Верховный Главнокомандующий (СИ) - Зеленин Сергей

Уже, ничего не исправить! Даже, самому продвинутому попаданцу, с сотней «забитых» инфой ноутбуков — уже ничего не исправить, никого не спасти…

Со времени начала «Великого отступления» из Польши, нескончаемым потоком в сотни тысяч людей, поползла эта толпа вглубь России, оставляя вдоль дорог безымянные, неисчислимые могилы… Слухи о творимых германской армией бесчинствах гонят её, но большую часть составляют насильно изгнанные из своих родных, обжитых мест «перемещённые лица» — выселяемые по приказу военных властей, в целях «обезлюдевания» территорий оставляемых врагу.

Им дали на сборы несколько часов, а затем на их глазах сожгли жилища — вместе с добром, наживаемом зачастую несколькими поколениями… Их чувства понятны — с чувством озлобления к властям и народу России, возрастающим с каждым похороненным на обочине ребёнком или стариком, они бредут и бредут вглубь чужой для них страны и, в их глазах горит ужас грядущего Апокалипсиса.

ЭТО — ВОЙНА!!!

Почему то, все представляют её в грохоте взрывов, криков «Ура» и в лязге идущей в бой бронетехники — я, прежде, тоже так её представлял. Теперь, я вижу войну именно такой [162]…

Еле-еле продрались сквозь обоз и едем дальше, в пресквернейшем расположении духа — ибо по обочинам всё чаще и, чаще стали попадаться свежие могильные холмики… Чаще всего совсем маленькие — детские.

Шина лопнула, именно напротив ещё одной «живописной» группы — отставшая от обоза большая еврейская семья хоронила свою главу — седовласого, седобородого старца ортодоксального облика. Пока мой личный шофёр, с помощью Генерального Секретаря и Начальника Конвоя Свиты менял колесо, спустился с шоссе подошёл и, сняв фуражку, поучаствовал в обряде — отдав дань уважения усопшему…

Женщины, смотревшие в начале перепугано и мужчины, бросавшие исподлобья на меня крайне озлобленные взгляды, вроде успокоились. Наконец, закопали покойника и разговорились, под продолжавшийся — совсем как у русских баб, вой женщин:

— Ведь, как же так, пан офицер! — характерно картаво причитал один — видимо оставшийся за старшего, еврей преклонных лет на вполне приличном русском, — ведь, всё же было… Большой дом, две лавки, немного денег в банке… Ведь, ничего же больше нет!

Да… Судя по остаткам «роскоши былой», они были не из последних голодранцев!

— Сначала ваши казаки забрали и повесили нашего Мойшу, а нас выгнали из дома и сожгли его — заставив бежать от немцев, которые ещё никого из нас не повесили и ничего у нас не сожгли… Почему, так? Потом похоронили по дороге к Бресту старую Сару, потом детей — Рут, Якова и Мордехая в лагере беженцев под Кобриным… Нам сказали бежать дальше и, сегодня мы похоронили старого Авраама… Зачем, так?! Почему, бежать?!

По ходу, он немного рехнулся…

— За грехи наши, все беды!

Подошедший есаул изрёк это таким тоном, что слово «наши» прозвучало у него как «ваши».

— Так, ни один раввин в нашем городе Вам не скажет — что у нашей семьи, больше грехов чем…

В это время подошедшая — самая маленькая девочка, дёрнув меня за рукав кожанки, что-то произнесла на своём языке, умоляюще смотря снизу вверх чёрными бусинками глазёнок. Впрочем, мне всё понятно…

— Есаул! Отдайте этой семье всё наше продовольствие.

Впрочем, не очень много с собой на дорогу прихвачено — только «НЗ» дня на три, для четырёх взрослых мужчин. Так, на всякий случай…

— Ваше Величество! — первый раз за всё наше знакомство, возмутился моим приказом Мисустов, — да, если мы каждого встречного жида, кормить будем…

— ЕСАУЛ!!! — рука, непроизвольно дёрнулась к кобуре, — ты что, твою мать, совсем берега попутал?!

— Слушаюсь, Ваше…

Сбегав, Мисустов принёс корзину со снедью, поставил на землю и, ни к кому не обращаясь, пробурчал:

— Жиды, к германцам бегали и про наше расположение им рассказывали… Ещё до войны. Не говорил бы, если бы сам доподлинно не знал.

— Эта девочка, к германцам «бегать» не могла — она, ещё только вчера ползала, — на ходу ответил я, возвращаясь к машине.

Согласен! Многие российские евреи, проживавшие на самом западе Империи, промышляли контрабандой и вполне могли «бегать» к немцам. «У немцев», они могли видеть, что в Германии — в отличии от России, их соплеменники обладают одинаковыми правами с «титульной» нацией… Отчего, их отношение к «стране проживания» было — прямо скажем, несколько неоднозначным. Ну, а от этого и до прямого шпионажа — один шаг!

Ох, как всё в один клубок сплелось… Даже не знаю, как распутывать буду!

Я шёл назад к машине, а старик бежал за мной, стараясь обогнать и заглянуть в лицо и, всё причитал:

— Ваше благородие, пан офицер и, что же мы можем сделать? Ваше благородие! Вы знаете, это чистое несчастье?! Я — старый еврей… Я себе хожу в синагогу… Я имею Бога в сердце… Я знаю закон… А эти ваши мальчишки! Приходят ко мне в дом… Как я могу их удерживать?! Он себе хватает нашего Мойшу, ведёт — убивает… Ваше благородие… И, он говорит мне, старому еврею: «Всех вас, сволочей паршивых, всех вас, как собак, перевешивать надо!». Так что же, в чем дело?! И больше ничего, Ваше благородие…

Только поднялся на шоссе, как заметил с Востока столб пыли.

— Никак, погоня за нами?!

Присмотревшись в бинокль, Мисустов подтвердил:

— Точно! Воейков и Спиридович со штабным полковником на «Мерседесе» и жандармы на «Sеrех-ландо» и «Мерседес-Ландо»… Что будем делать, Ваше Величество?

— Отстреливаться!

Есаул, слегка напрягся:

— Достать и приготовить…?

— Хахаха! Расслабитесь, Пётр Изотович! Будем договариваться…

Подъехавшие были очень сильно возмущены всем своим видом, особенно — Спиридович, но я предупредил все упрёки:

— А вы, что думали? Как ручного медведя, меня по ярмарке водить — за кольцо, продетое в нос?! Х…уёв как дров, господа!

Закончил свою речь, я каким-то диким дисконтом:

— Мне надо истинную обстановку на фронте узнать: своими глазами весь тот бардак увидеть — что мои генералы творят, а не тот «цирк», что вы мне — как дурачку какому, подсовываете!

— Ваше Императорское Величество! — взмолился мой Начальник Дворцовой Охраны Спиридович, — делайте что хотите, езжайте куда угодно… Но, если Вы ещё раз от меня сбежите, я подам в отставку!

Голос, жандармского генерала, сорвался на истошный фальцет:

— Или, застрелюсь!

Хм… Отчаянный малый.

— Хорошо, господин генерал: больше от Вас сбегать не буду, — примиряющим тоном пообещал, — а где остальная Свита?

— Как Вы и, приказали, Ваше Величество — «следуют утверждённым маршрутом»…

— Вот и, отлично: «меньше народа — больше кислороду». Двинули дальше!

— Позвольте всё же, автомобилю Вашего Величества, двигаться в середине кортежа, — очень настойчивым тоном, попросил жандарм.

Ну, что делать… Ведь, не отстанет же!

— Чёрт, с Вами!

— Как едем дальше, Ваше Величество? — враз успокоился жандарм.

— «Дальше», мы едем прямо по дороге, господин генерал! До следующего перекрёстка — там остановимся и, я скажу куда дальше.

Двинулись… Впереди «Мерседес-Ландо» с четырьмя вооружёнными до самых зубов жандармами, за ним Спиридович, Воейков и штабной полковник на «Мерсе», затем мы на «Фюрермобиле» и замыкающим — «Sеrех-Ландо», опять же — с четырьмя молодцеватого вида жандармами.

Через Осиповичи и Марьину Горку доехали до Минска и не въезжая в сам город, объезжая его с Востока, остановились на железнодорожном полустанке Колодищи. Там мы увидели первые признаки приближающегося фронта — разгружающаяся с только что подошедшего эшелона пехотная часть.

Посмотрел на это зрелище… Мля…

Есаул выловил пробегающего мимо молодого офицерика весьма бледного вида и привёл его мне:

— Прапорщик Елизаров, — представился тот, вглядываясь в моё лицо, — извините, с кем имею честь…