Ледяным спокойствием в душе отзываются события, произошедшие несколькими днями ранее. Видимо, совесть, взывающая к просветлению, намного тише всепоглощающей жажды устранить каждого, кто причастен к ее слепоте. Они заслуживают смерти. В сущности, она и не знает, что случилось с Гэвином Риделем, когда она покинула библиотеку, но если Кеннет заставил Оливера Спаркса замести за ней следы, то, вероятно, того больше нет в живых.
Она не чувствует жалости, лишь злорадное удовлетворение, расцветающее в груди.
– Кеннет сам привел к тебе Риделя? – недоверчиво интересуется Колман. – Не кажется ли тебе, что это какая-то дурь? С чего бы светилу Ост-Индской приводить к тебе твоих же обидчиков? Откуда он вообще узнал, что Ридель тебя изувечил?
– Я сама сказала ему. Когда мы только заключали этот сраный договор о сотрудничестве. Условием было, что мне предоставят трех английских офицеров, я назвала фамилии. И Кеннет сказал, что постарается разобраться с ними в суде, но… Но какой к чертям собачьим суд, если никто не будет разбираться с тем, кто там ослепил девчонку на один глаз?
Теперь уже очередь Колмана перехватывать тонкие пальцы капитана. Квартирмейстер встает с табурета и приобнимает Моргану за плечи – они были лучшими друзьями с Кайджелом, если молодой благородный лорд вообще может быть другом простому рабочему парню, и эту привычку он перенял у него. Иглой терновника прошлое колет сердце.
– И вместо суда он подарил тебе расплату? Благородно, мать твою, ничего не скажешь. Лишь бы подставой не оказалось. Даром что мы с ним скоро распрощаемся.
– Думаешь, он хотел меня подставить? – Моргана хмыкает, прокручивая на пальце кольцо с печатью.
– Черт знает. Но Кайджел завещал быть осторожными.
Кайджел. Он вообще слишком много завещал, словно знал всю жизнь наперед. Давал советы, которые пригождались не раз, видел будущее, в которое ему никогда не шагнуть. И на душе скребутся кошки, а где-то в желудке копошатся старые переживания, сродни мелким личинкам опарышей и трупным червям. Она скучает по нему. Невыносимо скучает. И это единственная причина вернуться в родное поместье – взглянуть на его могилу и обнять плиту, под которой уже несколько лет покоится то, что когда-то было ее братом.
– Ладно. Не важно. Идем. Помолимся и понадеемся не сдохнуть, – безрадостно усмехается Моргана.
В конечном счете они ирландцы, а удача их любит. Капитан и квартирмейстер покидают каюту.
Все начинается как обычно: сначала небо затягивается серыми тучами, мелкие капли срываются и ударяются то тут, то там об идеально начищенные, но местами уже подгнившие половицы верхней палубы. Гладь моря чернеет, мутнеет, как забытое на чердаке зеркало. Так же хмурится и Моргана. Корабль скользит, словно перекатываясь по волнам. Покой медленно отступает, оставляя после себя лишь воспоминания – сладкое послевкусие надежды на завтрашний день.
О’Райли поднимается на капитанский мостик, чтобы сменить рулевого, а Колман громко и отчетливо командует сворачивать паруса и готовиться к неизбежному. Обогнуть надвигающуюся бурю невозможно, и Моргана с неудовольствием подмечает, что сегодня она не готова оказаться в числе смытых за борт.
– Иди, Джек, с тебя хватит.
Матрос кивает капитану. И, передав штурвал, спешит покинуть мостик, лишь бы убраться в трюм и начать молиться. А это самое логичное, что можно сделать в такой ситуации. Потому что если Бог не откликнется, ты останешься хотя бы честен перед самим собой – а это, пожалуй, важнее всего остального. Моргана кладет ладони на штурвал, стискивает его, пропуская мимо глаз суетящихся матросов, то и дело поднимающих головы к небу.
Несколько тяжелых капель падает на нос капитана, и она небрежно отирает воду тыльной стороной ладони. По палубе вышагивает Бентлей, оглядывается по сторонам. И лучше бы его тут не было, но лорду вечно нужно быть свидетелем всего. Моргана с раздражением рычит:
– Кеннет! Убирайтесь с палубы. Закройтесь в каюте и не вылезайте, пока все это не закончится. Живее!
Лорд поднимает на нее глаза, поджимает губы, но не противится приказу. Он направляется к лестнице, ведущей на нижнюю палубу, но громким окликом Моргана заставляет его развернуться. Лучше будет, если Кеннет останется в ее каюте. Тогда, если корабль будет на грани потопления, она сможет хотя бы попытаться его спасти. Это неправильное решение, но как капитан она должна обеспечить безопасность каждого члена экипажа и пассажира.
Мощная волна ударяет в бакборт, и О’Райли крепче хватается за единственную опору. Кеннет же валится на колени, но лейтенант спешит подхватить его и помочь добраться до двери. Дьявольски завывая и беснуясь, бешеный ветер свистит снастями, гремит ими. И стоны, рев, вопли скрипящей обшивки сливаются в единую грозную симфонию, поражающую своим грохотанием. Ветер давит на корпус, на такелаж и срывает несчастный марсель. И Моргана принимает, очевидно, рискованное, но правильное решение – привязать себя к основанию штурвала промокшим канатом.
Особо крупная волна врезается в корабль, серая пена заполняет палубу и спешит тут же скатиться обратно за борт. Моргану окатывает с головы до ног. Тонкая рубашка даже под камзолом промокает насквозь, а ледяная соленая вода в сапогах неприятно хлюпает и чавкает. Море раскачивается, колыхается, не находя себе места, и сливается в единое целое с низким небом, грозящим вот-вот обрушиться сплошной каменной глыбой.
Молния росчерком прорезает небо, разделяя его на несколько неравных осколков, и на короткий миг все становится светлым, как при ясном дне. Зазевавшийся матрос не успевает схватиться за канат и со стоном срывается вниз. Его предсмертный вопль заглушает раскат грома – завершающий аккорд вступления. Еще одна волна стремительно уносит тело в море, жадно заглатывает его, и к горлу капитана от ужаса перед великой стихией подступает ком. Глаза Морганы заливает водой, но она стоически и уверенно направляет корабль вперед.
«Острое лезвие», как легкую щепку, бросает из стороны в сторону. Нос корабля то взмывает вверх, то опускается вниз, и кажется, что уходит прямиком в пучину. Ванты ревут, гудят, их голоса отдаются в голове Морганы резким «держись». А ей только и остается, что держаться. Ведь без нее корабль окажется там, где ему точно еще рано быть, – на морском дне.
Первый час их знатно носит из стороны в сторону. Бриг уходит то в правый, то в левый крен. Все новые и новые волны захлестывают корабль. Жесткий, злорадный оскал не сползает с лица капитана. Словно в эпицентре бури она чувствует себя особенно живой. И экипажу корабля остается только черпать ведрами воду да налегать в трюме на помпу, пытаясь хоть как-то облегчить участь «Авантюры» и своего капитана.
Вода вокруг пенится. Еще несколько часов ад кипит и бурлит. Молнии рассыпаются снопом искр, грохот сравним с барабанным боем.
Но море стихает. Успокаивается не по щелчку пальцев, а как похлебка, снятая с огня. Капитан выдыхает. И корабль, словно вторя ее сумасшедшим мыслям, перекатывается по волне мягче, чем было до этого. От ледяной воды О’Райли вся продрогла, и кончики пальцев задубели, став деревянными палочками. Но она рада, безусловно счастлива, что в этот раз вода не захотела забрать ее в свою власть. Она бормочет себе под нос молитву и слова благодарности.
– Кэп! Жива?! – рокочет чернокожий старпом. Даже два столь простых слова он выдает с неразборчивым акцентом, так что они превращаются в разбухшую кашу.
– Жива. Скажите трюмным старательнее налегать на помпы. Да дайте потом им всем… хорошенько просохнуть и прогреться.
Моргана снимает бесполезный капюшон, убирает от лица слипшиеся, промокшие волосы. Все закончилось. И теперь нужно пересчитать погибших и пострадавших да постараться разобраться с заполненными водой палубами. Если бы не огромный галеон на хвосте, они могли бы поживиться дальше по пути пострадавшими от бури кораблями торговцев. Но приходится упускать выгоду.
* * *
