— Быстрее! Вставай! — продолжают кричать с дороги.
Да-да! Иду, мама… сейчас… ещё пять минут, и буду вставать в школу…
Веки быстро отяжелели. У меня хватает сил хлопнуть ими пару раз и всё… Больше они не открываются… Как же здесь тепло и уютно… Еще пять минут и я встану…
Мама, бля… я прошу… всего… пять… минут…
У меня приход…
И в подтверждение моим словам сознание пытается ускользнуть. Подло так, оставив меня на кровати в гордом одиночестве. Так просто не увильнёшь, сучка драная! От меня никуда не денешься! Я крепко схватился за образ поля, дороги и пары фигур, наблюдающих за моими беспомощными попытками встать на ноги. Сейчас, я встану… Сознание дёрнулось в сторону, чуть не выбив меня из седла. Затем еще раз. Но я уверенно сидел на коленях, держась за тугую верёвку, на конце которой вспыхивали, а затем поочерёдно затухали мириады солнечных лучей. Стало вдруг холодно. И очень жарко.
Это точно приход.
— Эй! — мужской голос ворвался в мой мозг. — Слышишь меня?
А потом этот же мужской голос у кого-то спрашивает:
— Она не повредила разум?
— Будем надеяться, что с ней всё в порядке, — ответил знакомый голос.
Успокойтесь, со мной всё заебись. Я пробую открыть глаза. Чуть разомкнув веки, яркий свет тут же ослепляет мой пробуждающийся разум. Становиться больно, но приходит понятие: если больно — значит живой.
— Инга, ты меня слышишь?
— Слышу, — хриплым голосом успокаиваю мужчину.
— На вот, выпей.
К моим губам прильнула прохладная кружка, а затем холодная струйка воды, чуть смочив мои губы, хлынула в глотку.
Я чуть не подавился. Закашлял, забрызгав себе лицо и руки спасителя.
— Давай еще раз, малыми глотками.
Холодная вода скользнула по языку и смягчила пересохшее горло. Еще глоток. Какая вкусная! Я выхватываю кружку из мужских рук и осушаю её до последней капли. Тонкие струйки текут с уголков моих губ, струятся по шее и впитываются в грязную повязку, что опоясывает мою грудь.
— Еще! — прошу я.
— Как ты себя чувствуешь?
Открыв глаза, я вижу Эдгарса, сидящего возле моей кровати.
— Могло быть и лучше, — говорю я, — если бы знала: где я, и что со мной произошло.
— Ты находишься в доме «Кожагонов». В кровати Севастьяна. По личному распоряжению Бориса тебя поселили в его комнату. Уж не знаю, за какие такие заслуги, но мне бы очень хотелось это узнать.
— Я…
— И мне очень хочется узнать, куда ты пропадала? Мы же договаривались, что утром я тебя встречу, и познакомлю…
— Эдгарс, — сказал мужской голос. — Как видишь, судьба свела нас, но познакомиться так и не представила возможность.
Подушка очень мягкая, и я без труда поворачиваю голову на голос и вижу в ногах кровати внушительный мужской силуэт. Я сразу догадался, кто там стоит, но прищурился и разглядел Бориса воочию.
Сложив руки на груди, Борис говорит:
— Значит, тебя зовут Инга.
Я кивнул.
— А меня, как ты уже догадалась, Борис.
Я оторвал руку от кровати. Сжал ладонь кулак, а большой палец оттопырил, показав, что я рад знакомству.
Лёжа в уютной кровати, валяясь по центру огромной комнаты, чьи стены отделаны дорогим деревом, а середина потолка украшена люстрой, собранной из рогов животных, я спросил:
— Что произошло со мной?
— Ты надышалась едким дымом, — ответил Борис. — Он несёт смерть не закалённому организму.
— Не закалённому?
— Помнишь запах в бараках? Так мы закаливаем наш организм. Болезненный процесс, но спустя тридцать ночей твой организм адаптируется, выработав иммунитет к смертельному газу.
— Вы спасли меня. Почему?
Борис кинул взгляд на Эдгарса, ищущего ответа в его глазах.
— А почему мы должны были бросить тебя? — спросил Борис, переведя взгляд на меня. — Такой талант терять нельзя!
— Я свободна?
— Эдгарс, — уважительно обратился Борис к старичку, — я попрошу тебя оставить нас наедине.
Морщинистое лицо старика заметно исказилось гримасой непонимания. Но он быстро для себя решил, что спорить тут не о чем. Не обронив ни слова, он встал со стула и двинул в конец комнаты. Только уже там, открыв дверь, он обернулся и сказал, глядя в спину Борису:
— Мне нужны люди, иначе мы не справимся.
— Я дам тебе людей.
Кивнув на прощание, Эдгарс вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Тем временем, Борис обошёл кровать и уселся на стул, согретый стариком. Наклонившись ко мне, кудрявый улыбнулся. Он заглянул в мои мутные глаза и со всей искренностью произнёс:
— Ты свободна.
Я выдохнул дважды: первый раз про себя, второй — в живую, выгнав весь воздух из лёгких.
— Но куда ты пойдёшь? У тебя есть карта? Ты хотя бы знаешь, откуда приходят «кровокожи»?
— Можешь не переживать за меня. Я уже не маленькая девочка, дорогу найду.
— Я восхищаюсь твоей упёртостью! — Борис хлопнул в ладоши, а потом резко обрушил их на свои колени, выбив громкий хлопок. — Только мне очень жаль, что она упечёт тебя в могилу! Дура безмозглая!
После этих слов он резко вскочил со стула, словно ему в жопу впился кол, и, наклонившись ко мне, неожиданно схватил меня за шею и начал душить. Я сразу же начал задыхаться. Глотку сдавило с такой силой, что у меня чуть глаза не вылезли наружу.
— Я бы мог прикончить тебя в любой момент, — говорит он, — но не стал. Сжалился!
Продолжая меня душить, он говорит:
— У тебя есть дар!
Я хватаюсь за его могучие ладони. Хочу их оторвать от себя, но в них столько сил, что если их и получится вырвать, то только с куском моей шеи. Когда мой язык вываливается наружу, а из глубины горла урывками вырывается кряхтение, он выпускает меня. Плюхается обратно на стул. Достаёт свёрток и блестящую коробочку. Закуривает. Окурок, оставленный про запас в прошлый раз, издаёт приятное шипение. Комната быстро наполняется ароматом терпкого табака.
— Я не держу тебя, — говорит Борис, закидывая ногу на ногу. — Можешь идти куда угодно. Дорога одна. Но знай, по этой дороге ты далеко не уйдёшь. И там тебя никто не будет душить. Потом сама вернёшься к нам, только либо опухшей, заплывшей гнойными волдырями, либо «Труперсом», а там поверь, мы церемониться не станет, снесём тебе башку, а кожу пустим на новое оружия. Только представь себе, как твои отрезанные сиськи будут служить материалом для изготовления наконечников для стрел. Представила? Ну и как, понравилось?
Всё это время я тяжело дышал, смотря кудрявому в глаза. Его широкая грудь надувалась сквозь боль, а когда он выпускал дым, было слышно покашливание, которое он пытался скрыть, накрывая ладонью губы.
— Помоги нам, — говорит он. — С твоей помощью мы сможем одолеть эту напасть. Очистить леса! Спасти деревню! Спасти людей. Понимаешь?
— А сами вы почему не можете? Для чего я вам? Я всего лишь девчонка.
— Их логово не так то просто найти. Собаки не справляются. А если и берут след, то сходят с ума, стоит им только углубиться в лес. Нам надо понять, что с ними происходит. Что они чувствуют! Почему начинают вдруг скулить и ссаться под себя! Что? Что их так сводит с ума?
— Если я помогу вам, вы поможете мне выйти на след «Кровокожих»?
— Тебе честно ответить?
После того, как я кивнул головой, он сказал:
— Это самоубийство. Даже если ты выследишь их, что ты будешь дальше делать? Сразишься с ними?
— Я… Я пока не знаю.
— Она не знает! — с сарказмом кинул кудрявый. — А что ты знаешь? Что вам в вашей замшелой деревушке рассказывали про них?
— Ничего…
— Вот именно! Ничего вы о них не знаете, но уже готовы лезть в драку! Сама понимаешь, что это дурость? Полнейшая дурость!
В его словах была истина, но когда ты ослеплён гневом, особо не задумываешься о последствиях. Ты просто ебашишь, желая, чтобы поскорее душевная боль унялась. Отпустила тебя, вернув в руки обычную жизнь. Без боли, без мучений. Я просто хочу вернуть себе свою спокойную жизнь! И всё…
Смотря на меня, кудрявый вдруг задирает бровку и говорит:
