторы-то там есть.

Эркин поправил скатерть на столе и вышел в прихожую, когда Женя уже закрывала за Алисой дверь.

— Женя…

— Да? — быстро обернулась она к нему.

— Женя, — Эркин смущённо замялся. — Я в дальнюю комнату пойду, ну… — он перешёл на английский, — потянусь немного, а то суставы сводит.

— Ну, конечно, Эркин, — удивилась Женя его смущению.

Эркин потоптался, будто хотел что-то сказать, да не решался, и пошёл в дальнюю комнату.

Здесь шторы подбирала Женя в цвет обоев, и, когда он, включив свет, задёрнул их, ему даже понравилось. И совсем не похоже на камеру. Может, он зря упёрся, и в спальне тоже шторы могли быть под стены? Под эти мысли он разделся, сложив джинсы и ковбойку у стены, оставил там же шлёпанцы и встал посреди комнаты. Проверил, не заденет ли руками люстру, и начал комплекс. Не спеша, спокойно. Он так и не спросил у Жени, что такое гимнастика. И томагавк. Ну, с гимнастикой догадаться можно. Да и слышал он это слово раньше, просто не сразу сообразил. А томагавк… это что-то индейское. Женя может и не знать.

Он почувствовал на себе взгляд и сразу понял — Женя. Только она могла так смотреть, гладя взглядом. Эркин медленно повернулся лицом к ней, улыбнулся.

— Я помешала тебе? — улыбнулась Женя.

— Нет, Женя, что ты, — он стоял перед ней, босой, в трусах, туго обтягивающих его бёдра. — Женя, ты… тебе нравится, ну смотреть, как я это делаю?

— Да, — сразу сказала Женя. — У тебя это очень красиво получается.

— Тогда… тогда я сейчас стул принесу, и…

И тут в дверь позвонили. Женя побежала к входной двери, а Эркин кинулся одеваться.

Оказывается, Алиса привела гостей: Тошку и Тоньку с их мамой. А то они ещё их ёлки не видели. И началась вечерняя праздничная суета, когда хлопают двери, приходя и уходят, не запирая дверей, даже не одеваясь, а чего там, коридор же только перебежать, не замёрзнешь…

Возвращался Эркин домой уже в темноте. Небо стало чёрным, и звёзд не видно. Значит, тучи сплошняком натянуло, и завтра пойдёт снег. А сегодня было хорошо, солнечно.

Эркин шёл ровным размеренным шагом и с удовольствием вспоминал сегодняшнее.

С утра после завтрака он навёл чистоту и порядок во всей квартире, поиграл с Алисой в мозаику, а потом оделся уже на выход и ушёл. И не то, чтобы боялся, а было как-то неловко, что в праздник, когда может весь день быть с Женей и Алисой, уходит куда-то без них. Но ведь Колька просил не звонить, и сам он понимает, что Жене и тем более Алисе делать там нечего.

У двери, уже взявшись за ручку, Эркин остановился.

— Женя, я… я не знаю, когда вернусь.

— Ничего, — Женя ободряюще улыбнулась. — Я всё понимаю, Эркин, это… мужское развлечение, правильно? — он нерешительно кивнул. — Ну вот, и ты, ведь ты хочешь быть как все, — она улыбнулась его более уверенному кивку, — и должен быть как все. Так что иди и веселись от души.

Она поцеловала его в щёку и легонько подтолкнула в плечо.

И он пошёл. В Старый Город. Через пути, к магазину Филиппыча. Магазин был закрыт из-за праздника и смотрелся сарай сараем. И дальше по заснеженной улице между маленькими бревенчатыми домами — он уже знал, что их называют избами — заборами из досок или реек. Шёл легко, не задумываясь, уверенный, что выйдет к пруду.

Пруд был не особенно большим, так, неглубокая котловина с пологими, истоптанными тропками и исчёрканными санками, склонами. Выйдя к нему, Эркин остановился, оглядываясь. На заснеженном льду гомонили, перебрасываясь снежками, мальчишки, на склонах курили, перебрасываясь уже солёными шутками и руганью, парни, а чуть в стороне толпились мужчины, курили солидно, не спеша, переговариваясь нарочито ленивыми, необидно небрежными голосами. Почти все, как и он сам, в полушубках и бурках, но попадались и армейские зелёные куртки и серые шинели. Эркин выглядывал знакомых, но его окликнули.

— О, Мороз! С Рождеством тебя!

Эркин сразу подошёл на Колькин голос.

— Здорово, Колька. И тебя с Рождеством.

Колька был в своём чёрном с золотыми нашивками бушлате.

— Мы с одной бригады, — кивнул он на Эркина стоявшим рядом мужчинам.

— Ну, чего ж, — мужчина с аккуратно подстриженными светлыми усами окинул Эркина внимательным, необидно оценивающим взглядом и протянул руку. — Мороз, значит?

— Мороз, — кивнул Эркин, сдёргивая варежку.

Рукопожатием его явно проверяли, и он ответил почти в полную силу.

— Однако, — улыбнулся мужчина и подмигнул. — Однако силён. Давно приехал?

— Да после святок месяц будет, — ответил Эркин.

Ругань на склонах становилась всё забористее и злее, парни стали, сплёвывая сигареты, спускаться на лёд, выстраиваясь в две неровные шеренги. Мальчишки воробьями прыснули во все стороны.

Эркин со спокойным вниманием следил за схваткой. Ногами, похоже, не дерутся, и не борьба, как в Бифпите, одни кулаки в ходу, не боятся кровь пустить, с замахом бьют.

— Только на кулаках, понял? — строго сказал ему Светлоусый. — Не вздумай нож доставать.

Эркин кивнул и решил, на всякий случай, уточнить:

— До первой крови?

— Пока не ляжет, хоть до десятой, — хохотнул кто-то из стоявших рядом.

— Лежачего не бить, — стали наперебой объяснять Эркину.

— Ага, и в спину не бить.

— Да, как за черту убежал, так всё.

— А до черты? — поинтересовался Эркин.

— Догонишь если… — заржали вокруг. — А ты такого пинка дай, чтоб до черты не останавливался.

Светлоусый докурил, бросил и растоптал окурок.

— Так, как тебя? Мороз? С Рябычем встанешь. Рябыч, пригляди, чтоб по первости не зарвался.

— А… — дёрнулся было Колька, но под взглядом Светлоусого замолчал, вытянулся и даже каблуками прищёлкнул.

Шеренги на льду сбились в общую невразумительную кучу. Но, как только стали спускаться на лёд мужчины, парни, как до этого мальчишки, перестали драться и потянулись на склоны, вытирая подбираемым тут же снегом окровавленные лица и доругиваясь, но уже без особого запала.

Эркин шёл рядом с Рябычем — плотно сбитым мужчиной лет сорока, не больше, с аккуратной золотистого цвета бородой. Лицо у него было чистое, без рябинок — Эркин видел рябых в лагере — и за что мужика прозвали Рябым, вернее, Рябычем — непонятно.

Пока спускались на лёд, как-то само собой разошлись на две группы и вытянулись в шеренги, но заметно дальше друг от друга, чем парни. И шеренги были ровнее.

— Ну, мужики, — Светлоусый в середине шеренги оглядел своих. — Перекрестись, что руки чисты.

Эркин не понял, но, подражая Рябычу и остальным, сдёрнул с правой руки варежку и, сложив три пальца щепотью, коснулся ими лба, груди, правого и левого плеча, расстегнул и сбросил с плеч полушубок так, чтобы тот упал сзади за спину, натянул варежку обратно. Так же сделала и шеренга напротив. Обшарив её взглядом, Эркин нашёл Тима. Смотри-ка, пришёл. Но на другом конце стоит. Ладно, потом разве только в общей свалке сойдёмся, а пока… Точно напротив него кряжистый светлобородый и синеглазый, как почти все здесь, мужчина в выцветшей от стирок синей рубашке.

— Сходимся, мужики.

И мерный шаг. Сходились не спеша и, неожиданно для Эркина, держа равнение. Когда между шеренгами оставалось меньше шага, остановились. Эркин, не отрываясь, смотрел прямо в лицо своего противника.

— Ну, с богом, мужики. Ии-эх! — прозвучал чей-то голос.

Эркин отклонился, пропуская возле уха летящий в лицо поросший золотистыми волосками кулак, и ударил точно в грудь, вложив всю силу. Вырубать надо первым ударом, второго тебе сделать не дадут — истина, усвоенная им ещё в питомнике. Попал хорошо. Его противник, по-рыбьи хватая ртом воздух, попятился, и Эркин пошёл на него. Но на третьем шаге тот словно споткнулся и сел на снег. Лежачего не бить, а сидячего?