Над центральным островом Венеции, над Большим каналом и его рукавами, над районом Риальто, где красовался недавно отстроенный новый деревянный мост, рвались разноцветные фейерверки – это было поразительное новшество, пришедшее в Европу из далекого Китая. По тесным каналам плыли огромные гондолы и лодки, в которых в эту февральскую ночь кутались в теплые плащи венецианцы, пили вино в тесных объятиях женщин, будоражили и распаляли воображение друг друга самыми смелыми речами, смеялись в голос, ждали бурного и жаркого продолжения в богатых дворцах и выраставших из воды домах Венеции. Каждому должно было перепасть этой ночью, как и следующими, ведь карнавал не утихал долгие две недели, во время которых жадные сердца получали всего в достатке. И тем более радостно и ненасытно пили из этой щедрой чаши венецианцы, потому что знали: их праздник оборвется ровнехонько с первым днем Великого Поста. Злостный распутник в одночасье станет примерным семьянином, зарвавшаяся блудница превратится в благонравную матрону. И мерно заскрипит привычное колесо жизни.
Той первой февральской карнавальной ночью, когда зимнее итальянское небо полыхало от взрывов фейерверков, а раскаты катились над островами в сопровождении музыкальных инструментов и восторженных людских голосов, у Большого канала, недалеко от деревянного моста Риальто, похожего на дом, нависший над водой, остановился паланкин черного дерева. Двое крепких молодцов в масках рабов-мавров опустили крытые носилки на мостовую, длинный слуга в черном плаще и носатой маске, размеренно шагавший за паланкином, обошел его и открыл дверь. Только потом он протянул руку, на которую легла женская в узкой черной перчатке до самого локтя.
Из паланкина вышла дама в черном бархатном платье, в плаще и капюшоне, в перламутровой маске, отполированной так, что в ней причудливо переливались отсветы огней фейерверка.
– Благодарю, Бартоломео, – сказала она слуге. – Жди меня.
Женщина направилась к чугунному парапету Большого канала, у которого одиноко стоял в темном плаще и берете молодой человек. Он уже успел оглянуться на паланкин и понял, что чем-то заинтересовал даму в карнавальной маске. У самого молодого человека маски не было – само лицо с тонкими чертами выглядело почти как своеобразная маска: бледное, одухотворенное, с большими печальными глазами. Словно и не было вокруг него той жизни, пестрой и живой, точно тело ползущей змеи, Большого канала, укрытого сотнями плывущих или дрейфующих лодок, с рвущими ночь факелами, тысячами голосов, звучащими лютнями и мандолинами, рожками, флейтами Пана, тамбуринами и бубнами с колокольцами, пришедшими с Востока и столь полюбившимися в Европе.
– Добрый вечер, сеньор Бьянки! Простите, что беспокою вас, – подойдя, проговорила дама. – Но я знаю, кто вы, и не просто так остановилась для разговора. Уделите мне несколько минут? Ведь вы художник Алессандро Бьянки, не так ли?
Молодой человек взглянул поверх плеча дамы на ее долговязого слугу в черном плаще и шляпе. Тот стоял в стороне и выглядел довольно грозно в своей носатой маске, да еще при шпаге и кинжале у пояса. Потом посмотрел на ее носильщиков – мнимых рабов-африканцев.
– Вы знаете, как зовут меня, но я не знаю, как зовут вас, сеньора, – смущенно проговорил он. – И я не вижу вашего лица и ваших глаз.
– Мне открыться?
– Если можно, сеньора. И если я не нарушаю запрета…
– Нет, не нарушаете, моя маска ради карнавала, а смотреть глаза в глаза – привилегия всех, кто ищет общения. – Женщина неторопливо сняла перламутровую маску и открыто улыбнулась молодому человеку. – Меня зовут герцогиня Лилиана Савойская.
У молодого человека даже дыхание перехватило, но не от громкого титула – в эту ночь многие важные особы инкогнито бороздили каналы Венеции в поисках новых знакомств. Так прекрасна, изысканна и печальна была случайная ночная знакомая! Теперь уже именно таковая – ведь он знал ее имя…
– Я к вашим услугам, герцогиня, – поклонился он.
– А вот этим словам я очень рада, сеньор Бьянки, ведь именно ваша услуга мне и нужна. О вас мне рассказали в церкви Святого Себастьяна, когда я пришла узнать, кто сегодня лучший художник Венеции. – Улыбка коснулась ее несравненных губ. – Мне назвали ваше имя.
Молодой человек смутился от такой явной похвалы, но она была произнесена столь искренне, что сердце его счастливо запело. Зачем этой важной даме лгать ему?
– Мне сказали, где я могу застать вас, у какого моста вы любите гулять; наполняя душу вдохновением, предаетесь самым возвышенным фантазиям.
Но что она от него хочет? Впрочем, нетрудно догадаться – его профессия говорила сама за себя.
– Зачем же я вам понадобился, ваше высочество? Расписать ваш дом? Дворец? Но я не простой декоратор: мое призвание – изображение святых.
– Знаю, знаю. Мне показали ваши работы.
– Так что же?
– Я хочу, чтобы вы написали мой портрет.
Молодой человек с пониманием кивнул – как он сразу не догадался!
– Это честь для меня. Но вам, наверное, сказали и другое, что я сейчас очень занят? Работаю над восточной стеной базилики Святого Себастьяна.
– Конечно, сказали. И я понимаю, как важен для отцов настоятелей, прихожан и вас самого ваш труд. Но вы не дослушали меня, а значит, не смогли пока понять. Два года назад в трагической битве на побережье Морея погиб дорогой мне человек, его звали маркиз Джованни-Альберто Риччи.
– Соболезную, герцогиня.
– Благодарю. Его похоронили в фамильной усыпальнице. Но я успела застать его живым – там, среди тысяч раненых и умирающих, в походной палатке. Моему горю не было предела. На краю смерти он высказал последнее желание, чтобы мой образ всегда был на его могиле. Я поклялась ему, что закажу свой портрет и поставлю его на мраморной плите, рядом с печальной нимфой, проливающей слезы о погибшем герое. Эти два года я была неутешна, но время лечит, я оправилась, и пришла пора исполнить свое обещание. Я хочу заказать портрет именно у вас, сеньор Бьянки.
– Я очень польщен, сеньора. Но роспись фрески, посвященной Спасителю и Божьей Матери, требует от меня полной самоотдачи. Я работаю над ней уже полгода, дни напролет, и пока что конца и края не вижу. – Он опустил глаза. – А за двух архангелов я еще и не брался. Моя душа в этой фреске. Вы понимаете меня? Это как обет, данный Богу. Его нужно исполнить.
– Конечно, я понимаю вас. Но не будет ничего предосудительного в том, если вы хотя бы час в день будете уделять другой работе. Я слышала, вы учились у самого мэтра Вероккио во Флоренции?
– Это так, – с гордостью кивнул молодой человек.
– Мне нужны только вы – сама судьба привела меня к вам. – Она взяла его руки в свои, сжала пальцы, и тотчас новый взрыв фейерверка озарил Большой канал. – Только один час в день, или в два дня, как вам будет угодно. Вы сделаете благое дело, сеньор Бьянки, и для покойного, храброго воина, отдавшего жизнь за Венецию, нашу с вами родину, и для живого человека, всем сердцем готового исполнить свой долг.
Отказать этой женщине было невозможно. Ее внешность, лицо и восхитительная грация, голос и печальные глаза – все манило молодого художника. И потом, что такое час в день? Несомненно, беседы с целомудренной скорбящей герцогиней скрасят и его жизнь, и его одиночество. Ведь он от природы был так застенчив и нелюдим, что старался все до последней минуты отдавать искусству и Богу.
Уже на следующий день герцогиня Лилиана Савойская переступила порог мастерской художника. То, что она увидела, к великой радости живописца привело ее в искренний восторг.
– Как прекрасен ваш мир, сеньор Бьянки! – воскликнула она. – Именно таким я его себе и представляла!
Его мастерская была миром ангелов. Они летали повсюду – на рисунках, готовых холстах и подмалевках.
– Да, это и впрямь тот мир, которым я живу, – ответил художник.
– И как я счастлива, что могу прикоснуться к вашему миру! – Она сняла перчатку и взяла его руку в свою: – Вот, уже коснулась…
Смущенный, Алессандро Бьянки покраснел до корней волос. Таким волнующим оказалось прикосновение этой женщины!
