Бриджит вздыхает и идёт к мусорному контейнеру. Бродячий кидается к ней, а она спокойно с разворота встречает его боковым ударом ногой в голову. Пока он оглушён, она забирается на крышку мусорного контейнера и пинком освобождает наац.
— Благодарю.
— Не болтай. Прикончи его.
— Возможно, это самые чудесные слова, когда-либо сказанные мне женщиной на первом свидании.
Я дёргаю запястьем, как это делала она, но шипы всё ещё торчат снаружи передней части тела парня. Вращение помогает зарыться ему в грудь, но я застреваю в грудной клетке. Я толкаю и таскаю парня по всему переулку, словно худший кукловод во Вселенной.
— Ты всё обосрал. Никакого изящества. Используй свою силу. Просто выдери его.
Я делаю полшага вперёд, а затем резко отступаю назад, тяня всем своим весом. Спина Бродячего взрывается, и его грудная клетка, лёгкие, сердце и позвоночник вываливаются на асфальт переулка. Вонь хуже, чем в демонском сортире.
— Теперь ты знаешь, почему мы стараемся так не делать, — говорит Бриджит.
— Спасибо, сестра Рэтчед [339]. Тащи другого. Я начинаю входить во вкус.
Бриджит приводит в вертикальное положение третьего. Он делает один пьяный шаг в её сторону. Отступая назад, она наступает каблуком левого сапога на кусок печени курьера. Бриджит лишь на секунду потеряла равновесие, но этого оказалось достаточно, чтобы Бродячий ринулся вперёд и схватил её за запястье.
Она набрасывается на парня с кулаками, коленями и локтями, молотя его и крутя рукой, стараясь высвободиться из его хватки. Живой парень отпустил бы её просто от боли. Проблема в том, что Бродячие не чувствуют боли, а ни один из её ударов недостаточно силён, чтобы уложить его, потому что она всё ещё устраивает фигурное катание на кишках другого Бродячего.
Я делаю взмах наацем и бросаю. Он попадает Бродячему прямо в спину, и на этот раз остаётся внутри. Дёргаю запястьем и тяну. Его позвоночник выскакивает из спины, как костяной чёрт из табакерки.
Я бегу туда, где Бриджит, прислонившись к мусорному контейнеру, соскребает с сапог кусочки лёгких, мышц и Бог знает чего ещё.
— Мне очень жаль.
— Знаешь, сколько стоят эти сапоги? Конечно, нет, потому что если бы знал, то обосрался.
— Прости. Денег у меня нет, но я могу войти в любой магазин в мире и стащить тебе другую пару.
— Мне плевать на эти сапоги. Саймон купит мне столько грёбаных сапог, сколько я только пожелаю. Меня беспокоит, что я скажу ему, что случилось с ними.
— Он не знает о твоём хобби?
— Саймон может быть милым человеком, но девяносто девять процентов его IQ сосредоточены в его члене. Я его секс-трофей, и он не может воспринимать меня никак иначе.
— Слишком плохо. Он кое-что упускает.
Бриджит обводит взглядом залитый кровью переулок.
— Я видала более аккуратные убийства, но также видала и худшие.
— Мне нужно кое-кому позвонить по поводу случившегося. Я не могу оставить кучу трупов валяться у задней двери Карлоса. Я знаю кое-кого, Золотую Стражу. У них есть все виды ресурсов. Они могут справляться с подобными вещами.
— У меня тоже есть люди. Они знают, как избавляться от восставших. Кроме того, мне не слишком по душе ваша Стража.
— Что ты имеешь против них?
— Они правительство. Полиция. Этого достаточно.
С этим не поспоришь. Я позволяю ей позвонить своим людям.
Я возвращаюсь в бар. Карлос закрывается, ставит стаканы в посудомоечную машину, сбрасывает лёд в раковину и протирает барную стойку.
— Бриджит заканчивает на заднем дворе. Тела скоро исчезнут.
— Никогда не думал, что увижу здесь что-то страшнее тех скинхедов, что раньше приходили сюда, но ты всегда умудряешься удивлять меня.
— Не волнуйся. Мы собираемся с этим покончить и убедиться, что этого больше не повторится.
— Эстачидо [340]. Буду признателен.
— Наверное, не самое лучшее время спрашивать, но можно мне всё-таки буррито на вынос?
Карлос секунду смотрит на меня.
— Посмотрю, что можно сделать.
Я иду в мужскую комнату и осматриваю себя в зеркало. Выгляжу не так уж плохо, но кровавых брызг больше, чем я надеялся. Стягиваю рубашку и вешаю на крючок на тыльной стороне двери одной из кабинок. Включаю кран в одной из раковин и жду, пока польётся горячая вода.
Минуту спустя входит Бриджит, захлопывая крышку сотового телефона.
— Мои люди уже в пути.
— Кто твои люди?
— Друзья.
— Ромалы?
— Некоторые.
Она проходит через ту же процедуру, что и я только что. Смотрит в зеркало. Не удовлетворена увиденным и включает воду в другой раковине.
— Куда ты повесил свою рубашку?
— На дверях туалета есть крючки.
Она снимает блузку и возвращается к раковине лишь в лифчике и юбке.
Я держу свои глаза при себе, оттирая с рук и лица последние капли мёртвого парня. Наверное, мне также стоит что-то сделать со своими ботинками, но я бы чувствовал себя глупо, начищая обувь рядом с полуобнажённой женщиной. Я могу подождать, пока не вернусь домой.
Бриджит сушит лицо бумажным полотенцем.
— Как я выгляжу?
— Как Мона Лиза, убивающая ради острых ощущений.
— Да нет же, дурень. Приглядись поближе. Есть ещё кровь? У меня на шее? На руках? Проверь спину.
— Ты в порядке.
— Отлично, — говорит она и мокрыми руками откидывает назад волосы.
— Теперь ты.
Она поворачивает меня к свету и проверяет лицо.
— Ты пропустил пятнышко.
— Где?
— Наклонись.
Она стирает большим пальцем что-то с моей щеки. Потом со лба. Её пальцы перемещаются мне на затылок. Её руки пульсируют там, где мышцы работают под кожей. Так непохоже на ту милашку на вечеринке у Гействальдов. И оставленное нами только что в переулке протухшее мясо. Её сердцебиение и дыхание участились. Она проводит другой рукой по моей груди.
— Мне нравятся твои шрамы.
И вот, мы целуемся.
Мои руки скользят по её спине и бёдрам. Я едва могу вспомнить, каково это — быть так близко к другому телу, не пытаясь пнуть или пырнуть его. Кожа Бриджит гладкая, что в каком-то смысле является совершенно новым ощущением. Неужели любая кожа такая? Неужели я в самом деле позабыл о телах всё, что не имеет отношения к их убийству?
Я веду руками вверх по животу Бриджит, чтобы взять в ладони её груди. Она тянется назад, чтобы расстегнуть лифчик, и бросает его на раковину. Мы ловим себя в зеркале, и как же нелепо мы выглядим. Лижемся в туалете. Оставляя на полу запёкшуюся кровь. Бриджит улыбается мне и с удивительной силой толкает в кабинку, где я повесил свою рубашку.
Я сажусь на унитаз, и она следует за мной внутрь, закрывая и запирая за собой дверь. Она опускается мне на колени, широко расставив ноги, и мы снова целуемся. Её юбка задралась, и она елозит бёдрами вверх-вниз по стояку, который одиннадцать лет прятался в моих штанах.
Возможно, она отчасти телепат, потому что тянется вниз, расстёгивает мне молнию и даёт моему члену выскочить и прижаться к животу. Она наклоняется и обхватывает его рукой.
— А как же твой приятель Ричи?
— Слишком много болтаешь.
Она отпускает мой член, встаёт, лезет под юбку и стягивает трусики, балансируя по очереди на каждой ноге, с уверенностью и отработанным движением берущего прицел снайпера.
— Ты должна знать, что я давно этим не занимался.
— Заткнись.
Она опускает бёдра, хватает мой член и направляет в себя. Ощущение одновременно знакомое и странное, точно так же, как всё происходящее одновременно знакомо и странно. Хорошая новость заключаются в том, что тела есть тела, и даже если твой мозг на перезагрузке, сенсорная память берёт верх, когда ты чувствуешь, как начинает двигаться её тело. После пары неуклюжих попыток мы попадаем в плавный ритм, и кажется, что наши тела синхронизировались. Бриджит опускается всё глубже и глубже, когда я двигаюсь вверх в неё.
