– Именно. Мясник убивает, потому что ему нужно, а я – потому что хочу.
Кадык нервно дергается.
– Думаю, вы все так же догадываетесь, что я не прощаю обид, милорд. Никто, слышите, никто и никогда не смеет мной командовать. Я не подчиняюсь вам. Особенно я не подчиняюсь мужчинам, похожим на вас, – заносчивым английским тварям.
– Честь, гордость, другие благородные качества нынче не в почете, мисс О’Райли. Но я отплачу вам искренностью за искренность. – Лорд нащупывает второй стакан, поднимает его, медленно поворачивается лицом к девушке, пока кончик лезвия разрезает дорогостоящую ткань жилета с золочеными вензелями и цветами. – Одни лишь деньги. Власть. Богатства. Если их не показывать… люди перестанут уважать.
– Ваша власть зыбка и утекает сквозь пальцы. Тот образ, что вы строите, легко ломается как карточный домик, – она хмыкает, не предпринимая попыток убить Кеннета. Рукой, с еще грязными от собственной крови ногтями, берет бокал. – Вы слабее, чем пытаетесь казаться. Люди вас боятся, но один шторм обнажает все дыры и пробоины в обшивке.
Выражение лица Морганы вызывает привычную садистскую улыбку. Если бы девушка хотела его убить, сделала бы это, даже не проронив ни слова. Кеннет любит деньги, любит парадные мундиры, горячий чай и изысканный алкоголь, когда его называют дельцом, ненавидит неподчинение и когда игнорируют власть.
Это опасно. Она сама по себе слишком опасна для него. И то, что он испытал, видя, как Эдвард Айртон поцеловал ее на палубе, теперь для себя Кеннет может охарактеризовать как ревность. Но отравленный алкоголем мозг еще не осознает, насколько же Бентлей вляпался.
– Осторожнее, мисс О’Райли. Не забывайте, рядом с кем находитесь. И где, – скользкий голос Кеннета возвращает все на круги своя. Он позволяет себе отодвинуть в сторону нож, подойти ближе к креслу и удобно устроиться, закинув ногу на ногу, слегка покачивая носком. – Если ваш «шторм» все же меня настигнет, я заткну обшивку телами. Благо людей у меня хватает.
Моргана вонзает нож в столешницу из красного дерева, делает глоток из бокала и осушает зараз почти наполовину. Правду говорят, по сравнению с оскорбленной женщиной фурия в аду – ничто. Бентлей переводит взгляд на кинжал. Неприязнь блеклой тенью проскальзывает по его лицу. Портить такую вещь, и ради чего? Чтобы показать варварские нравы?
Ей не идет быть дикаркой. Плавность жестов и речей не соответствует тому образу, что она на себя натянула, как не соответствует размеру сорочка на теле.
– Я играю с огнем, но по сравнению с вами, Кеннет, я буря, с которой вам никогда не справиться. Ни вашими никчемными запугиваниями, ни шантажом, ни кнутом, ни пряником. Вы хоть знаете, каким сильным бывает гнев женщины, которую вечно подавляли? Вам не захочется встретиться с ним лицом к лицу.
Она права, но мысли не подчиняются перепившему Кеннету.
– Однако вы все еще ведете меня к Сфере. Не было попыток сбежать. Отравить. Или устроить диверсию. Если бы не слышал о Моргане О’Райли, я бы назвал вас… – Бентлей еще раз делает глоток, выбирая самое подходящее слово… слова. – Послушной девочкой.
Бокал с бренди летит на пол. Содержимое разливается в полете. Осколки разлетаются в стороны. Нож опять в ее ладони, а сама девушка на его коленях. Молниеносно и стремительно, не успевает дернуться даже глаз.
– Следи за языком, щенок. Или плохо кончишь. Я не предупреждаю дважды.
Бентлей выдыхает. Настолько близко она еще никогда не была к нему. И в скупом свете нескольких свечей тень ласково касается ее кожи. На шее – татуировка, лорд кончиками пальцев касается рисунка.
– Я предпочту кончить в Лондоне. Верхом на коне. Вокруг парад. Люди в раболепной любви. И вы… О’Райли… – Кеннет медленно моргает, подается вперед, лезвие давит на горло, но он не останавливается. Моргана его не убьет. Лишь показывает зубки, как послушная собака, которая никогда не укусит хозяина. – Мне в этом поможете. А теперь… как жаль, что вы наконец-то уходите.
Резкая пощечина. Лорд не успевает перехватить ее ладонь – удивительно тяжелую, хоть и тонкую, со слишком длинными, на его вкус, пальцами. Не кулак в нос, не удар под дых. Именно пощечина. Леди.
Моргана поднимается и молча направляется к дверям, только когда он видит, как стоит колом от потемневшей крови рубашка на спине, затуманенный алкоголем мозг просветляется. А может, его отрезвляет и пощечина. Он выпил слишком много, чтобы мыслить здраво, но слишком мало, чтобы окончательно выбросить из памяти подрагивающие мускулы на спине и тонкие женские руки в мозолистых лапах офицеров.
– Мисс О’Райли, – с напускной строгостью произносит Кеннет, стучит пальцем по столу. Он не потирает место удара, хотя оно саднит. И точно остался след. Со вздохом он произносит что-то, похожее на просьбу: – Не через дверь. Будьте гостем если не званым, то хотя бы любезным. Мне даже страшно представить, что будет с вами, если решите пройтись по «Приговаривающему». Ночью. Из моей каюты.
Лорд опускает взгляд. С секунду он думает. И то, что приходит ему на ум, совершенно не соответствует его предыдущим словам. Он окончательно теряет контроль над собой. И это одна из тех вещей, которых он боится. Ему не страшно потерять голову, но как же он опасается потерять лицо.
Бентлей выдвигает ящик стола, из которого достает чистую ветошь и несколько крохотных пузырьков.
– И… Задержитесь… Когда-то я предавался точным и естественным наукам. Медицине в том числе.
– Думаете, что можете вот так легко заставить меня сменить гнев на милость? Моя благосклонность дорого стоит.
Равнодушие, каким сквозит ее голос, почти раздражает, почти оскорбляет и доводит до исступления.
– Если бы я хотел купить вашу благосклонность, заплатил бы стерлингами. – Лорд откидывается на спинку кресла, подзывая Моргану к себе. – Я знаю, на что способны ваши врачи. Ничего, кроме грязных тряпок и рома, в их распоряжении нет.
Она сдерживает порыв. Плохо, но сдерживает. Несколько раз сжимает ладонь – признак того, что Моргана взвешивает, насколько будет удовлетворена, если начнет драку, переходящую в кровавую резню. Кеннет знает, что ей не выгодно его избиение. Но даже если это не так, он не позовет на помощь. Самообладание Моргана возвращает себе только через стиснутые кулаки и шумный выдох через нос. О’Райли делает шаги по направлению к нему – один, второй, третий, пока бедром не равняется с краем стола. В очередной раз поворачивается и поднимает сорочку, буквально отрывая присохшую ткань от израненной спины. Дело не из приятных, но даже если Моргана шипит, то делает это настолько тихо, что Кеннету и не слышно. Она оставляет болтаться ткань где-то в районе шеи, чтобы еще прикрывала и плечи.
Странное решение, если учесть, что она без стыда и стеснения стояла голой по пояс на палубе собственного корабля. Но, признаться, Кеннет на нее и не смотрел. Голод по женскому телу вытеснило осознание неизбежности. Деяния рук его прямо под носом. Ладони вновь начинают дрожать, еще сильнее, чем когда ему впервые пришлось убить человека… не человека, а разбойника. Ему хочется искупить… вину? Перед ней? Пираткой? Которая хотела его прирезать.
Трижды.
Поднявшись с кресла, Бентлей подходит к небольшому тазу в углу рядом с зеркалом. Он любит умываться перед сном или после изнуряющей работы. Вода еще теплая. И он не находит ничего лучше, чем опустить в эту воду полотенце с вышитыми в углу его инициалами – для него роскошь и статус превыше всего.
Кеннет возвращается к Моргане. Несколько секунд все-таки мешкает, перед тем как коснуться спины. Он делает это аккуратно, хотя понимает, что придется надавить сильнее и немного потереть. Прикосновения к спине Морганы кажутся ему интимным моментом. Он не ведет пальцами по тому, что натворил, касается тканью, но даже так чувствует тепло ее болезненно вспухшей разодранной кожи. Будь он более нежным, его бы уже вывернуло от созерцания безобразия на спине.
Не столько уже вытирая кровь, сколько оглаживая бледную кожу, старые шрамы, Кеннет ведет полотенцем. О’Райли не дергается ни от одного движения, только иногда выпрямляется, не позволяя себе ни склонить головы, ни ссутулиться.
