Элирм VII (СИ) - Готлейб Владимир

Хлопок в ладоши, и в помещении раздался невидимый голос.

— Эд, ты совсем спятил⁈ Что ты творишь? Иди проспись! Ада — машина! Искусственный, мать твою, интеллект!

— Генри, ты не понимаешь! Она — нечто большее, чем просто машина!

— Иди домой! Тебя дома ждет жена! Настоящая! Мне уже осточертело врать ей о том, где ты пропадаешь сутками напролет!

— Это ведь ты должен был жениться на ней, а не он, — задумчиво произнес титан. — Жить под одной крышей. Часами разговаривать. Воспитывать детей. В некотором смысле ты добился своего. Я прав?

— О чем это он⁈ — не понял Файр.

— Элли жива, — ответил Август. — Я уговорил ее отправиться на Элирм со второй волной. При условии, что ты никогда об этом не узнаешь.

— Ах ты ублюдок… — опешил Доусон. — Столько лет! Столько лет я думал, что она умерла, и ты ничего не сказал⁈

— Ай, закрой пасть, — отмахнулся от него Диедарнис. Сдавил глотку профессора тисками, после чего снова обратился к инженеру: — Ты безусловно виноват. Но виноват не в этом.

— …

— Ты никогда не жил для себя. И, пожалуй, в этом плане ты чем-то похож на Мозеса. Вечно второй, вечно на подхвате. Даже в рядах Вергилия ты стремительно скатываешься на второстепенную роль, медленно, но верно уступая лидерство Эо О’Вайоми. Так может, настало время это изменить? Забрать себе первенство и стать лучшим?

— Ну, знаешь ли, — не удержался от комментария монах. — Оби-Ван никогда не был сильнейшим из джедаев. И тем не менее, победил Дарта Вейдера. Дважды.

В следующую секунду мегалодон оказался возле Антона. Посмотрел на него сверху вниз и, будто бы играясь, пару раз ткнул того пальцем в живот.

— Надо же, жирдяй набрался храбрости, чтобы вклиниться в диалог. Зная, что за нарушение тишины может последовать наказание, — усмехнулся он. — Что ж, значит, теперь твоя очередь. Давай. Исповедуйся. Поделись своей мерзостью.

— Братишка, ну и что конкретно ты хочешь узнать? — робко поинтересовался Мозес. — Да, я гадкий человек. Где-то подловат, где-то трусоват. В пятом классе я украл у Локо несколько дисков с играми и сознался в этом только сейчас. В девятом мама учуяла от меня запах сигарет, и я не придумал ничего лучше, чем свалить всю вину на Влада. Ему потом такую взбучку устроили, что вспоминать страшно. Сдать меня не сдал, но месяц не разговаривал. Что еще… — монах ненадолго задумался. — Еще я ковыряюсь в носу, достаю пух из пупка и периодически душу одноглазого змея. Также, пусть это и стыдно признать, но в последнее время я не чураюсь куртизанок Марак-Дола. Все-таки есть в этих женщинах нечто особенное. А! Еще я однажды задонатил в игру, но при этом всем рассказал, что самостоятельно выбил тот легендарный скин. Короче да, я — та еще мразь.

— Юмор, — склонил голову Диедарнис. — Защитный механизм, позволяющий скрыть неприятную правду.

— Какую?

— Ту, что в глубине души ты ощущаешь себя ничтожным. Сравниваешь себя с остальными и бесконечно задаешься вопросом: «Почему одним все, а другим ничего?». И ты завидуешь. Страшно завидуешь. Телу Германа. Харизме Гласа. Бесстрашию Локо. Но больше всего ты завидовал Эо. В тот самый день, когда в вашу башню пожаловала синекожая гостья.

— Так я этого и не скрываю! Более того, я уверен, тут даже старый маразматик признает, что Ада — пушка-бомба-пулемет. Да настолько, что ни Лоба, ни ДваБи и рядом не стояли. Как такому не завидовать?

— Зависть пробуждает в сердцах самые гнусные качества, — ответил титан. — В связи с чем я хочу задать тебе вопрос: скажи, когда в Искариоте Эо понял, что его обманули и предали, ты радовался? Ощутил внутри себя этого подленького злорадствующего червячка, пританцовывающего от мысли, что не тебя одного постигла неудача?

— Не-а, — покачал головой монах. — Я, конечно, тот еще пухлый гаденыш, но не настолько.

— Странно. Ты не врешь.

Мегалодон с удивлением покосился на люк. Шагнул в сторону и задумчиво почесал затылок. Казалось, будто бы он и в самом деле не ожидал подобного исхода. Ошибся? Допустил просчет?

— Ничего странного, — ответил Мозес. — Просто ты, зубастик, либо плохо понимаешь «двадцать первых», либо никогда не имел друзей. Дружба — это работа. Особенно когда вы знаете друг друга десятки лет. Я сотню раз хотел придушить каждого из этих парней. Послать к черту, не разговаривать. Но если так делать, то в какой-то момент ты превратишься в изгоя. Следовательно, приходится терпеть этих козлов. А вместе с терпением приходит и желание, чтобы у каждого из них все было окей.

— Это не дружба. Это собачья верность, — вопреки ожиданиям Диедарнис не стал наказывать монаха за хамское обращение. — Я обязательно выбью из тебя веру в людей. Как и из тебя.

Титан оказался вблизи Германа. Прошелся вокруг него пару раз и постучал костяшками пальцев по мифриловым доспехам.

— Вот смотрю я на тебя, и знаешь, что вижу? Единственного нормального человека во всем этом террариуме. Честный. Добрый. Храбрый. Ты словно алмаз в шкатулке с гнилыми зубами. Жаль, что такие, как ты, умирают первыми. Становятся заложниками собственного альтруизма, — хозяин «подземелья» заглянул танку в глаза. — Очень скоро твоя доброта выйдет тебе боком. Это и есть твой урок. Не спасать. Не прикрывать. Дать другу умереть. Только так ты сможешь прожить долгую и счастливую жизнь. Как думаешь, услышав мое предостережение, ты сможешь отступиться от принципов? Пожертвовать другими, лишь бы спасти себя?

— Сомневаюсь, — хмыкнул тот.

— Бедный. Бедный Герман, — печально вздохнул титан. — Как мало же тебе осталось. А вот интересно, ты уже его чувствуешь? Дыхание смерти? Пустоту, необъяснимую грусть, слабое дыхание, как будто ты неосознанно пытаешься экономить воздух? Аквариус чувствовал.

Услышав последнее, Герман сильно занервничал. Слова Диедарниса сковырнули в нем то, о чем другие даже не догадывались. И для нас, как для его друзей, это не осталось незамеченным.

— Не обращай внимания, многоуважаемый танк. Он тебя просто пугает, — сказал Глас. — Пока я рядом, твое будущее в надежных руках.

— И ЭТО ГОВОРИШЬ ТЫ??? — раздался яростный крик. — Тот, кто лишил будущего самого дорогого и близкого человека⁈

Мегалодон телепортировался к Эстиру. Пару раз ударил его по лицу и посмотрел на шамана с такой жгучей ненавистью, что мне вдруг стало не по себе. Я буквально кожей почувствовал, как тот балансирует на грани между «исповедью» и убийством.

Титан держал его за грудки еще около минуты, как неожиданно успокоился. Погасил в себе гнев, а затем отпустил скомканную ткань, не переставая при этом буравить оппонента глазами.

— Балагур, весельчак, харизматичный алкаш… и лжец, — мрачно произнес он. — Да, Глас Эстир, ты хороший актер. Убедил всех вокруг, что ты в полном порядке. Правдоподобно настолько, что твои друзья даже не подозревают о том, что в глубине души ты давно мертв.

Шаман вздрогнул как при ударе током. Лицо исказилось гримасой отчаяния, а тело превратилось в оголенный нерв. Ведь он понимал, что за этим последует.

— Поразительно, — продолжил Диедарнис. — Сорок семь лет испытания, из которых тридцать девять ты шагал рука об руку с Эо и Германом, но при этом так и не раскрыл им свой главный секрет. Не покаялся. Не облегчил душу. Думаю, пришло время это сделать. Сегодня. Сейчас.

— Нет… нет… — принялся мотать головой Эстир. Так, словно отказывался верить в происходящее. — Пожалуйста… только не это…

— Да, дорогой Глас, да, — зловеще оскалился мегалодон. — Именно в этом заключается твое первое испытание. А значит, ты либо исповедуешься, либо отправишься на кладбище душ. Так и… что ты сказал ей? Девочке, умирающей от страшной болезни.

— Нет… Не надо… Прошу тебя… — друг пребывал в тихом ужасе. Чувствовал, как почва уходит у него из-под ног, и сотню раз пожалел о том, что посмел вставить реплику.

— Что ты сказал ей⁈ Говори! Что ты сказал своей дочери⁈ А⁈ Отвечай трусливый ублюдок!!!