– А если она… как у вас говорится? Экранируется?
– Если она экранируется от своих – это чрезвычайное происшествие. Она не имеет права. Если экранируется – ставим всех на уши и ищем причину.
– Ясно. Хорошо тогда. Игоря пока не подключаем?
– Нет-нет, рано. Это нужно будет ещё взвесить, обсудить.
Не так давно у него состоялся разговор с Маргаритой Андреевной на эту тему, которую она сама неожиданно затронула: «Николай Иванович, я всё присматриваюсь… мысленно. Таисия с Игорем. Что планировали – не получится. Они слишком разные, их пути всё больше расходятся. Одно дело – быть хорошими товарищами, другое – делить постель и жизнь». Без дополнительной информации он не мог составить собственного суждения, но к мнению Марго имело смысл прислушаться.
– Может, всё-таки отзовём Таисию после войны для переподготовки? Тогда бы и подумали, как и что переиграть.
– После войны или в конце войны. Да, я сам это предложил, и я по-прежнему считаю, что это, возможно, самое рациональное решение. Но сейчас об этом говорить – всё равно что вилами по воде писать. Конец этой войне ещё за горами не виден. Будем наблюдать, в какой ситуации окажется Немезида, и решать оперативно.
Хотелось большей определённости, но возразить было решительно нечего.
– Теперь о другом, Николай Иванович. Наш человек готов с ней встретиться.
Хоть и ждал этого сообщения со дня на день, и всё равно как обухом по голове. Оперативно обсудили детали, и Бродов поторопился распрощаться.
Как же я обрадовалась, получив сразу после дня рождения сообщение о предстоящей встрече! Не моментальной, а самой настоящей – с разговорами! У меня было полное ощущение, что это так специально задумано, что встреча, назначенная именно теперь, – второй подарок от товарища Бродова.
Я познакомлюсь с нашим нелегалом. Буду ему отчитываться и от него получать распоряжения. Я встрепенулась так, будто мне выписали командировочное удостоверение в Москву!
Считается, что разведчик должен иметь неприметную внешность: средний рост, непримечательное лицо, фигуру, лишённую характерных признаков… Это я теперь знаю, что так принято считать. Знакомые из разведотдела Главного штаба ВМФ традиционно посмеивались над красавцами-киногероями, изображавшими разведчиков в отечественных фильмах, которых тогда было раз-два – и обчёлся, и шпионов – в многочисленных зарубежных. Кино про шпионов только они видели, я – нет. У них в отделе устраивали закрытые просмотры современного зарубежного кино – для ознакомления с культурными кодами вероятного противника…
Так вот. В сорок третьем году, сидя в Берлине без всякой связи со своими, кроме телепатической, я не имела представления, как должен выглядеть наш советский нелегальный разведчик. Поэтому перед первой встречей у меня не было в голове предварительного образа. Я крепко запомнила переданные мне дальний и ближний опознавательные знаки и фразу-пароль. Дальним знаком был длинный синий летний плащ, ближних было два: узел пояса этого плаща, сдвинутый влево от центра, и чёрный зонт в левой руке. Единственное, что я себе нафантазировала, – будто рядом с этим человеком сразу почувствую себя легко, уверенно и по-домашнему уютно.
Встречу мне назначили в автобусе.
На строго определённой остановке я дождалась автобуса указанного мне номера. Народу было не много. Я села в середине салона с правой стороны у окна и стала внимательно изучать пассажиров, ожидавших на следующих остановках. Автобус шёл незнакомыми мне кварталами, вырулил к какому-то скверу или бульвару, который отделяла от улицы невысокая стена, красиво выложенная из крупных природных булыжников.
Я не забывала о защите, особенно перед ответственными мероприятиями, но мои усилия оказывались лишними – настолько мощно прикрывали меня из дома.
День был серенький, то и дело принимался моросить дождик. Лучше не придумаешь для человека, который среди лета собрался выйти на улицу в плаще и с зонтом!
И прохожие, и пассажиры, и даже гулявшие на бульваре несли на лицах печать задумчивой отрешённости: в воздухе висело напряжённое ожидание, что затаившаяся война на Восточном фронте возобновится со дня на день, и никто уже не понимал, почему этого не происходит и чего теперь следует ждать.
Гнетущее ощущение беды, которая отчасти уже случилась, но может и повториться, и ударить сильнее, усугублялось тем, что на улицах и в парках появлялось всё больше увечных солдат. Они ковыляли в одиночестве или со своими семьями, и ни у одного на лице не было радости – от того, что вернулся, что жив и что больше не придётся воевать. Чувствовалось: на фронтах они узнали то, что живущим в тылу ещё не заметно и не ясно…
Я почувствовала себя затерянной в пространстве и времени, даже стала сомневаться, всё ли сделала правильно, на тот ли села автобус и в ту ли сторону. Ерунда. На берлинские автобусы крепились огромные номера, хорошо видимые издалека. Чтобы перепутать номер, нужно быть необыкновенно рассеянным человеком. Мне показалось, что еду очень долго, что скоро уже, наверное, конечная, и назначенная встреча не состоится.
На очередной остановке стоял под зонтом приметный мужчина в плаще: очень высокий и крупный. Его можно было бы назвать полным, если бы рост не скрадывал лишнюю ширину. Мужчина двинулся к двери автобуса, на ходу складывая зонт и беря его в левую руку, чтобы расплатиться за проезд. Только теперь я встрепенулась и обратила внимание, что плащ у него благородного тёмно-синего цвета. Намокнув от измороси – и зонт не спас! – он казался почти чёрным. Когда новый пассажир вошёл в салон, я увидела сдвинутый на сторону узел пояса – небрежность, несколько портившая впечатление от импозантной в целом внешности. У мужчины было крупное лицо с правильными чертами, тёмно-русые волосы, зачёсанные назад, от влаги казались ещё темнее. На вид я дала бы ему лет тридцать пять – сорок. Мужчина безразлично обвёл глазами салон и занял место в одном ряду со мной через проход.
Я совершенно успокоилась и стала ждать, что он предпримет дальше. В этом эпизоде ему была назначена ведущая роль… Не совсем так. Я, конечно, сразу принялась прощупывать его энергетику. Он был в какой-то мере прикрыт, но для меня такой слабый экран всё равно что не существовал. Не передать чувства, которое испытываешь, когда спустя год полной изоляции вдруг ощущаешь со всей определённостью: «свой»! Человек был собран, насторожён и энергичен. Больше я не успела разобрать.
К тому моменту в автобусе ехало ещё человека три: один – впереди нас и двое – на заднем сиденье. Но уже на следующей остановке двое сзади вышли, а народу в салоне прибавилось: тут был вход в городской парк. Был выходной, и люди гуляли, несмотря на дождик.
Пока производились высадка и посадка пассажиров, мужчина в синем плаще легко поднялся со своего места и в одно движение оказался на сиденье за моей спиной. Под шумок, пока люди рассаживались, он тихо произнёс над самым моим ухом условленный вопрос, похожий на фрагмент обычного дорожного разговора не знакомых между собой попутчиков. Я, повернувшись вполоборота, ответила. Тогда он сказал еле слышно:
– Выйдите через две остановки после меня и ждите на месте.
Когда этот крупный и высокий мужчина склонился едва не к самому моему затылку, это выглядело вполне естественно: как будто человеку не хватает пространства, и он старается усесться поудобнее, а не так, будто он секретничает с девушкой.
Вскоре он сошёл с автобуса. После этого и я выбралась из сухого салона под дождь в совершенно незнакомом районе города. Это были какие-то рабочие кварталы, где дешёвые многоквартирные дома перемежались зданиями предприятий. Прохожих мало, кто есть – спешат, озабоченные, скучные. Так себе райончик!
Здесь мы наконец поздоровались. Он представился, назвавшись Германом, и мы пожали руки. Герман поправил сбитый на сторону узел пояса, который, кажется, порядком раздражал его, предложил мне руку, и мы двинулись по улице прогулочным шагом. То была первая и единственная встреча, на которой я чувствовала себя спокойно и не боялась этого человека до обмирания…
