– Рано, – гигант даже не удосужился повернуться к ним.
Роман и Рената, как те самые дошкольники, толкаясь плечами и пятясь, вывалились обратно в коридор. Переборка закрылась перед самым носом и они рассмеялись в голос.
– Мы с Олей списывались в Циолковском, – хитро сощурилась Рената. - Корстнев не всё может проконтролировать.
– Да? Какую тайну она поведала тебе на этот раз?
– Что вы решили пожениться.
– Решили? Так сказала? – наигранно выпучил глаза Роман. – Поговорили, вроде бы, раз. Ну, пять. Квартиру сняли. Тёщеньке с тестюшкой намёк некоторый сделали. Но чтоб решить…
– Не кривляйся, Ром.
– Есть не кривляться!
Роман то и дело поглядывал на вентиль-затвор внешнего шлюза в конце коридора.
И мучительно старался не думать об Ольге. В какой-то момент это сделалось настоящей пыткой. Всё остроумие и самоирония куда-то улетучивались, он оставался наедине с непреодолимой одеревенелостью. Роман вдруг понял, что перестать думать о ней тоже самое, что – надо же какая пошлость! – перестать дышать.
Именно поэтому он и паясничал. Рената, хоть и не сразу, поняла это и плавно свернула с больной темы. Она и сама нередко гнала от себя нехорошие подозрения. Очень нехорошие.
– Где командир? – бас из генераторной, казалось, заполнил коридор даже раньше, чем переборка успела открыться даже наполовину.
– Идёт, – откликнулся Саныч, приближаясь быстрым шагом. – Давайте начинать. Чем скорее – тем лучше.
В генераторной было жарко, и войдя, Рената тут же зашлась сухим кашлем. Буров глянул на неё, как на вскрикнувшую от «неожиданности» барышню, чей солнечный зонтик, стоило ей подняться на нос корабля, унесло гуляющим в открытом море ветром.
– Ты как? – склонился над ней Роман.
– Всё нормально. Что-то просто… сухо как-то в горле.
Пол и стены в генераторной гудели. Казалось, вибрировал даже колючий воздух. И в таких условиях предстояло выходить в радиоэфир. Более идиотского размещения радиоаппаратуры на челноке вряд ли удалось бы выдумать. Лично для Ренаты, спорных моментов в Уставе о космоходстве было не так уж много. Но вот этот - точно.
Буров сел за пульт и проверил переменный поисковый сигнал, который «шарил» по планете с момента их пробуждения.
Рената осмотрелась. Она не имела технического образования, и не очень-то интересовалась квантовой механикой, как и физикой в целом. Но даже ей, доктору, хирургу, был очевиден факт сумасшедшего скачка в техническом прогрессе.
Стартом величайшей в истории человечества череды эврик можно смело считать открытие гравитационных волн в две тысячи пятнадцатом году. Само открытие это, правда, больше походило на то, как мальчишки на берегу озера вдруг обнаружили существование в нём огромной, поросшей мхом щуки – не попадись та совершенно случайно в расставленную сеть, восторгов и криков на берегу не слышалось бы.
Радио зашипело. Громко, бойко, будто заявляя сходу: никакой я вам не анахронизм, я ещё ого-го! Истукан принялся прослушивать эфир, надев наушники. Внешние динамики при этом тоже работали.
Шипение и щелчки, вибрация и гул, сухость во рту – Рената вдруг почувствовала себя нехорошо и опёрлась на плечо Романа. Тот передал обмякшую женщину командиру, а сам спешно принёс стакан воды и ещё один раскладной табурет.
Спустя пару минут за Нечаевым пришёл Иван. Он выглядел обеспокоенным: взгляд не находил себе места, движения коротки, неуклюжи. Пара слов, и Роман без объяснений, покинул генераторную.
Буров поднял руку внезапно. Шипение внешних динамиков, так называемый белый шум, никак не изменилось, в то время как у себя в наушниках инженер что-то расслышал. Рената застыла бледным изваянием, как никогда надеясь на удачу. Иллюзий уже не осталось: прощупать планету должным образом ей не удасться.
А ещё она знала, что никому не скажет об этом. Молча приступит к поиску других психосерверов. Чем бы ей это ни грозило.
– Вы готовы, если что? – наклонился Саныч. Надо же было ему спросить именно это…
– Да, – без зазрения совести соврала Рената.
Буров что-то без устали подкручивал на панели радиопередатчика, морща высокий лоб. Пальцы, прижимавшие наушник, белели. И вдруг он замер, повернулся к остальным:
– Есть.
Рената выдохнула и чуть не упала с табурета, едва ухватившись за Александра Александровича.
– Выведи на общий канал.
Буров пошаманил с тумблерами, и шипение разбавило что-то ещё. Что-то похожее на… песню?
– Вот ведь… Вы это слышите? – Саныч обратился к Ренате скорее так, машинально. Она покивала, стараясь глядеть строго в одну точку. Но тоже – машинально.
Буров всё ещё химичил. Как с настройками стоявшего небольшим отдельным блоком эквалайзера, так и с непокорным частотным бегунком, бросаясь рукой то в один конец панели, то в другой. Из динамиков, сквозь стену белого шума и гул, прорывалась еле различимая музыка: рваный гитарный бой. И спустя пару секунд она была уже вполне узнаваемой. Даже очень.
– Что это? – выпучил глаза Александр Александрович.
Буров снял наушники, будто желая удостовериться, что не он один слышит это. Между тем резкий, хриплый голос отрывисто вскричал:
«…не люблю насилье и бессилье-е, вот только жаль р-распятого Хр-р-риста!».
– Это… это ж…
– Высоцкий, – с наивной простотой пожала плечами Рената.
Мужчины разом уставились на неё, словно она только что, на их глазах голыми руками придушила бурого медведя.
Резкие гитарные аккорды и узнаваемый даже в этом уголке Вселенной хриплый баритон стали пропадать, вновь утопая в море белого шума. Вернуть их никто не пытался. Буров отослал Ординатору частотные характеристики, и сел лицом к остальным.
Рената напомнила о себе чисто по-женски - рухнула в обморок. Александр Александрович еле успел подхватить.
Когда её несли по коридорам в жилые кубрики, навстречу почти нёсся Роман.
– Всё хорошо, Ром, – опережая очевидные вопросы, выкрикнул командир. – Просто обморок.
– Иваныч, Вику – бегом! – выкрикнул тот и помог со сползающей с рук Ренатой. Послать сигнал через Ординатора не было возможности – единственный психосервер-то в отключке! И Иван побежал.
Ренату опустили на лежак, поправили под головой подушку. Но появившаяся следом Вика первым делом убрала её.
– Помогите, – она указала, чтобы Ренате приподняли ноги, под которые она подложила обе подушки, включая свою, – Воды. И глюкозу. Сахар или леденцы, – Иван опять скрылся, но на этот раз вместе с Романом.
Тоненькая, маленькая, как деятельный мышонок, Вика совершенно спокойно, будто ничего и не произошло, померила пальцами пульс и расстегнула верх кителя Ренаты. Когда принесли полный стакан, она набрала в рот воды и сильно прыснула той в лицо. К этому моменту в кубрик зашли ещё и Трипольский с Павловым, и стало душно.
– А ну! Все на выход! Нужен воздух, не толпитесь, – Виктория встала и принялась худенькими ручками выталкивать коллег в коридор.
Но Трипольский вдруг сам бесцеремонно отстранил Вику. От неожиданности она так и уселась оторопело на лежак. Как ни в чём не бывало, Фарадей прошёл в конец кубрика, что-то внимательно разглядывая по стенам и потолку. Влез на второй ярус и, под взглядами остальной группы, принялся что-то нащупывать.
Первым из ступора вышел Иванов. Он было попытался сделать замечание: мол, нельзя так – девушка же. Но Трипольский только отмахнулся, слезая обратно. Так ничего и не пояснив, он протиснулся через коллег и с озабоченным видом исчез.
Очнувшейся Ренате дали воды и сладкий леденец, душисто пахнущий тимьяном. Бледная, она слабыми руками взяла стакан, отхлебнула и принялась благодарить Викторию. Нечаев и Саныч вышли в коридор.
– У меня такое…
– Не у тебя одного, – заверил командир. – Ну, ладно. У тебя что стряслось?
– Милош из изолятора выбиралась.
– Как?!
– Вот чего не сказала, того не сказала. Когда мы оказались на месте, её Ганич заговаривал. Бубнил чего-то в темечко, за голову держал. Молился, – последнее слово Роман почти выплюнул.
