А ведь он, Крымов, даже не сообщил о том водовороте, в котором оказался, своему «небесному куратору», как он в шутку называл его, Антону Антоновичу Долгополову. Притяжение Лизы мешало сделать это. Старик ведь наговорит ему такого, от чего тотчас поплохеет. Начнешь сомневаться, дергаться. Ну его, дотошного старика! Пока что. А там будет видно.
– Как ваша матушка, Кирилл Евгеньевич? – спросила Елизавета Михайловна.
– Старушка-мама? – усмехнулся богач-аптекарь.
– Почему вы смеетесь?
– Да нет, не смеюсь.
– Смеетесь-смеетесь, – кивнула Елизавета Михайловна. И с улыбкой посмотрела на компаньона. – Ну же, говорите.
– Составляет список спектаклей, которые собирается посмотреть в ближайшее время.
– Ого!
– Вот именно: ого! А также опер, оперетт, концертов и так далее. Она теперь, скорее, на мою сестру больше похожа. Внешне. На младшую. Да, и билет в бассейн заказала – годовой. И на аэробику записалась.
– Ого, – еще более весомо произнесла Лиза. – Впечатляет.
– Но это еще не все.
– А что еще? Какие проблемы?
– Она просит вторую ампулу.
– Почему?
– Она уверена, что помолодеет еще на двадцать лет. У нее далеко идущие планы.
– Например?
– Могу только предположить, что она захочет найти для меня папу.
Крымов рассмеялся – не сдержался. Шофер остался непроницаем. Но рассмеялась и Лиза, а за ней и сам Панкратов. Хотя реакция чужого телохранителя ему не понравилась.
– Вот это поворот, – кивнула молодая дама.
– А вы об этом не думали, Елизавета Михайловна? Что людям, вкусившим от вашего источника, захочется большего? Много большего.
– Представьте, думала.
– И что же?
– Пока ничего. Как можно предугадать такое будущее? – спросила Елизавета Михайловна. – В начале двадцатого века братья Райт изобрели свой знаменитый планер, который летал в метре над землей, а еще через тридцать лет немецкие бомбардировщики разносили Гернику. Это называется его величество прогресс.
– Вот и я о том же, Елизавета Михайловна. Что вы думаете о прогрессе вашего бальзама? О перспективах?
– Нашего бальзама, – уточнила Лиза. – Теперь уже нашего, Кирилл Евгеньевич.
Кивнул и аптечный король.
– Да-да, нашего. Еще какого нашего.
Она потянулась и накрыла его руку своей рукой.
– Ну а сами вы, Кирилл Евгеньевич?
– Что я сам?
– Вы понимаете, о чем я говорю.
– Очень хорошо понимаю.
– Так что?
– Я вожу две ампулы с собой и два шприца. Вожу, как волшебство, но боюсь пустить это чудо в ход. Пока боюсь.
– Ничего, время есть. – Она сжала его пальцы и потянулась к окну. – Кажется, мы приехали? Андрей?
– Да, Елизавета Михайловна, – отозвался ее телохранитель. – Вот и обитель с прекрасным названием «Долгожитель».
Перед ними уже открывались электронные ворота. Автомобиль медленно пополз по дороге, параллельно с которой с двух сторон за фигурным кустарником тянулись аллеи, а за ними был разбит роскошный ухоженный парк.
– Да это райские кущи, – заметила Лиза. – Старей и радуйся.
2
Богатых стариков свезли в креслах-каталках в зимний сад, где росли пальмы и другие тропические растения. Тут не было только кактусов, о которые могли бы пораниться несчастные. У многих из них голова уже плохо работала или не работала совсем. Они едва узнавали своих родственников или совсем не узнавали. Поэтому держать их дома смысла большого не было. С таким же успехом можно держать дома герань в горшке. Ни поговорить, ни вспомнить хорошего. А тут за ними был идеальный уход. Родственники приезжали к ним, вздыхали и плакали, глядя на развалины, которые когда-то назывались «папа» и «мама», и уезжали, с тревогой ожидая, что рано или поздно им позвонят и скажут: наши соболезнования, но ваш околел.
Их было человек тридцать, и все они сидели в креслах-каталках и ждали. В мешковатых пижамах, с едва живыми глазами, пускающие слюни, с капельницами и трубками, бледные и немощные.
– Какое скорбное зрелище, – посочувствовал Панкратов, едва они пожали друг другу руки с главным врачом, седым крепышом. – Эх, Наум Наумович, сразу вспоминаю папу…
– Евгений Анатольевич держался молодцом, – ободрил его главный врач. – Но всему приходит конец. В том числе и нашей жизни. Так что за лекарство вы привезли? Вы же понимаете, Кирилл Евгеньевич, без особых рекомендаций мы не можем его использовать. Тем более с такими жильцами, – кивнул он на престарелых развалин. – Родственники многих из них – влиятельные люди. Случись что, клинику прикроют в одночасье, а меня упрячут за решетку.
– Все понимаю, – с улыбкой кивал Панкратов. – Абсолютно все. Для начала я вас представлю коллегам.
И он представил трех докторов наук.
– Вы очень молоды для таких званий, – недоуменно пробормотал главврач клиники. – А ваше лицо мне кажется очень знакомым, и фамилия ваша на слуху, – обратился он к профессору.
– Еще как на слуху, – весело кивнул тот, вызвав еще большую озадаченность у главврача.
– До вас еще не долетели новости из хосписа с улицы Буденного? – спросил Панкратов. – Я про вчерашние события?
– Нет, а что там случилось?
Кирилл Евгеньевич Панкратов, с лица которого не сходила улыбка, переглянулся с тремя докторами наук. Молодыми и дерзкими, по-другому и не скажешь. Особенно это касалось Павла Алексеевича Каратаева, с лица которого не сходила улыбка алхимика, отыскавшего философский камень.
– Можно, я переговорю с коллегами? – попросил аптечный король. – Две минуты?
– Разумеется, – ответил главврач.
– Кирилл Евгеньевич, а чего нам таиться, переговариваться, перешептываться? – задал вопрос профессор Каратаев. – У нас что, мировой заговор? Пройдем в кабинет главврача, покажем ему вчерашние записи из бомжатника и сегодняшние из хосписа, и все будет ясно как белый день.
– Какие записи? – поинтересовался главврач клиники и директор дома престарелых «Долгожитель». – Что вы мне хотите показать?
К ним как раз подходили братья Белоглазовы, элегантная красотка и спортивного вида мужчина в кожанке.
– А вот сейчас вы все и увидите, – торжествующе кивнул аптечный король Панкратов. – Как говорят в народе: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Хорошо, уговорили, – кивнул Наум Наумович. – Вас, Кирилл Евгеньевич, я знаю давно и вам всецело доверяю. Идемте ко мне, дамы и господа.
Прошло два часа. В мертвой тишине сидел Наум Наумович, глядя на монитор ноутбука. Расположившись в креслах и на диване, все молча смотрели на него. Назойливо и тревожно тикали настенные часы. Как бомбардировщик, время от времени оживая, носилась по кабинету главврача шальная осенняя муха и со всего маху зло билась в стекла. Все понимали торжественность момента и не смели нарушить тишину. Все, кроме мухи.
– Надо поймать эту муху, – не сводя глаз с монитора, где на паузе замерло действие, полностью уничтожавшее привычную картину мира, пробормотал главврач клиники. – Моя секретарша уже два дня за ней охотится. Надо изловить эту паразитку…
Он вдруг рывком поднялся, смахнул с себя пиджак и закатал рукав.
– Делайте! – сказал он. – Вот я все и увижу! Сам увижу!
– Герой, – хохотнул Анастас Прокопович, известный в аду как Болтун, и подмигнул брату-близнецу: – Делай, Сеня, у тебя рука легкая.
Но Злыдень уже открывал заветный серебряный кейс…
Пансионат «Долгожитель» при клинике взорвался очень быстро – это был не бомжатник, где обитали бездомные, у которых и близких-то не имелось, и даже не хоспис, куда свезли своих дальних родственников, никому толком не нужных, а может, и не очень дальних, но все равно ненужных, самые обыкновенные граждане. Не спотыкаться же о них, умирающих, в тесных городских квартирках? Не слушать же стоны с утра до ночи и вновь до утра? Так и с ума сойти можно – сам еще заболеешь и сдохнешь раньше срока.
Тут обитали другие люди, в прошлом – воротилы, от которых много что зависело, просто время и болезни взяли их в оборот и приковали к больничным койкам, отняли физические и духовные силы, но в первую очередь – разум.
