Я отступил, возвращаясь к обычному темпу восприятия, и сразу будто затычки из ушей выпали. Двое пластались на грязном полу, поскуливая, размазывая слезы и сопли, третий опасливо привставал на четвереньки.
– Так вам и надо! – гордо сказала Настя. Щечки ее мило зарделись, то ли от легчайшего морозца, то ли от неловкой радости.
– Шо за дела? – послышался злой тенорок, готовый сорваться в фальцет.
Я увидел яркого представителя пэтэушного племени в модной «аляске» – слегка встрепанного парня лет семнадцати или старше. Его длинные волосы слиплись в неприятные сосульки, придавая моднику черты Волка из «Ну, погоди!», а курносость зашкаливала – орган обоняния задирался, походя на пятачок.
Оглядев поле боя, Пятачок поморщился. Он небрежно перешагнул натужно перхавшего здоровяка в фуфайке и остановился в шаге от меня.
– Ты их? – буркнул Пятачок.
– Я их.
– Опарыши… – брезгливо выцедил яркий представитель.
– Бес, – подал голос здоровяк, водя рукавом под носом, – он… это… каратист!
Бес неторопливо достал пачку «Кэмела» из нарукавного кармана, вытащил сигарету зубами и щелкнул зажигалкой. Выпустил дым, щуря бешеные глаза. Он явно кого-то копировал, кого-то из фильмов этих лет, крутого и властного. Несильно пнув «следователя», он спросил, дергая губами сигаретину:
– Фотка где?
– Щас…
«Следак» заскреб ногами, перевалился и сел, протягивая Бесу бумажный квадратик.
– Мы только спросили ее, – заныл кудрявый, – а она сразу драться…
– Я тебе шо сказал, придурок? – заговорил Бес со злостью. – Тихо спрашивать, с подходом! Дал бы тебе щас…
– Ладно, – сказал я дипломатично, – ты тут разбирайся, а мы пошли.
– Постой, – голос у «вождя опарышей» звучал безо всякой угрозы. – Вот. Встречал, может? Ищу его.
Он протянул фотку, запечатлевшую… меня. Меня в образе Михи! Длинноволосый парик, нашлепка… Я сделал вид, что приглядываюсь, – освещение было так себе. Поднес снимок поближе к свету уличного фонаря, пробивавшегося сквозь решетку беседки.
– А-а, так это ж Миха! – бодро сказал я, «узнавая».
– Миха? – вздрогнул Бес.
– Ну да! Он вроде в поликлинике работает. То ли санитаром на «скорой», то ли фельдшером.
– Точно? – обрадовался вожак, изымая фото.
– Ну да!
– Здоровски! Ладно, давай. – Бес протянул мне руку.
Я снял перчатку и пожал холодные пальцы, хотя и без особого желания. Ну не отпихивать же их, как «кунак» на встрече с Шуриком! Бамбарбия, мол. Кергуду.
– Давай…
Обняв Настю, я пошагал домой, чувствуя, как основательно продрог. Сестренка жалась ко мне, и эта ее доверчивость, само желание искать защиты у брата согревали.
– Ты совсем замерз! – пробормотала Настя. – Пошли скорее!
– Да я и так… Слушай… – я сбавил шаг. – А ты не знаешь, где Рита живет? Дом я видел, а квартира у нее какая, не помнишь?
– Я покажу! – мигом сориентировалась сестричка. – Номер не помню, но там дверь такая… Побежали!
Помахав Ирке, она схватила меня за руку, и мы бегом одолели пару заснеженных двориков между многоэтажками. Похоже, Настёна ревнует меня к моим подругам… Имеет право.
Мы запыхались, взбегая на третий этаж, и сестричка позвонила в дверь тринадцатой квартиры – обычную, кстати, дверь, точно такую же, как у всех на площадке.
Открыла сама Ритка. В домашнем халате и тапочках она казалась более взрослой и обычной. Земной.
– Привет! – удивилась она. – Заходите! А ты чего раздетый?
– Меня там пацаны остановили, приставать стали, – затараторила Настя, – а Мишка выбежал, ка-ак дал им всем, и… Вот!
– Что за пацаны? – нахмурилась Сулима. – Колькины?
– Не-е! – замотала головой Настя, стряхивая с себя шубку. – Там главным был какой-то Бес…
– А-а, так это Лёшка Бессмертнов! И что ему надо было?
Сестричка то ли не услышала, то ли не разобрала.
– Рит, можно, я рыбок покормлю? – послышался ее голосок.
– Только немножко.
– Я чуть-чуть! А где все?
– Папа на работе, мама у соседки. Корм на подоконнике!
– Я помню!
Сестренка прошла в зал, где переливался огромный аквариум, подсвеченный снизу. В зеленоватой воде колыхались роскошные вуалехвосты и мельтешила серебристая рыбья мелочь. Оглядываясь на Настю, я сказал приглушенно:
– Бес показал мне мою фотку, где я в гриме. Ну, парик, нашлепка на нос… Он ищет Миху.
Черные глаза Сулимы распахнулись.
– Ни-че-го себе! – выдохнула девушка. – Но…
– Рит, Марина оставила тебе телефон? – перебил я ее напряженным голосом.
– Что? А, да… – взгляд Риты еще сильнее потемнел, набирая космической черноты.
– Сможешь ей позвонить?
– Конечно! – воскликнула девушка с видимым облегчением.
– Скажешь ей про Лёшку Беса и про фото… Да плевать мне на Беса! Мне интересно, для кого он это делает? Кто ему дал снимок?
– Я обязательно позвоню! – горячо заверила меня Рита. – Марина сказала, что каждый день будет дежурить у телефона с восьми до полдевятого вечера. Еще два часа. Миш… Это все так… так необычно, так… таинственно! Нет, не то слово! Все… как в кино, только по-настоящему! И… – она замялась. – Марина нас со Светкой убеждала, что опасность тебе не грозит, только мне что-то не верится!
– Жизнь вообще опасная штука, – заметил я философски, – еще никто не ушел из нее живым. А Марина правду говорит. Да и не думаю я ни про какую опасность. Так только, пугаюсь иногда… Знаешь, что для меня самое противное? Врать и притворяться! Ни мама с папой, ни Настька понятия не имеют о каких-то там моих тайнах. И не надо, так на душе спокойнее. Стыдно признаться, но я даже обрадовался, когда узнал, что Марина посвятила вас со Светкой в мой секрет. Мне так легче.
– Что-то мне подсказывает… – тонко улыбнулась Сулима. – Это лишь ма-аленький краешек настоящего секрета. И вряд ли Марина в курсе твоей тайны. Но я надеюсь, что однажды ты мне все-все расскажешь!
– Надеется она… – проворчал я, не сразу отводя глаза от манящих окружностей, что выступили в разошедшихся полах ритиного халата.
– А вот не надо… – укорила Сулима, лукаво щурясь, и плотней запахнула халатик.
– Тянет… – вздохнул я, не найдя оправданий. А уши мои, похоже, порозовели. Индикаторы эмоций, чтоб вас…
– Я покормила, Рит! – прозвенела Настя. – У-у, какой глазастенький…
– Пойдем, – улыбнулась Сулима, беря меня под руку, – я тебя тоже покормлю. И напою горячим чаем! А то тянет его, видите ли…
Вырываться я не стал, и меня торжественно провели на кухню.
Тесная, она вмещала сразу две мечты моей мамы – кухонный гарнитур, кажется, польский, и белое, слегка обтекаемое чудо – холодильник «Розенлев». Тут же, на широком подоконнике, пускали зеленые стрелки сморщенные луковицы, пучочками белых корешков цедившие воду из майонезных баночек. А на половине стола, застеленного цветастой клеенкой, сохли вымытые кубки – и простенькие сочленения усеченных конусов с небрежной гравировкой, и затейливые сосуды с золочеными ручками, с тонко прописанными миниатюрами, изображавшими гимнасток в воздушных па.
– Твои трофеи? – заметил я с уважением.
– Да вот, – мило зарделась Рита, – перемыла хоть, а то пыль собирают. Садись, мы с мамой рыбный пирог испекли! Чуешь?
– Чую! – плотоядно проурчал я. Пицца-то давно усвоилась!
Девушка засмеялась и вытащила из духовки початый рыбник.
– Кушай давай! Я тоже с тобой попью. Тебе послабже, покрепче?
– Слабый чай, – выразился я, хорошенько откусив от пирога, – это сильное недоразумение!
Улыбаясь, Сулима наполнила две чашки и присела напротив. Помешивая сахар, вскинула глаза и протянула:
– А ведь еще в мае ты был совсем-совсем другим…
– Разве? – делано удивился я.
– Угу. Обыкновенным мальчишкой…
– Да? – Я поерзал на табуретке. – А сейчас какой?
– Необыкновенный… – серьезно сказала Рита. – Таинственный и загадочный…
Рыбник вышел на славу, но так и подавиться недолго.
– Не преувеличивай, – пробормотал я, утыкая взгляд в чашку.
