Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ) - Забудский Владимир

— Да пошел ты, гнида! — проскрежетал зубами я.

Хон кивнул — и ко мне шагнул один из его людей, намереваясь, видимо, тащить к стулу. Я понимал, что шансов остается все меньше. Когда он подошел — я неожиданным выпадом с силой ударил его лбом в переносицу. В тот же миг — с разворота шибанул ногой второго в челюсть, выбив у него из рук автомат. Но со стянутыми за спиной руками это не могло сработать. Удар прилетел мне в затылок. Еще один — прилетел в челюсть. Подножка. Удары ногами.

— Неплохая попытка, — прокомментировал это Ши. — Чего-чего, а живучести тебе не занимать.

— Да пошёл ты! — изрыгнул я остатки своего бешенства, глядя на него сквозь маску крови, залившей глаза из-за рассеченной брови.

— Ставьте уже их на стулья.

Силы уже почти оставили меня. Я сделал еще одну попытку вывернуться, даже пробовал укусить одного из них — но минуту спустя, с парой новых ссадин, опасно шатаясь, я стоял босиком на стуле, с петлей на шее, рядом с Джеромом, который стоял по соседству.

— Чувствуешь веревку? — спросил Ши, подойдя ко мне вплотную, пока его люди заканчивали приготовления. — Это корабельный канат. Толстый и крепкий. Именно такая веревка и нужна. Поверь мне — я видел в тюрьмах уже не одно повешение. Кто-то вешался сам. Кому-то помогали.

— Избавь меня от своих дебильных историй, говнюк, — презрительно прошипел я.

Но он продолжил:

— Знаешь, если попробовать повесить человека на тросе из углеродных нанотрубок — трос просто перережет глотку. Смерть тоже не из самых лёгких. Кровищи море. Но это не то что нужно. Вот старая-добрая корабельная верёвка — она сработает строго по назначению. Падения с высоты, как на традиционной высокой виселице, не будет — так что шея не сломается, и веревка просто будет сдавливать горло. Иногда это занимает пару минут. Бывает, что минут пять, десять, пятнадцать. Зависит от петли, и от человека. Ты у нас чертовски живучий. Так что, думаю, у тебя хватит времени, чтобы повисеть и все хорошенько обдумать. Уверяю, все сразу предстанет под другим углом, когда стул уйдет у тебя из-под ног.

— Ты не дождешься этого, ублюдок.

— Ну-ну. Люди часто храбрятся, когда не задумываются о смерти, или когда она еще не близка. Но когда веревка сдавливает шею, воздух начинает покидать легкие — все становится иначе. Даже те, кто пару минут назад посылали всех к чертям и смеялись — начинают дико таращить глаза, хрипеть, барахтаться, потом обделываться. Глядя на их лица, сразу понимаешь, что они очень сильно жаждут что-то сказать. Но что же? Еще раз послать всех к чертям? Нет, вряд ли. Они же уже делали это, зачем повторяться? Может быть, они хотят гордо прокричать, что они остались при своем мнении? Но зачем? Кому это надо? Не проще ли просто с достоинством сдохнуть? И тогда ты понимаешь — человек, оказывается, передумал. Хочет попросить за все прощения. Взмолиться о пощаде. Он готов сделать всё что угодно — лишь бы это дало хотя бы призрачный шанс на спасение, позволило бы ему избавиться от сдавливающей шею веревки…

— За что ты так ненавидишь меня, Ши? — спросил я, поражаясь бездушным садистским ноткам в его словах. — Я ведь считал, что мы с тобой друзья. Столько лет вместе в интернате. И после. Мы вместе бежали из «Чистилища», вместе сражались, прикрывали друг другу спину. Ты считаешь, что я враг твоей революции? Считаешь, что я должен умереть ради вашей победы? Допустим. Это чушь, но допустим. Но откуда эта чертова звериная ненависть?

— Тебе не понять этого, Алекс. Ты ведь всегда был ренегатом. Легионером. Убийство — всего лишь работа, не так ли? Ничего личного. Зачем лишние эмоции? Но для меня революция всегда была делом личным. Я всегда и всей душой ненавидел тех, кто защищает этот проклятый режим и потворствует ему…

— Да не слушай ты его, Дима, — устало произнес Джером, переминаясь с ноги на ногу на соседнем стуле. — Психопат — он и есть психопат. Слышишь, ты, сукин сын чертов?! Что будет с моей женой?! С моим сыном?! Из-за того, что я связался с такими, как ты, ей грозит восемь лет тюрьмы, а его запроторили в сиротский приют! Они за твою гребаную революцию пострадали! Так что же, им вы поможете, защитите?! Или, может, хватит корчить из себя благородных, мрази вы конченые?!

— Твоя жена и твой сын никогда не узнают, что ты предал дело революции и скурвился, Казак. По крайней мере, от меня. Можешь считать это моей последней товарищеской услугой, — ответил Ши сухо.

— Окажи мне лучше вот какую товарищескую услугу — поцелуй меня в мою волосатую задницу!

Но Ши уже не слушал его. Он склонился ко мне и доверительно шепнул:

— Я хочу, чтобы ты знал вот что. В эту самую минуту наши товарищи, включая Лейлу, готовятся к тому, чтобы уничтожить верхушку так называемой «оппозиции». Все эти Боттомы, Ферреры, Фламини — мы выжжем всю эту падаль, под личиной которой жидомасоны решили продолжить свое вечное правление, каленым железом.

— Ши, включи наконец мозг! — воззвал я к нему в отчаянии. — Патридж использует вас, чтобы уничтожить оппозицию! Они — его реальный противник! А вы — лишь его орудие!

— Так вот, — разъяренно прошептал он, пропустив мои слова мимо ушей. — Твоя сучка, которая корчит из себя защитницу чьих-то там прав — она сейчас где-то рядом со своим любимым папашей. Вряд ли она сейчас думает о подыхающем где-то идиоте, который соблазнился ее холеной дыркой. Уверен, стерва наслаждается своей счастливой, сытой и роскошной жизнью, предвещая, что она продлится еще очень долго, а может быть и вечно — ведь ее предки принадлежат к тем, кто владеет этим миром и его ресурсами. Но ей осталось недолго.

До этого момента я сохранял твердость и присутствие духа. Я слушал его с непроницаемым, насколько это у меня получалось, лицом, имея твердое намерение хранить его как можно дольше — по крайней мере до тех пор, пока кислородное голодание мозга не затмит все прочие чувства, и я не начну судорожно сучить ногами и хрипеть. Однако последние его слова затронули в моей душе нечто такое, о чем я до этого момента, казалось, даже не подозревал. И я мигом струхнул.

— Ши, я прошу тебя, не надо, — жалобно прошептал я, глядя в его холодные глаза. — Лаура беременна! Она носит моего ребенка, дочку! Она ни в чем не виновата, слышишь?! Не трогайте ее, умоляю!

При слове «беременна» Джером, который в это время уже прикрыл глаза и даже начал бормотать себе под нос нечто вроде молитвы, вдруг открыл их и пристально глянул на меня. Я же, тем временем, не унимался:

— Ши, я же знаю, ты не полный, не конченый говнюк! Ты человек с принципами, так?! Решил прикончить меня — хорошо! Это наши с тобой взрослые дела! Но Лаура, и наш ребенок — они тут совсем не при чем!

Какое-то время он молча смотрел мне в глаза. Затем нехотя произнес:

— Я никогда не желал зла детям, Алекс, кем бы ни были их матери и отцы. И твоему ребенку, будь ему суждено родиться, я также зла не желал бы.

— Ши, пожалуйста, сделай так, чтобы…

— Ничего я не сделаю, Алекс. Состоится то, что должно состояться, ради блага и торжества революции. На кону — история. И сей час — не время для сопливого гуманизма.

— Ши, я прошу тебя…

— Все готово, — сообщил, тем временем, один из его людей, в последний раз проверив веревку, петля которой была накинута на шею Джерома.

Два других в это время уже отошли от наших стульев на несколько шагов, заняв выжидательную позицию где-то за нашими спинами. Из прорези на черной маске их глаза смотрели на нас жестко, без жалости и сантиментов. На это задание явно выбрали тех, кто хорошо подходит для такой работы.

— Заканчиваем, — твёрдо велел Ши.

Его холодный, решительный взгляд замер на мне.

— Это необязательно, Ши, — прошептал я, цепляясь за последнюю отчаянную надежду. — Мы можем найти другой способ…

— Прощай, Алекс, — произнес он с сожалением.

И, разбежавшись, сильным ударом ноги выбил стул у меня из-под ног.

§ 41

Я не мог избежать этого. Не мог спастись. Все, что я мог — это предпринять отчаянную животную попытку отсрочить свою гибель. За миг до того, как тело лишилось бы опоры, я подпрыгнул — и, опускаясь вниз, крепко обхватил ногами шею не успевшего отскочить Хона.