Кеннет щелкает языком, он блуждает взглядом меж деревьев, разглядывает диковинную птичку на ветке. И только удовлетворив свое любопытство занимательным зрелищем чистки перышек, произносит:
– Никто не просит вас плясать под мою дудку. И я не смею даже думать об этом. Вы… слишком горды для этого.
Лорд отводит взгляд в сторону, что делает его слова менее похожими на комплимент. Но Моргана не сомневается – это он и есть. Что даже неожиданно, хотя между ними давно начал таять лед равнодушия и отстраненности. И ее душа не может не тянуться к захватчику. Есть в Бентлее то, чего не найти в другом мужчине. Он безобразен внутренне, красивое лицо скрывает сущность дьявола, но, может, ей и нужен всегда был дьявол, способный усмирять и карать.
Представлять Бентлея как своего партнера не только по делу странно. Моргана каждый раз упирается в закрытую дверь, когда пытается сама с собой обсудить противоречивые и опасные чувства. Ее гавань будто горит вместе с портом, а она все надеется выйти в море, то и дело неумело управляясь с такелажем и дымящимися дырявыми парусами.
– У вас есть платье. Одно. Конечно, оно не подойдет для приема, я понимаю. Но, думаю, мы можем что-нибудь с этим сделать. Таковы правила, мисс О’Райли. Не лишайте меня удовольствия порадовать вас, как обычную… девушку новыми роскошными одеждами.
– Поверьте, вам это не доставит никакого удовольствия.
* * *
После полуночи Моргана уверенным шагом направляется в сторону борделя с громким названием «Будуар аристократки». Самое престижное заведение Нассау открылось только несколькими часами ранее, а значит, людей там больше, чем могут вместить в себя удушливые залы и комнатки. Почему-то, подчиняясь европейской моде, хозяйка борделя считает правильным открывать его в темное время суток, хотя работай оно без перерывов – отбоя в клиентах у них все равно бы не было. В гавань прибывают каждый день все новые и новые люди, большинство из них мужчины, три четверти этих мужчин имеют состояние и готовы его потратить на шлюх. Но хозяйке виднее, а посему Моргана рассуждает о ведении такого сложного дела, как публичный дом, лишь у себя в голове. И правильнее будет, если дальше нее все это никуда не уйдет. Хотя она и подумывала раньше остепениться, устроить публичный дом и не знать больше никакой печали, денег бы в ее жизни стало еще больше, но страстное желание отвоевать Ирландию из рук английских захватчиков не покидает и заставляет двигаться вперед без остановки.
Окна «Будуара аристократки» горят призывными огнями. Громкие крики разносятся по всей улице. Не очень трезвые матросы с пиратских судов да офицеры «Приговаривающего» заходят в помещение. И Моргана не сдерживает усмешки. Именно то, о чем она и думала. Люди Кеннета обязательно сунутся в бордель, ну а вот сам лорд скорее предпочтет пить чай в доме губернатора, рассуждая из вежливости о дорогих картинах и тяжелых гардинах в гостиной.
Она прекрасно помнит, как проходили подобные вечера у них дома. И всегда было пыткой сидеть с прямой спиной, отведя в сторону руку с чашкой, то и дело дрожавшей от неловкого движения соседа по столу. Светские разговоры о погоде, о делах насущных, о том, каким ребенком беременна жена кузена, проживающего на окраине Дублина, и сколько англичан сегодня промаршировало по улицам. Обычно она предпочитала отвлечь всех скрипкой. Взять в руки, встать, подобно мраморной статуе, и начать играть какую-нибудь избитую мелодию, в которой просто невозможно сфальшивить, или вспомнить Вивальди и его «Времена года». Конечно, можно было припомнить и Джузеппе Тартини [27], но уж его в их доме не больно и жаловали. Хотя никто и не запрещал ей упражняться в библиотеке, занимая этим почти все время, особенно в тяжелые голодные дни.
Не самые лучшие воспоминания.
Моргана переступает порог публичного дома, тут же оказываясь в центре самого шумного общества Нассау. Бывала он в этом борделе и в лучшие его дни, когда устраивали самые настоящие театральные представления, где ее любимица Аделина выступала почти что Евой, а ее младшая сестрица Кларисса (очень странное сочетание имен, но Моргана никогда не была уверена, что это не так полюбившиеся на Багамах «псевдонимы») играла на клавесине, то и дело ошибаясь и растопыривая пальцы так широко, что они казались кривой когтистой лапой птицы. Но лучше музыканта у мамаши Донны не было. А сама О’Райли еще не настолько опустилась, чтобы играть в борделе «забесплатно». Да и, в сущности, никого особо и не волновала музыка, когда все были заняты удовлетворением первостепенной мужской потребности.
Некрасивый лейтенант Барнетт, его сложно узнать без напудренного парика, замечает Моргану, но предпочитает быстро скрыться из поля зрения, чтобы капитан пиратов не получила новый повод над ним поиздеваться. Плотная проститутка с неохватным бюстом и юбкой, покачивающейся, как колокол, льнет к Барнетту, а он и не против, только тащит ее все дальше и дальше в глубь душных комнат. Подвыпившие офицеры – самые омерзительные создания, каких только доводилось видеть О’Райли. В обычной жизни каждый старательно пытается притвориться приличным человеком. А в борделе маски спадают. Интересно, что скажет лорд Бентлей Кеннет, если увидит, как Барнетт залезает под корсаж проститутки, не стесняясь никого и ничего вокруг себя.
Пьяницы, шлюхи, воры, лгуны
Жариться в пламени ада должны [28].
Злобный стишок неожиданно всплывает в мыслях. И Моргана неудовлетворенно подмечает, что она подходит под три из четырех определений. А значит, где-то в аду для нее уже заготовили огроменный котел.
Заприметив хозяйку Донну, О’Райли направляется прямиком к ней. Как она и помнила – тучная леди, так туго затянутая в корсет, что напоминает собой вазу, стоит в проеме, ведущем на темную лестницу. Ее синее платье выбивается из общего красновато-коричневого интерьера борделя, но тем и лучше – никто не пропустит мамашу мимо глаз.
– Госпожа Донна, – почти ласково обращается к мамаше капитан.
На манер мужчины она берет опухшую красноватую кисть, перетянутую золоченым браслетом с одним потерявшимся камнем, и целует кончики чистых пальцев с коротко стриженными ногтями, напоминающими по форме кривую трапецию.
– Капитан, – Донна сальным взглядом скользит по ее лицу.
Моргана знает, о чем думает сводница. Если бы не уродливый шрам, рассекающий щеку, губу и бровь, она бы еще года три сошла за первый сорт. У мамаши глаз на такое наметан. И она не может упустить из виду благородное происхождение О’Райли, прикрытое суровой закалкой моря. Донна бы не отказалась от любой новой девицы, что хотя бы немного умеет отвечать дерзким клиентам и не подкладывает в корсаж тряпки, чтобы приподнять грудь.
Она бы продавала ее настолько дорого, насколько позволяет ей совесть. А значит, неприлично дорого даже по меркам Нассау. Но вслух, конечно, Донна никогда такого не скажет Моргане. И лишь улыбнется, сверкнув пустотой, где должны находиться два зуба.
– Мне нужна ваша лучшая девица.
Донна хихикает, ее смех – скрежет костей под ногами, хруст раздавленной фарфоровой крышки от сахарницы.
– Джуэл сейчас обслуживает другого клиента. Но если вы хотели бы обождать, то пожалуйста. Я потороплю, а то задержались.
– Я не о Джуэл.
Кажется, Джуэл Брукс, обычная рыжая потаскуха лет восемнадцати, мелькала перед О’Райли несколько раз. Но никогда не возбуждала такого интереса, как Аделина, чьи черные волосы в блеске тусклых свеч почти напоминают уголь.
– Так кого же вам, капитан? Может, Сесилию? Или Эмму? – мамаша Донна отводит руку в сторону, ведет покатыми плечами, перебирая каждую девушку своего борделя.
– Аделину, – с нескрываемой теплотой, сверкнув несколькими перстнями, произносит Моргана. – И, пожалуй, бутылку джина.
