Эдуард Бережной поинтересовался у той же Катюхи:
– Вы же после дежурства в душ ходите? Хотя бы иногда?
Они курили на площадке во время ночного дежурства.
– С нами хотите, Эдуард Васильевич? В душик? Я не против.
– Об этом еще поговорим. Так ходите?
– Когда намотаемся с дурачками за день – ходим, конечно. Взбодриться.
– Ты нашу Лику в душе видела?
– Ага, один раз. Она обычно до дома терпит.
– Ну, и какая она?
– А, вон вы куда! Я и Сонька для вас недостаточно хороши?
– При чем тут это? – начал злиться Бережной. – Обе вы хороши, успокойся. Какая она?
Катюха выдохнула струйку дыма, усмехнулась с прищуром:
– Все вам расскажи, Эдуард Васильевич!
– Ну расскажи, расскажи. – Он изменил тон: – Приказываю, как твой непосредственный начальник.
Медсестра с улыбкой уставилась ему в глаза:
– Откуда такой интерес? Запретный плод сладок?
– Сладок, сладок, ну?
– А что мне за это будет?
– Придумаю.
– Сейчас думайте.
– Обедом тебя в столовой накормлю.
– Ага, купить решили за тарелку борща? Щас.
– Семь дней буду тебя кормить обедами.
Катюха притворно задумалась.
– Не, в кафе «Русалка» меня сводите, вискариком угостите.
– Ну хорошо, Катюха, свожу и угощу.
– А со щами предложение отпадает?
– И неделю щами кормить в столовой буду. Идет?
– Договорились, товарищ доктор.
– Только честно говори! Может, у нее шрамы какие-то? Мы и об этом думали.
– Кто это «мы»?
– Врачи.
– А-а. Вон вы о чем у себя трещите! Протез у нее вместо ноги.
– Что?!
– А как бегает, да? Вместо левой протез.
– Правда?!
– Да шучу я! Какой вы стрёмный. Нет у нее протеза. И шрамов тоже.
– Болтушка ты, – отпустило Бережного.
– Какая есть. Мы с Сонькой глаз от нее в душе отвести не могли, а она застеснялась, глупая, заторопилась. Я ей сказала: «Ликуня, чего ты жмешься? Пользуйся тем, что у тебя есть. Не тушуйся. Смелее будь. Чего тянешь? Это как на сундуке с золотом сидеть и даже под жопу не заглянуть. Ни одной монеткой не воспользоваться. Дурой не будь: жизнь – она одна».
– Так и сказала?
– Ага.
– И что она?
– Вытерлась, оделась и убежала.
Бережной приторно улыбнулся и рассеянно спросил:
– Значит, офигенная наша молодуха?
– Именно.
– А может, она лесби? – нахмурился он.
– Нет, у нашей Лики другое.
– Что другое?
– Комплексы. Ее расшевелить надо. Растормошить. Подпоить. Зажать. Пощупать-поласкать. Поцеловать, да погорячее. Соблазнить, короче.
Врач усмехнулся:
– Погорельцев предлагал надавить – силой взять.
– Тоже вариант. Наш седой мерин знает, о чем говорит. По молодости, небось, маньяком был. Так когда мы вискарик пойдем пить, Эдуард Васильевич?
– Скоро, Катюха, скоро.
3
Главврач Иван Иванович Троепольский, для своих просто «Сан Саныч», не долго думал, кого из медперсонала прикрепить к новой пациентке, которую срочно доставила к ним бригада санитаров.
– Бережной, – сказал он самому перспективному доктору из молодых, но уже опытных целителей душ человеческих. – К нам привезли девочку двенадцати лет с острым приступом шизофрении. Натворила всякого, в деле все есть, – он подвинул тонкую папочку в сторону врача, – полиция ею интересуется больше, чем мы, кстати. Пока была в сознании, кусалась, как дикая кошка. Сразу хочу сказать: у нее есть кукла, так вот ее лучше не касаться. Это единственное, что ей дорого, за нее она убить готова.
– Заинтриговали.
– Предупредил. Если прививку от столбняка и бешенства делать не хочешь, даже не тянись. Кукла должна быть всегда при ней.
– Прочитаю, изучу, к кукле ближе чем на два шага не подойду, – заверил начальника Бережной, накрывая папку рукой. – В какой она палате, с кем?
– Одна в палате двадцать четыре.
– Для ВИП-персон?
– Представь себе. Погибший отец девочки был богачом. Его адвокат уже все объяснил. Еще полтора месяца назад она была прикована к креслу-каталке. Частичный паралич нижних конечностей. Ее выздоровление почти что библейское чудо. Сегодня пальчиками подергала, завтра встала, послезавтра понеслась с ветерком. Тем не менее отец обо всем позаботился заранее. Страховой фонд девочки на случай болезни – пять миллионов долларов.
– Ого! А что с отцом?
– Был застрелен и сгорел с женой, мачехой девочки, в собственном особняке.
– Кошмар!
– И все это случилось несколько дней назад.
– Стоп-стоп-стоп. Пожар в так называемом «Павловском дворце»? В поселке Серебряный Ключ?
– Именно.
– А почему ее с таким приданым не отвезли в частную психиатрическую клинику?
– В частной она себя уже показала. Санитарочку оглушила судном, охранника отравила и сбежала. Повторяю: в деле всё есть.
Бережной разочарованно кивнул:
– Вот какой геморрой вы решили на меня повесить? И за что, Иван Иванович, разрешите спросить? Чем я провинился? Или это карма?
– Карма.
– Увы мне, увы.
– Ты лучше всех, понял?
– Ага, – скептически отозвался тот.
– К тому же это твоя специализация – острая шизофрения.
– Да понял, понял.
– Сейчас ее накачали, в том числе снотворным, но помни: когда она проснется, первое, что должна увидеть – ее рыжая кукла. А то ремни перегрызет. Я не шучу! Бегающая по коридорам клиники девочка-монстр, вооруженная осколком оконного стекла, мне совсем не нужна. Теперь о медсестре…
– Дайте мне Лику Садовникову, – быстро попросил Бережной.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Просто я сам хотел ее предложить. Она самая исполнительная и дисциплинированная. Работает, как швейцарские часы.
– И такая же ледяная, – добавил Бережной.
– Что в нашей ситуации очень кстати. Если тебе дать Катюшу Истомину, вы про пациентку враз забудете. Рано или поздно – вино, сигареты, разврат на рабочем месте обеспечены. Угадал?
– Вы плохо о нас думаете.
– В меру вашей испорченности.
– Екатерина Истомина – отличная медсестра, кстати, и веселая, но я согласен на Лику Садовникову – пунктуальнее медработника еще не встречал.
– И не вздумай ее соблазнять в очередной раз!
– В очередной?
– Хватит, хватит, – поморщился главврач. – Все я про тебя знаю. Про все твои потуги и обломы. Как и остальных наших похотливых долбаков.
Бережной хотел сказать: «И мы про тебя, похотливого долбака, тоже все знаем», – но, разумеется, промолчал.
– Девушка – неприступная крепость, смирись с этим, – в заключение добавил Троепольский. – Сейчас я вызову и проинструктирую Садовникову, и можете приступать. Но предупреждаю: задание не из легких.
– Есть, мой дженераль, – отдал честь главврачу Эдуард Бережной.
– Вали, – устало отмахнулся Сан Саныч.
Часы в холле второго этажа клиники тихонько пробили полночь. Лика нажала на ручку, тихонько открыла дверь и переступила порог палаты 24. Индивидуальную палату с единственной большой кроватью заливал яркий лунный свет. Девочка, прикованная широкими кожаными ремнями по рукам и ногам, спала, но дышала неровно. Лика подошла ближе. Получив инструктаж, и днем и вечером она уже раз десять заходила к ВИП-пациентке – та спала, накачанная лекарствами. Но теперь, ночью, ее сон явно стал тревожным. Лика заметила, как под закрытыми веками двенадцатилетней девочки перекатываются глазные яблоки, словно она пытается кого-то увидеть, вздрагивают пальцы детских рук, то и дело прерывисто вздымается грудь и по телу пробегают короткие судороги. Будто во сне ее кто-то мучил, она оказалась среди обступающих ее врагов.
У изголовья спящей девочки, рядом с подушкой, сидела кукла, чьи волосы, рыжие днем, сейчас были черны и отливали медью. Зато светились ее глаза – как в темноте у кошки. В них затаилась полная июльская луна и горела приглушенным золотистым светом.
Передвигаясь по палате, Лика вдруг обнаружила, что кукла следит за ней. Куда направлялась она, туда двигались и ее глаза. Что это, сенсоры? Хитрый визуальный эффект? Ей говорили, что кукла – истинное сокровище для девочки, буквально ее «сестра и подруга», но она и была сокровищем – произведением искусства, почти что живым существом. Или… живой на самом деле?
