"Фантастика 2025-2". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Брайт Владимир

Избранник был сед, но благороден. Он преподнес возлюбленной невидимую амурную стрелу, а сам пал к ногам и скосил глаза наверх: как там реакция? Реакция была что надо! Сбросила басилевша холодность свою лягушачью, а бес во все горло расхохотался прямо в ухо нареченному. Утром Вася снова в обычном образе: лягушка, хоть тресни. Избранник закручинился, но, как выяснилось ночью — совершенно напрасно. Цесаревна-лягушка позволяла себе некоторую человечность, что характерно — в одно и то же время суток. Скоро седой ловелас понял, что Вася ни в чем не уступает мельничихам и превосходит купчих. Чуть погодя он понял, что ошибся, купчихи — это так, девочки на побегушках.

Много ли, мало ли времени минуло, понял избранник — еще капля, и сердце его не выдержит. Однако "коготок увяз — всей птичке пропасть". Начал сказываться на усталость, на болезнь головы — и в отказ с человеком общаться, только с лягушкой. Все прикинул, подлец: в отведенное для этого природой время, когда сердце Василисы было по-человечески беззащитно — скрывался и лежал где-то на дне.

Совсем бы нехорошо цесаревне, скучно — хоть квакай, да подвернулась Чернавка, служанка избранника. Вот с ней можно было позажигать! А бесу — только того и надо. Сила его растет, если власть увеличивается. Пытался нечистый и Васиного женишка подчинить, да тот немолод телом и, соответственно, мудр не по годам. Вот и соскочил он с крючка. Зато служанку оставил.

Призадумался как-то избранник: что делать-то? Совсем девки взбесились! Задумал он избавить свою суженную от лягушачьей зависимости, предполагая, что, коль будет она человеком весь световой день — ночью ее человечность не будет через край хлестать. Думал, гадал, а тут взбесившиеся подруги со света одну девчонку сжили — типа, по гаданию зеркало поведало, что девчонка — всех красивей. Потерла цесаревна-лягушка яблочко у себя под мышкой, а Чернавка — невинному дитя под нос: чем пахнет? Та — в обморок, а потом перебралась в кому: кой ляд жить в этом подлунном мире, если даже яблоки благовониями отдают. Ну как заставят куснуть! Желудок точно не справится, к гадалке не ходи.

Совсем непросто стало жениху, ходит по делам и все время принюхивается, как собака: а ну, как и ему лягушкин аромат преподнесут? Тут откуда-то Ярицслэйв образовался. Его хоронить уже все собирались, движимые сыновьим инстинктом княжичи свечи поминальные возами закупали и ножи друг на дружку точили. А тут — явление! Ни желтый, ни синий — пьяный очень. Ругается и о жизни философствует.

Короче говоря, удалось выманить у Ярицслэйва адресок народного целителя, оставалось только как-то Василисе сообщить, да боязно. Но собрался, настроился — и выдал нагора правду-матку. Так и так, чудотворец Александр, подлая лягушачья натура, а привязался к тебе всеми деньгами. Глаза зажмурил, ждет, что сейчас голова оторвется от крика, или запаха яблока.

Но бес решил по-другому: возомнилось ему, где власть над двумя — там и над троими тоже. К тому же бесовское племя давно зуб точило на Свирского отшельника. Да, видать, напрасно, пришелся не по вкусу. Не по зубам.

— Я тебя запомнила, Родивон да Превысокие! — кричала с удаляющейся лодки былая цесаревна-лягушка, ныне Василиса.

— И я, — тянула за ней девка-Чернавка. — Я тоже запомнила.

— И мы запомнили, — сказали красномордые гребцы.

— Встретимся, — негодовала Вася. — Руки-ноги тебе поотрываем.

— Ох, что сделаем! — распаляла свое воображение Чернавка.

— Век воли не видать, — соглашались ребята.

"Да что же совершил я такое?" — удивлялся Родя. — "Подумаешь, в туалет сходил! Так ведь с собою никого не приглашал и подглядывать не звал!"

Он намеренно не поплыл вместе с женщинами, хотя ему тоже надо было на тот берег. Себе дороже выйдет, проведи он еще некоторое время с избавленными от бесноватости дамочками. Уж лучше бы они на несколько дней дар речи потеряли!

Родя даже заночевал в лесу, точнее — не совсем в лесу, а на берегу, практически добравшись уже до переправы. Решил переждать до утра, пока нехорошие разговоры про него не потеряют своего эха. Он словил рыбу, помечтал о прекрасном, глядя в небо на звезды и едва не заиграл на кантеле. Вовремя спохватился — а ну как набегут?

Наступило время года, точнее — лета, когда утром за околицей не видно белой лошади, только слышно, как она похрапывает, бьет копытом, сморкается и разговаривает матом. Туман всегда порождает тревогу, Родя, открыв глаза, долго смотрел на реку, не видя, практически ничего, только белесое марево. Думать ни о чем не хотелось, разве что оптимистичная мысль засела в мозг, как гвоздь: "мир не без добрых людей".

Видимо, причиной послужил вкрадчивый голос откуда-то с туманного соседства:

— А ну, паря, что делать думаешь?

— Ни-че-го, — по складам произнес Родя и нехотя обернулся. В плотной, как молоко, хмари угадывались силуэты нескольких человек, невысоких и не брякающих железом.

— А что в имуществе припрятано? — поинтересовался тот же голос.

— Ничего, — вздохнул музыкант, не погрешив против истины. Ценность представляли лишь кантеле и соль.

— А мы сейчас сами посмотрим, если не возражаешь.

— Возражаю, — вздохнул Родя.

— Это ты зря, — сказал едва различимый собеседник, и его мутные компаньоны попытались стать полукругом, дабы охватить намеченную жертву со всех сторон. Все с теми же засевшими в голове строками про мир и добрых людей Родя, не вставая с места, сбил ногой вбитый в землю колышек.

Незваные гости сразу попадали, кто куда. Понятное дело, если ноги вдруг путаются невесть откуда взявшейся сетью, тут и досадиться можно.

Музыкант, кряхтя и без особой спешки, встал со своего места и поднял над головой сучковатую палку, толстую и внушительную.

— Что же, мужички, не сердитесь — сейчас буду мало-мало вас бить, — сказал Родя и потряс дубиной. С нее на землю посыпалась какая-то труха — то ли прошлогодни листья, то ли чьи-то засохшие мозги.

— Возражаем, — сказали мужички. — Категорически возражаем.

От некоторого душевного смятения они перешли со слэйвинского на лихославльский язык. Иногда эту речь еще называют "толмачевской", потому как все ливы ее понимали без скрипа мозгов, связанного с трудностями перевода.

Родя устраивался на ночевку, не имея при себе, как всегда, никакого оружия. Поэтому он раскинул небольшой ручной невод, бывший в его багаже, прямо на землю, привязал один его конец к утопленному в землю колышку, другой пустил через примитивный блок из двух топляков к ивам. Кусты предварительно пригнул к земле. Главное — ошеломить непрошеных гостей, если у них в мыслях будет что-то нехорошее. Ну, а потом можно и искалечить, по обстоятельствам.

Он никого не ждал, расстарался на всякий случай. Как выяснилось, не напрасно.

— Чего же тогда ко мне пытались прицепиться-то? — спросил Родя, впрочем, не опуская дубины.

— Да, видишь ли, паря — туман, — ответил самый говорливый. — Пошалить немного решили. Мы же безоружные, идем к Ладоге. Там, говорят, самое место для удачного начала новой жизни.

Родя понял, что мужички подались на промысел. Безоружные-то они, конечно, безоружные, вот только у каждого по ножу и топору имеется. Якобы не считается, но голову прорубить, или в пузо воткнуть — это можно. Какая разница несчастному, чем ему по шее стукнули: скандальным "улфберхтом", либо плотницким инструментом?

— А ты кто таков? — воспользовался паузой толмач, остальные сразу зашевелились, как коты в мешке.

— Не балуй! — на всякий случай сказал Родя. — Тихо лежите. Сейчас решу, то ли калечить вас, то ли не очень.

Он и не замечал, что все его нынешние поступки выглядели настолько рациональными и разумными, что делали честь любым мудрецам. Общение с Александром оказалось чрезвычайно полезным, словно отшельник позволил пробудиться и проявиться разуму, доселе дремавшему где-то внутри самосознания и самосохранения по причине юного возраста, либо какой иной.