Появление средневекового замка или крепости показалось Ивану совершенно нелепым. Но, поразмыслив, он подумал так: если здесь пролегает след временного канала, пробитого Пектой, то, возможно, были затронуты действительности прошлых лет, вбираемые каналом на своём пути. Тогда непосредственно вдоль дороги, в Фимане и во всём Кап-Тартаре можно ожидать встречи с иными эпохами, и к тому же не такими безобидными, как эти…
Становились понятными разногласия Учителей в оценке опасности перехода от окраины к центру Фимана. У каждого ходока своё видение, и кто знает, что здесь встретили или от чего в страхе шарахались они, идя по дороге в первый раз.
Так оно было или нет, но для Ивана сюрпризы не закончились.
Впереди появился мостик через узкий ручеёк, перечеркнувший извилистой полоской видимое пространство – окаём стабильности в данный момент радиусом метров в тридцать.
Мостик шевелился, выгибался и опадал, менял угол положения по отношению к берегам и вообще вёл себя слишком активно, чтобы с ходу рискнуть пересечь по нему хилую струю воды.
Ходок замедлил шаги.
Учители ничего подобного не обещали. Да и не могли, наверное, обещать, поскольку, опять же, их видение даже постоянной по местоположению, как утверждал Сарый, дороги к Фиману, совсем другое, чем у него сейчас.
Так и должно быть!
На том и зиждется ходьба во времени!
Ходоки – уникумы, но также уникальны и их поля ходьбы, тем более дороги времени.
У него вот – мостик…
Мостику на вид не миновало и нескольких дней существования. Вокруг ещё валялись жухлые стружки и щепки – явно работали топором. Посмотреть бы на тех, кто здесь недавно трудился, обеспечивая удобство передвижения. Только для кого? Не для него же, поскольку его тут никто не знает, а он их и подавно. Хотя… Если здесь время слоится, то кто ему сейчас скажет: для него возводили мосток или для кого-то другого?
К тому же мостик как мостик. Ничего в нём особенного. Как будто…
Но, приближаясь к нему, Иван был начеку: сейчас должно что-то произойти. Мостик – это сигнал, предупреждение; он, вернее, его появление, содержит в себе нечто. Предостережение? Угрозу?
Или ни того и ни другого, а лишь средство перейти ручеёк, не замочив ноги.
Наконец, вот он, под ним. Три толстых бревна, небрежно обработанные топором, тёмные пятна сучков…
Иван ступил на среднее бревно. Ничего примечательного, неожиданного, страшного. Он уже смелее сделал следующие быстрые, оттого мелкие пять-шесть шагов.
Переход остался позади. Ходок выпустил набранный ещё на той стороне ручья в лёгкие воздух…
И вдруг позади него сильно загрохотало. Послышались резкие голоса отчаявшихся что-либо сделать людей.
Иван в неестественном, стремительном подскоке развернулся и увидел несущуюся на него пару лошадей. За ними виделась ещё пара, за которой вычурным коробом тряслась со страшным шумом карета.
Ходок всё это увидел ещё до того, как его ноги коснулись земли. Мгновением позже он уже приземлялся метрах в трёх от того места.
Мимо проносились цугом запряжённые лошади с форейтором впереди и громадная, но изящная повозка с лакеями на запятках.
Пронеслась, мелькнуло окно с чётким силуэтом, и пропала в теневом мареве временного перехода, только грохот от тряской дороги ещё долго раздавался в пустоте, да пыль оседала седыми клубами.
Вместо мостика, только что так успешно преодолённого Иваном, перед ним выгибался широкой полосой над полноводной речкой добротный, хотя и деревянный мост с перилами по бокам. По нему, изредка касаясь рукой перил, свободной походкой – явно прогуливался – шёл мужчина средних лет…
Невысокий, подтянутый, одетый в тёмную пару, на голове широкополая шляпа с выцветшими перьями, на ногах высокие раструбом сапоги. Сам – лёгкий, ловкий, грациозный. Фигурой чем-то похожий на Симона. Лицо смуглое, строгое. Усики чёрточкой, узкий клинышек бородки…
Ивана он заметил, подойдя уже довольно близко. Удивился, повёл бровями, словно досадуя, остановился и в упор стал разглядывать встречного. Ни тени беспокойства или страха. Единственное, что стало заметным явственно, – смотрит на Ивана с неудовольствием. Мол, шёл себе, ни о чём таком не помышляя, наслаждаясь прогулкой и одиночеством, но вот тебе раз – помеха всему этому.
Толкачёв с не меньшим интересом рассматривал его, намереваясь вступить в контакт.
Да, человек этот был красив. Не деталями, а в целом.
Детали, это знал по своему опыту Иван, всегда портят первое впечатление, особенно у женщин, ибо нет идеальных лиц, рук и ног. Но есть общий облик, порой достаточный, чтобы не обращать внимания на детали. Если, конечно, есть к тому желание…
Человек был красив именно обликом.
Иван поднял руку для приветствия. Прохожий машинально повторил его жест, но следом повёл пальцами, подобно дирижёру перед оркестром, выкрикнул несколько непонятных слов и тут же стал медленно размываться в воздухе, потянув за собой и видение капитального моста, сквозь который проявлялись и обретали чёткость три наспех уложенных бревна через сильно обмелевший поток.
Обескураженно усмехаясь, Иван двинулся дальше по улице, стараясь меньше обращать внимания на окружающие перемены. Но сцена исчезновения человека взяла его за живое. Если, конечно, это не совпало с плывущей картинкой, срок которой к моменту их неожиданной встречи закончился.
И всё-таки напрашивались вопросы.
Что могло означать мановение руки, после чего незнакомцу удалось уйти в другое, по всей видимости, время? Они здесь таким способом избавляются от чужаков или неприятных встреч? Тогда как они определяют своих: по одежде, поведению, жестикуляции или по иным каким знакам? Можно ли было последовать за ним?
Последняя задачка больше всего занимала Ивана. Ведь он даже не смог определить, куда ушёл случайный встречный: в прошлое или будущее, или пересёк неведомую для ходока границу между параллельными мирами, а может быть, просто растворился в стоячем болоте времени Фимана? Как капля чернил в большом объёме воды, как одетый во всё чёрное в темноте, как туман под лучами солнца.
Был – и нет его…
Идти стало удобнее. Улица шаг от шага приобретала цивилизованный вид, проявились мостовая и тротуары.
Показалась женщина средних лет, шедшая навстречу, прошла мимо и не пропала, обратив внимание единственно на немалый рост ходока – взгляд быстрых глаз сверху вниз – и только.
Ещё несколько шагов – и улица наполнилась людьми.
Во всяком случае, несколько десятков мужчин и женщин, одетые в свободные, лёгкие одежды (у мужчин длинные рубахи навыпуск), шли куда-то по своим делам мимо невысоких строений, кое-где осенённых купами деревьев.
Так выглядит маленький провинциальный городок, не притязающий на широкую известность, со своими издавна сложившимися нормами поведения и неписаными законами, со своей историей, больше похожей на свод легенд, чем на правду. Здесь должны были проживать с десяток-другой ярких личностей, кто скрашивает стоячее болото обывательской жизни горожан, проявляя индивидуальность вопреки мнению их большинства. Для людей, окружающих эти личности, их новые мысли, неординарные поступки и деяния кажутся нелепыми или вызывающими. Но когда они умирают, о них вспоминают как о редкостях, которые создают славу городу.
Джордан должен быть, по всему, как раз из таких вот не от мира сего личностей…
Всё так и должно быть, если это был бы какой-то частный городок, но в мире, откуда пришёл КЕРГИШЕТ.
Там, как бы он ни был мал и далёк от центров цивилизации, дорог или источников новостей, он никогда не выпадает из общей массы подобных городков. Он и не может выпасть, поскольку в него приезжают гости и из него уезжают местные. Таким образом, идёт общение с окружающим миром, происходят новации, что-то со временем изменяется, нарождается новое поколение и тоже вносит свою лепту в это изменение. И бывает, тому примеров не счесть: маленький и всеми забытый, он вдруг становится известен всем, благодаря своим жителям или их оригинальной деятельности. Порой такой городок расстраивается в громадный красивый город, притягивающий к себе множество людей со всех концов света.
