– А она? – спросил командир. Кому, как не ему знать, что людей с повреждённой личностью стоит опасаться. Последний инцидент с участием повреждённого увеличил их с Нечаевым служебные досье сразу на пару страниц: Роману досталась официальная благодарность и медаль «за хорошую службу», а командиру – пометка о сломанных рёбрах и раздробленной ключице.
– Ничего. Сидела как под гипнозом. В стенку смотрела, точно там последний сезон «Шерлока» анонсировали. Мы подошли – она не отреагировала. Поп тоже не мешал. Взяли с Иванычем под руки да отвели обратно, – Роман развёл руками. – Переборка цела. Замок сработал сразу, как только она закрылась. Панель тоже нетронута. Мистика какая-то, Саныч.
– Да уж… Мистика. Моё тебе мнение: чего-то слишком дохрена стало этой мистики! Милош сквозь переборки ходит. Буров в эфире Высоцкого выудил.
– В смысле – Высоцкого?..
– Того самого, Ромка, того самого… Как – не спрашивай. Я сам ничего уже не понимаю…
Сами собой вспомнились слова Бурова про два равноценно неправдоподобных варианта, ведь дело обстояло схожим образом. Ну не спел же кто-то тут, на Ясной, голосом Владимира Семёновича, да ещё и под гитару! Под какую гитару, ну откуда тут гитара?! Но не менее невероятным выглядело и то, что кто-то перед запуском контрабандой протащил на «Герольд» аудиозаписи. Хотя… если учесть, что в тридцать восьмом году исполнялось ровно сто лет со дня его рождения, то, наверное, мог бы найтись энтузиаст. Вот кого-кого, а энтузиастов в России хватало всегда…
– Связь, проще говоря, не наладили.
– Нет. Буров говорит, что кроме Высоцкого в эфире никого. Так что… Так что будем ждать, пока Ренате станет…
– Я готова, – Рената стояла в проёме и с усердием поправляла китель, словно просто долго собиралась, а не лежала в послеобморочном состоянии.
– Рената Дамировна…
– Александр Александрович!
Вот умеют порою некоторые женщины придать своему голосу тон, лишающий большинство мужчин всяческих аргументов. Наверное, именно такие женщины – с гипертрофированным материнским инстинктом и несгибаемой волей, и были некогда самыми деспотичными властительницами в матриархально устроенных обществах.
На самом деле ей по-прежнему было страшно. В полузабытие Ренате привиделись опустевшие модули, покрытые толщей сероватого снега. Она не забыла, что из девятнадцати человек на промозглой Хиц-3 выжило всего четверо, и их счастье, что в том числе оказалась психосервер. В противном случае, отправленная для поиска колонистов экспедиция вернулась бы ни с чем. А они погибли бы.
– Ведите, – Рената указала коллегам на коридор.
Только войдя в генераторную снова, она поняла, что сглупила. Раз уж надежды на традиционную связь не осталось, можно же было и не ходить сюда. Никто ведь не заставлял её сканировать планету сидя именно тут, дыша ужасно колючим, сухим воздухом, от которого ей поплохело.
Но вслух она ничего не сказала. Села ровно на ту же табуретку, с которой упала какое-то время назад и приготовилась.
Поиск психоактивности первого типа был отдельной дисциплиной на факультете. Сложной, если не самой сложной. Но преподаватели успокаивали: это из-за большого количества посторонних импульсов, ведь на территории Союза после войны жило никак не менее пятисот тысяч женщин со способностями психосервера. Мол, в реальных условиях всё куда проще: на чужой планете найденный импульс попросту не может быть посторонним.
– Я могу упасть, – предупредила Рената, прилежно укладывая ладошки на колени. – Но приводить меня в чувства опасно. Слышите? Вика обо всём в курсе. Если что – пусть наблюдает.
Все сделали вид, будто информация для них – новая.
Рената закрыла глаза и медленно опустила барьер, полностью отдаваясь во власть Ординатора. Она прекрасно помнила каждый шаг, необходимый для успешного сканирования. И готова была на всё.
Но что-то сразу пошло не так.
Вместо непроглядной темноты, сродни той, из которой космопроходцев после “прыжка” выдёргивал Ординатор, вокруг клубилась и завивалась непонятная серо-синяя хмарь. Она была неоднородна, внутри то и дело угадывались странные очертания. А ещё, Рената ощущала себя отдельно от Ординатора, будто бы во плоти…
Хмарь растеклась, очертания становились чётче, линии проступали всё быстрей, соединяясь в ровные силуэты домов и грубые перекрестия зарешёченных окон, из которых вдруг заструился разнотонно свет…
Рената закричала, осознав себя стоящей на сером крупном песке, посреди холода безликих теней, но ничего не вышло, словно рот её был залеплен остывшим воском. И тогда крик, не найдя хода наружу, обернулся жгучей болью, которая быстро росла, давила изнутри, опускаясь всё ниже, сминая внутренности.
Взвыла сирена воздушной тревоги. Звук по-прежнему тут не существовал, Рената просто знала, что город окутал оглушительный вой – предвестник всеобщей гибели. Смертельно-холодные тени, шедшие до этого строго в одном направлении, бросились вдруг в разные стороны, проходя друг друга насквозь.
Она упала на четвереньки, загребая пальцами серый холодный песок. Боль в животе вынуждала беспрерывно и беззвучно кричать, отчего сама же и усиливалась, нарастая комом мокрого снега.
Прямо перед ней, на ненавистном песке, блестела петлица: два разлетающихся в стороны транспортных самолёта с человеком на парашюте по центру. Слёзы хлынули, полились солёным потоком, а внутри всё будто заледенело и с треском посыпалось.
Холод серого песка вокруг женских колен жадно впитывал тепло крови, обильно стекавшей по внутренней стороне бёдер…
Глава 10. Сомнамбула
О сборе в кают-компании экспедицию оповестил Ординатор. Командир выглядел озадаченно, но уже не так, как накануне выхода в эфир. На лице его читалась уверенность, как будто он принял для себя определённое решение.
Виктория поменялась ролями с Ренатой – теперь она ухаживала за ослабленной после неудачного сканирования коллегой. Если обморок ещё как-то можно списать на случай, на атмосферу в генераторной и так далее, то второе падение и отключка, из которой Рената еле выкарабкалась, уже не умещались ни в какие рамки.
Тем более, случившееся с Ренатой ощутили почти все.
Каждый прекрасно понимал, зачем группа собралась. Дело шло к обсуждению возможного отступления.
– Итак, – Саныч хлопнул ладонями по столу, что-то его во всей этой ситуации неуловимо веселило. – Предлагаю обсудить произошедшее.
– А что, разве что-то случилось? – недоумённо вскинул лысые брови Бёрд и посмотрел на сидящего рядом Ганича, словно ожидая, что тот примется всё ему растолковывать.
– Случилось, Майкл. Нам не удалось выйти на контакт с колонистами с помощью радио. И возможностей психосервера у нас тоже теперь нет.
Рената поморщилась, словно её отчитывали за какой-то проступок. Вика ободряюще сжала её руку.
– А это означает, что у нас нет шансов обнаружить колонистов. Тимофей Тимофеевич весь сегодняшний день, почти, крутил бегунок.
– Ну песню же кто-то запустил в эфир! – Роман отклонился и скрестил на груди руки. Ему очень не нравилось направление, в котором двинулся разговор.
– Её могли запустить, песню эту, ещё хрен знает сколько лет назад. И ты, Рома, не хуже меня знаешь это.
– Она не одна…
– Что?
– Она не одна там, – громче повторил Буров. – Я насчитал тридцать три штуки. Целый концерт Высоцкого.
– Леонид Львович, кто такой Высоцкий?.. – наклонившись к Ганичу, тихо спросил Бёрд. Тот вроде раскрыл рот, но передумал, махнул только рукой: позже, мол, объясню.
– Пусть так. Это ничего не меняет. Контакта с колонистами нет, и это главное.
– Может, следует поискать их? Ну, выйти и поискать? Наружу, – робко уточнил Ганич.
Александр Александрович посмотрел на него. Терпеливо так, внимательно. Как смотрят на детей, задавших очень взрослый, но очень неуместный вопрос.
– Только если у вас, Леонид Львович, есть соображения как вычислить синтетика в арсенале. В таком виде, – он обвёл себя пальцем от лба до ног, – по Ясной не побродишь. Нужны скафандры. Можно, конечно, просто надеть противогазы. Но это опасно. Мы ничего не знаем о планете! Косте Корстневу, видимо, пора на пенсию, раз он такие отчёты нам выдаёт…
