Клетки, поражённые Q-раком, не интересовали ни падальщиков, ни даже бактерии. Трупы могли лежать на солнцепёке месяцами, пока их не сожгут — уродливые, вздутые, нередко подёргивающиеся…
— Вы же говорили, что белотелые каннибалы? Прионные белки.
— Либо одно другого не исключает. Либо мы с ними «родственники».
* * *
Все четверо стояли в полукруг и бурили взглядами ЭВМ: кто-то с погашенной только что Ординатором ненавистью, кто-то с непониманием и даже отчаянием.
Их предали. Бросили в огонь, как жертву. Свои же.
— Записалась? — чужим голосом выдавил Роман.
Буров кивнул и нажал на воспроизведение.
— Повторяю. Контакт первой степени. Протокол пять в действии. Режим радиомолчания отменён. Запрашиваю поддержки у всех, кто меня слышит. Ориентир — скала в форме языка. Скала в форме языка, высота восемьсот семь метров. Посылка под угрозой захвата, смещаемся к северу, к плато с геоглифом. Повторяю…
Никто уже не думал скрываться. Запись кричала на всю планету, в открытую, как недавно Высоцкий. И голосом настолько знакомым, что сводило скулы. Это был добряк Костя Корстнев, собственной персоной. Заботливый начлаб, борец с бюрократией и просто хороший мужик.
— У них Оля…
Мир перед глазами мутнел от гасимой током Ординатора ярости. Холодные пальцы Романа, казалось, чувствовали тепло жирной шеи Корстнева, ощущали хруст её податливых позвонков…
Уже не возникало вопросов что есть Слово и где оно. Неясно почему Софию Танек не распознал Ординатор, вполне возможно, что эта информация была просто заблокирована, но это уже не так важно. Важно, что она и являлась Словом в первый раз. Она пропала из колонии, когда экспедиция Кислых вернулась из разведки в горах. Пропала не мистически, и даже не сбежала, внезапно свихнувшись или надышавшись триполием.
Она погибла от рук Ганича. Может, умысла убить и не было, дело не в этом. Леонид Львович сопровождал Слово, заложенное в голову уникума-психосервера, на Ясную в далёком и спокойном ещё тридцать девятом. И активировал его, приняв решение уничтожить экспедицию белотелых, с которой они столкнулись. Хотя должен был доставить в Храм…
— Но если Оля жива… почему тогда повторитель…
— Я не хочу знать… — вместо Романа прошипела из-под глыбы Ординатора холодная змея.
В голове вертелось слово ржавое, ребристое — армантроп. Кто-то на Земле решил за них двоих, что простое человеческое счастье ничто в сравнении с высокими целями. Кто-то использовал их обоих втёмную. Олю как сосуд для Слова, его как… А его, чтоб вопросов потом не задавал — в расход. И какое кому дело, что они там себе напланировали? Неважно же, что эти двое мечтали о полноценной семье, о ребёнке!
Армантроп. Человекооружие. Мог ведь и рассказать всё Ганич, этот старый боголюб. Сразу, напрямую, без всей этой проповеднической шелухи. Сам же был в одной упряжке с ними, хоть, возможно, и не догадывался. А хотел ведь рассказать. Недаром же там, в тумане леса, спорил с Буровым и попутно говорил о теории взрыва АЭС Вогтль. О том, что все четыре реактора — верно ведь подметил! — взорвались одновременно от перегрева. И что подобное отряду спецназа было бы не под силу — защитная система у американцев стояла грамотная, мозаичного типа, и воздействовать на все реакторы сразу с одной точки у диверсантов не вышло бы.
Роман выключил запись и повернулся к остальным:
— Нас четверо. Повреждённая не в счёт. Путей возврата по-прежнему нет, зато мы знаем, что не одни. И что нас выбросили за борт. У них моя жена. Вы вольны делать, что хотите — с этого момента я не командир. Раз уж тридцать третья экспедиция официально считается погибшей. Что ж, пусть так и будет.
— Нам надо держаться вместе! А может это просто подкрепление?
— Ренат, я пойду в горы… В любом случае, понимаешь? Хотите — можете идти со мной. Вместе у нас больше шансов, да. И это не подкрепление, Ренат. Подкрепление не бродит по планете в режиме радиомолчания.
— Я с тобой, командир, — решительно заявил Иван.
— Нам нельзя разделяться. Да и нечего тут делать, — пожал могучими плечами Буров. — Разве что соискателей в гости ждать. А там мы вытряхнем из Кости всё, что он знает. И вернёмся через их капсулы.
— Не смотри на меня, — округлила глаза бледная и чересчур подвижная Рената. — Я с тобой в любом случае. Вытащим Олю вместе. И домой. Домой-домой! Я печенья хочу в ванилином.
Это был выход в один конец. Все понимали это, и никто не бросался собирать контейнеры с водой и питательной смесью. Да и единственный оставшийся транспортёр не прошёл бы в горах, поэтому провизии с собой космопроходцы прихватили по минимуму, в расчёте на непростой пеший путь. Единственное, что взял с собой каждый, так это ПИМ.
Иван умудрился прикрепить протоволновой излучатель к бедру своей «Осы». Заряжая запасной аккумулятор, Роман смотрел на него и думал: парень ведь напрочь позабыл про страхи перед экзотелом. А что, если Ординатора опять не станет, но на этот раз Иван будет внутри экзотела?.. Рената утверждала, что проведённая психокоррекция глубинна, что она если и зависит от Ординатора, то не намного. Но отчего-то Роман сомневался.
Иван был одного возраста с Лёшкой Корстневым, сыном этого добродушного толстячка, что запустил их помирать за сто десять световых. Вот интересно, а если вместо Ивана тут оказался бы он, Лёшка?.. Что бы тогда запрашивал в эфире начлаб?
Врали все. Ложь — часть человеческой натуры. Наверное, неотъемлемая. Не зря же желая очеловечиться, синтетик, называвший себя Майклом Бёрдом, в первую очередь подражал именно ей, постоянно нагромождая новые этажи вранья.
Роман сжёг тело Саныча — не хотел оставлять на откуп Ясной то, чего она не могла по определению. Вынес его наружу, прямо на песок, обложил запасными колёсами для транспортёров и поджёг. И долго заворожено глядел на голубоватый, как от газовой плиты, огонь. Он был словно бы жидким, не устремлялся вверх, а стелился, растекался обжигающим облаком. Наверное, об этом феномене упоминал заблудившийся в себе юнец Трипольский. Ясная даже тут была другой.
С остальными телами поступили так же. Люди, пришельцы для этой планеты, горели дымно, чадили чёрным, но жара от огня датчики экзотел на расстоянии пары метров не фиксировали. Голубой огонь стекал с верхних тел на нижние, обнажал их, наперво съедая одежду, затем брался за кожу. Мёртвые лица учёных-женщин — Хельги Йендаттер и Агне Христичас — казалось, смотрели на Романа с благодарностью. И назиданием.
* * *
Иван ещё долго ощущал тошнотворно-сладкий запах гари. Хоть по идее и не должен бы, ведь как и командир, находился в экзотеле. Но он когда-то настолько впечатался в мозг, что вдыхать копоть было не обязательно, достаточно просто не сопротивляться памяти…
Дышать на Ясной можно было и напрямую, но кто знает, что ещё она приготовила. Поэтому решили не пренебрегать брикетами «китайского воздуха», запасы которого хранились в складе, где когда-то пряталась от свихнувшегося Иконникова бедняга Джессика Бристоу. Иван собрал несколько полноценных брикетов для экзотел и скафандров, отнёс в ангарный и вернулся за небольшими, которые вставлялись в противогазы. Но к своему удивлению не нашёл нужного количества. Зато нашёл кое-что другое.
Его было видно только с этого ракурса — из-за стеллажей у дальней стены, где под ворохом одежды ещё могли найтись те самые брикеты в противогазы. Едва Иван обернулся к выходу, символ сложился сам. Как мозаика в музее оптических иллюзий, он распадался, стоило шагнуть вбок. Стойка полок, выгнутые почему-то кронштейны, странные потемнения стен симметричной дугой вверх… Всё это вдруг сливались в очевидный трезубец. Но почему его видно именно отсюда?
Иван глянул под ноги. Он стоял ровно там, где Джессика устроила себе лежанку. Минимум дважды в день она находилась в этом месте. Значит, не видеть символ-трезубец попросту не могла. Вряд ли она сама сделала его. Скорее, кто-то пытался что-то сообщить Джессике.
