Балаустион - Конарев Сергей

– Уже начал, – ответил демон, продолжая смотреть на огонь.

Друзья-афиняне возвращались уже глубоко заполночь. После наполненного страстью свидания с веселыми сестричками, тесных объятий и жарких поцелуев холодный зимний ветер пронизывал до костей. Странно – совсем недавно им стало душно в открытой всем ветрам укромной беседке, и они попарно разошлись в разные стороны, охваченные нетерпеливым желанием. Сейчас молодые воины чувствовали удивительные легкость и веселье. Им хотелось петь и хохотать, и они делали то и другое, позабыв о мере и приличии. Они были молоды, и кровь медленно остывала в их жилах после любовного кипенья.

– Великие боги, теперь я понимаю, почему ты, попав в Спарту, не торопишься в родные Афины. Спартанские девушки – вот причина! – восклицал Эвполид. Его хитон имел такой вид, как будто в нем катались по свежей пашне, причем после хорошего дождя.

– И это тоже, – легко согласился Леонтиск. Его одежда тоже была не в лучшем виде. – В этом необыкновенном городе и женщины необыкновенные.

– О, согласен тысячу раз! Софилла! Какие у нее руки, бедра, кожа… А груди – о Эрос!.. Все такое твердое, свежее, божественно упругое!

– Это потому что девушки в Спарте занимаются атлетическими упражнениями, как и юноши, только не в агеле, а в особых палестрах…

– А попка – как у Афродиты!

– Ха! В Спарте обвислой задницы не встретишь даже у пятидесятилетней матери семейства.

– А дырочка – горячая, нежная, плотная!

– Это точно. И, добавлю, очень умелый язычок.

– Как… Откуда ты знаешь?

– Да так, птички напели. Ласточки.

– Подлец! Ты что, тыркаешь обеих? Сестер?

– Да нет, что ты! Я не настолько аморален… – улыбка Леонтиска говорила об обратном.

– Проклятье! А я-то едва не вознамерился сделать ее царицей своего сердца. По ее поведению… я мог бы подумать, что я у нее первый мужчина, ну или почти первый…

– Увы! – Леонтиск развел руками. – Первым у нее был я. Софилла явилась однажды на свиданье вместо Корониды – сказать, что сестра приболела. А там – слово за слово, поцелуйчик за поцелуйчиком… Славный свежий персик, но по мне – старшая лучше.

– Негодяй! – Эвполид все еще пытался держаться в границах шутки, но на его щеках расцвели овальные красные кляксы. Похоже, откровенность Леонтиска задела его за живое.

– Этот случай со мной ничего не значит, – поспешил оправдаться тот, уже жалея, что проболтался. – Софилла – девица чистая и бесхитростная, почти еще дитя. Так что если тебе действительно нужна, как ты выразился, царица сердца, лучшей кандидатуры не сыскать.

Эвполид облизал губы, поморщился, затем махнул рукой.

– Клянусь морским Владыкой, это мое железное правило – иметь добрую подружку в каждом городе, где мне приходится бывать более или менее часто. Не вижу причины, чтобы делать для Спарты исключение. Чистая и бесхитростная, говоришь… Поистине редкие качества – при ее-то красоте… Что ж, с удовольствием украшу свою коллекцию таким сокровищем. Но чтоб больше к ней – ни-ни, ясно? Мое – это мое.

– Владей, – улыбнулся Леонтиск. – Только держи язык за зубами – Коронида до сих пор ничего не знает, иначе открутила бы мне яйца.

Эвполид покачал головой, с чувством посмотрел на товарища.

– Ох, и мерзкий же ты тип! Таким примитивным самцам место только среди отсталых народов. Каковым и являются дорийцы.

– Смотри, не ляпни это при ком-нибудь из спартанцев, – хихикнул Леонтиск. – Не хотелось бы стать очевидцем того, как тебе отобьют различные места, в том числе и самые нежные… Они от этого могут огрубеть и стать совершенно бесчувственными.

– Хм… Нет, пусть лучше остаются нежными. Они мне еще не раз, думаю, пригодятся. Мы с Софиллой договорились встретиться еще через пару дней. А как вы?

– Нет, с меня довольно, – Леонтиск осторожно почесал бок, поморщился. – Мое ребро весьма критически отнеслось к тем акробатическим трюкам, которые мне пришлось проделывать. Эта Коронида такая выдумщица! Один раз, когда она билась в экстазе, я чуть не потерял сознание – так она в меня вцепилась. Так что, друг Эвполид, я пока воздержусь, иначе мне и за месяц не выздороветь. Развлекайся сам, дружок.

– Хотя, – добавил сын стратега уже с мрачной ноткой, – вряд ли нам придется долго радоваться жизни. Чувствует мое сердце, что господин Горгил нам устроит развлечение…

– Если это будет упражнением для моего меча, то я согласен, клянусь богами! – воскликнул Эвполид. – После хорошей любви нужна хорошая драчка.

– Хм, не знаю, – протянул Леонтиск. – Вряд ли этот наемный мастер убийств… Что такое?

– Ты о чем? – встревоженный мелькнувшим в голосе товарища выражением, сын Терамена поглядел на него. Леонтиск, напрягшись, смотрел вперед, на уже видневшуюся отсюда ограду особняка Эврипонтидов.

– Там, на углу. Ты ничего не заметил?

Эвполид покачал головой, тоже уставившись в направлении, указанном другом.

Леонтиск прибавил шагу, его правая рука потянулась к рукояти висевшего на боку меча. «Проклятый мой язык! – пронеслось в голове. – Брякнул о злодействе и накликал беду!» Сердце заколотилось о ребра, сладкая расслабленность, оставшаяся после встречи с прекрасногрудой Коронидой, испарилась, словно унесенная порывом студеного ветра. Эта черная тень у ограды, мелькнула она на самом деле или показалась? Боги, неужели убийца, едва въехав в город, уже начал действовать? А он, «спутник», горе-телохранитель, предается любовным утехам, в то время как смерть подбирается к царевичу! Испуг и презрение к самому себе завладели сознанием афинянина, но только на мгновение, потому что в следующий миг он явственно увидел движение на самом верху каменной стены, ограждавшей дом Эврипонтидов.

– Эвполид, за мной! – заорал Леонтиск, срываясь в бег. Ребро, конечно, тут же ответило на сотрясение чувствительными толчками боли, но молодой воин видел только одно – темный силуэт на стене. Поняв, что его заметили, злоумышленник на какое-то мгновенье застыл в нерешительности, по-видимому, колеблясь, спрыгнуть ли ему во внутренний двор или же попытаться скрыться в темноте ночных улиц. Возобладало последнее: тщедушная фигура – теперь Леонтиск видел ее совершенно отчетливо – соскользнула в окружающий стену густой кустарник и, с треском прорвавшись сквозь него, бросилась прочь.

– Стой! Тварь! – прорычал Леонтиск, кидаясь вслед, точно охотничий пес за раненой дичью. За ним с обнаженным мечом в руке несся Эвполид.

Преследуемый, бежавший со всех ног, выскочил на перекресток и свернул налево.

– Есть! – азартно завопил Леонтиск. – Попался, паскуда! Там тупик!

– Вот и началась потеха! – в предвкушении выдохнул Эвполид.

– Не вздумай его убить! – испугался сын стратега. – Живым, этот гад нам нужен живым!

Вылетев на перекресток, они вбежали в узкий проулок, в котором было темно, как в могильной яме. Впереди яростно залаяли собаки – спартанские псы славились как свирепые и верные охранники. За несколько ударов сердца друзья преодолели половину короткого проулка. Он заканчивался высокими, обитыми медью воротами, за которыми и заливались бешеным лаем четвероногие бестии.

– Ничего не вижу, где он? – с напряжением в голосе вскричал Леонтиск. – Проклятье, неужели взобрался на стену? Не может быть!

Действительно, стены, составлявшие переулок, были приличной высоты, и потребовалась бы немалая ловкость вкупе с некоторым количеством времени, чтобы перебраться через них.

– Вот он! – крикнул в этот момент Эвполид, указывая пальцем в сгусток тьмы, сконцентрировавшийся за стволом векового платана, росшего вплотную к левой стене. Друзья бросились вперед. Преследуемый, похоже, с кем-то боролся: в темноте были видны только судорожные движения катающихся по земле тел, да слышалось сдавленное хрипенье. «Беда, если какой-то из шальных псов пролез под воротами и вцепился негодяю в горло», – испугался Леонтиск, и, позабыв об осторожности, бросился к месту схватки. Еще по отроческим ночным вылазкам, совершаемым совместно с товарищами по агеле, он помнил страшные зубы псов спартанской породы. Если такие зубищи добрались до шеи – все, пиши пропало. Невольно прижав подбородок к кадыку, Леонтиск нервно сглотнул и покрепче сжал рукоять меча. Пса нужно убить одним ударом, причем не задев при этом мерзавца, который должен еще рассказать, кто его послал. Проклятая темнота!