Эта мысль пронзила ее воображение. И тут медсестра услышала шум, он нарастал, словно само пространство намеревалось поговорить с ней. А потом она услышала и другое: «Подойди ко мне, Лика…» Медсестра завертела головой – каждая тень готова была принять облик говорившей женщины. Но здесь только она, Лика Садовникова, спящая девочка и… кукла.
Лика подошла к кровати. Изумрудные глаза куклы с янтарными отблесками смотрели прямо на нее. Более того, голова повернулась в ее сторону, отчего Лике стало совсем не по себе. «Возьми меня на руки», – услышала она тот же голос. «Кого?» – спросила про себя Лика. «Меня, глупенькая, – услышала она ответ. – И поскорее…» Теперь она точно поняла, кто говорил с ней. Лика обошла постель со спящей девочкой, протянула руки и осторожно взяла куклу. «Прижми меня к себе», – сказала та. Лика не посмела ослушаться и прижала куклу к груди. На этот жест сразу отреагировала спящая девочка – ее спина выгнулась, лицо мучительно исказилось, яблоки глаз заходили под веками еще быстрее. Нетрудно было догадаться – это стало реакцией на то, что ее куклу взял чужой человек. Присвоил себе! Лика хотела вернуть куклу к изголовью юной хозяйки, чтобы прекратить ее мучения, но услышала повелительное: «Не смей! Не смей…» и тотчас остановилась. Но ей и самой не хотелось отпускать красивую шептунью. Она вновь прижала ее к груди, как родного человека, и лицо спящей девочки исказилось еще сильнее. «Ну и пусть, – подумала Лика. – Пусть ей больно».
Она все делала, будто во сне.
– Как тебя зовут? – глядя в глаза куклы, вслух спросила Лика.
«Ты знаешь», – ответила та.
– Нет.
«Еще как да».
– Да нет же.
«Думай, Лика, думай. – Кукла явно торопила ее. – Мне надо знать…»
– Что знать?
«Мне надо знать», – повторила кукла так, словно от ответа девушки зависело многое, может быть, вся ее жизнь.
И тогда в паутине посторонних шумов, что никак не отпускали ее, Лика уловила это слово, а услышав его, почувствовала и страх и восторг одновременно. Но упоительного восторга было куда больше. И тогда она уверенно произнесла его:
– Лилит… Тебя зовут Лилит.
«Правильно, – умиротворенно ответила кукла, словно ждала этого признания, как чуда, – ты умничка, Лика. Теперь все будет хорошо».
– Что будет хорошо?
«Всё, милая, всё…»
Лика сразу почувствовала, что мир вокруг нее начинает меняться. Она словно стерла невидимую преграду между собой и куклой, и та стала делиться с ней всем, что было ведомо ей. Как будто река прорвала плотину и мощным потоком обрушилась в сознание и сердце девушки.
«Для тебя все будет хорошо, – договорила кукла, – и для меня тоже. С тобой, дорогая, все произойдет очень быстро, не то что с этой пигалицей».
– О ком ты?
«Ты знаешь, о ком я», – усмешка прозвучала в тоне куклы.
– Знаю?
«Да… Вот черт! – последняя фраза была произнесена зло и жестко и Лики не касалась. – Чтоб он сдох!»
– Разговариваешь с куклой? – спросили за спиной у Лики.
Она обернулась, еще плохо соображая.
– Эдуард Васильевич?
– Вот до чего может довести одиночество в больнице, да еще во время дежурства у постели спятившей девочки, – продолжал он. – Но я пришел помочь тебе, Лика. Мне тоже одиноко. Вместе мы справимся с этой проблемкой. Ага? Как насчет бокала вина в отдельном кабинете?
– Я не пью на работе.
Он нетерпеливо вздохнул:
– Я же не сказал: давай по стакану спирта. Просто: бокал вина. Кстати, тебе Сан Саныч сообщил, что девочка за эту куклу убить может?
– Да.
– Вот и хорошо. Предупрежден – значит, вооружен. Возвращай ее на место, и пойдем немного расслабимся: я разрешаю. Как твой начальник.
– Я с вами посижу, но пить не буду.
– Так не пойдет.
Лика посадила куклу у изголовья девочки.
– По-другому никак, – отвернулась она.
Злость неожиданно опалила Эдуарда Бережного. Сколько это может продолжаться? Роза в целлофане! Правильно сказал Погорельцев: с этой строптивицей нужно проявить силу. Необъезженные молодые кобылки любят хороший кнут! Нечего тянуть – этот бастион надо брать штурмом.
Бережной подошел к Лике сзади и крепко обнял ее.
– Вы что?! – Она вцепилась в его руки, кольцом обхватившие ее под грудью.
– А то, милая, что я влюблен в тебя по уши.
– Да хватит, хватит же! – попыталась вырваться девушка. – Эдуард Васильевич?!
Но он уже мял ее грудь, стиснутую лифом.
– Да что ж ты себя так упаковала? Еще бы скафандр надела!
Он уже забрался под ее джемпер, нашел застежку и ловкими пальцами быстро расстегнул крючки. Лика сопела и вырывалась, но Бережной был сильнее, и ему хватало одной руки, чтобы сдерживать ее сопротивление. Лиф ослаб, и в его руке мигом оказалась грудь девушки.
– Вот это сокровище! – выдохнул он. – Сказка!
– Хватит, хватит же! – с яростью выдохнула она. – Я сейчас закричу!
– Не закричишь, – хриплым от желания голосом прорычал врач. – Для этого ты слишком робкая, Лика Садовникова. Тихо, тихо! Сейчас я погляжу, какая ты без целлофана…
В этот момент Бережного взяли за плечо, с силой отдернули назад, а потом перехватили за руку, вывернули в локте и прижали к спине:
– Ай! – завопил согнутый напополам Бережной. – Сука!
Как гром среди ясного неба прозвучал ледяной мужской голос:
– На зоне насильникам приходится очень туго, господин доктор.
Бережного оттолкнули в сторону. Через пару мгновений врач уже стоял в шаге от Лики, разминая локоть и морщась от боли, а девушка, не смея поднять глаз на незнакомца, торопливо поправляла одежду. Но все же и ей пришлось взглянуть на своего спасителя.
Перед ними стоял крепкий, спортивный молодой мужчина в джинсах, водолазке, кожаной куртке и в наброшенном на плечи медицинском халате.
– Кто вы такой? – попытался первым напасть Эдуард Бережной. – Посторонним находиться в палате тяжелобольной строго запрещено. Я позову охрану, гражданин.
– Никого вы не позовете, Эдуард Васильевич, иначе полетите с работы за сексуальные домогательства в особо агрессивной форме, а может, и в тюрьму сядете за попытку изнасилования.
– Да как вы смеете?!
– Смею, гражданин. Я – свидетель. Капитан полиции Андрей Петрович Крымов, следователь убойного отдела, – он достал корочки и ткнул в физиономию врачу. При лунном свете документ показался еще опаснее, – занимаюсь расследованием смерти родителей этой девочки, – он кивнул на спящую пациентку, – и причастности Жени Оскоминой к их гибели. Здесь я по разрешению вашего начальства, жду, когда девочка проснется. Гм-гм, – откашлялся он в кулак. – Ну а вами, Эдуард Васильевич, займутся мои коллеги из отдела нравов, если, конечно, Лика Садовникова решит подать на вас жалобу.
– Что? – хрипловато спросил Бережной. – Я не хотел… Это ошибка… У меня репутация…
– Видел я, как вы не хотели! Да ошибка. Ну а репутацию мы вам поправим, Эдуард Васильевич. Поставим на место. Повторяю, о лучшем свидетеле, чем я, медсестра Садовникова просто и мечтать не могла. Тут уж повезло так повезло!
– Лика, – готов был заплакать Бережной, – Лика, – он даже заикаться стал, – я тебя… я вас прошу…
– Извинитесь перед девушкой в первую очередь, – потребовал следователь. – Сейчас же.
– Лика…
– По отчеству.
– Можно без отчества, – сказала девушка, – главное, чтобы от чистого сердца.
– Лика, я прошу простить меня. От всего сердца! Это было затмение, правда…
– Я не буду ничего подавать, – сказала медсестра. – Но у меня есть условие.
– Да?
– Вы, Эдуард Васильевич, откажетесь от пациентки Оскоминой любым способом, а я останусь ее медицинской сестрой. И еще: вы забудете о моем существовании в этой больнице и слова больше не скажете про меня в ординаторской среди ваших коллег. Я останусь для всех «синим чулком» и «розой в целлофане», не более того. Меня это полностью устраивает. Вы согласны?
– Согласен, – мигом кивнул Бережной. – Все ваши требования будут выполнены.
– А теперь оставьте меня… нас с пациенткой. И товарищем следователем.
