— Теперь вы понимаете, знаете одну из причин, почему я должен скрывать. Но… — я хотел продолжить, но Суворов перебил.
— Чем не угодил тот, кого вы вызвали на дуэль? — в словах Суворова читалось некоторое изменение отношения ко мне. — Вы так подставили того юношу? Почему?
— Из общественного: антимонархист-вольтерианец, франкмасон, приверженец того, что славяне не могут без немцев существовать, что Иван IV сумасшедший и много чего иного антирусского извергал тот юноша. Из личного: хотел жениться на приданном МОЕЙ Катеньки, в чем смущал ее светлую головку. Живет примаком, но дерзит и критикует всех и вся. И, к вашему сведению, ваше сиятельство, мы примирены и господин Карамзин по моей же протекции нынче в Америке. А мадмуазель Аннета получила от него выбитые зубы, синяки и перелом ребер. Он ее избил, она не спала с ним, но он ее домогался. Была же она рядом с тем господином из-за того, что я о своих соперниках, как и противников России, должен знать как можно больше. Без знания противника, нет преимущества над ним, — выпалил я, вздохнул и закончил. — Осуждаете? Позволите удалиться из расположения? Свой подвиг я совершил, его забрать сложно, как и упрекнуть в чем.
— Экий ершистый! Еж колючий! А, ну сядь на стул! Коли он такой человек, да еще и немцев привечает… Сядь! — закричал Суворов, сам при этом встал, опираясь на массивную трость. — Молодость — дура, а кто дозволяет ей командовать собой — дурак! Ты такую операцию провернул, подложил под Моро бабу! Да мне остальное… И то, что рассказал мне обо всем — дурак, так и есть. Я, думаешь без греха? Али на мне грязи нет? Через сто лет будешь на том свете, спроси у Светлейшего князя Потемкина о Суворове, многое узнаешь.
Мы оба сели и замолчали. Да, уж…
— Бумаги, с тобой? — после продолжительной паузы спросил Суворов.
Я молча вынул из обшлага мундира вчетверо сложенные листы и подал их командующему.
— Когда я понимаю откуда данные, то больше к ним уважения, — сказал фельдмаршал, забирая бумаги. — Французский?
Я улыбнулся. А на каком еще?
Суворов потерялся для меня на полчаса. В шатер заходил его адъютант, видел состояние командующего, ничего не сказав ушел. Может доложили, что фельдмаршал кричит на меня. Надеюсь, подробности не будут никому известны. Сам рассказ звучал тихо, это потом начались эмоции.
— Многое подтверждается, и обозначается общая диспозиция. Теперь я уверен, что это то, что нужно. Мудрено придумали, шельмы французские. Суворова, меня, заманивать решили, — фельдмаршал рассмеялся. — А могло и получиться, коли я бы не прознал про то. И кто там такой разумник? Бертье?
И здесь я поведал Александру Васильевичу, что есть очень замечательный козырь в рукаве, пока в моем, но я готов подцедиться. Воздушный шар. Можно провести еще и такую разведку, вообще всех посчитать, все батареи увидеть.
— Это то диво, что, как многие говорят, у вас на свадьбе было? — удивленно спросил Суворов.
— Весьма лестно, что о нашей с Катериной Андреевной свадьбе разговаривают, — ответил я.
— О, вы даже не догадываетесь, насколько часто. Даже моя дочь интересуется, что это было там за украшение на вашей супруге, что не могут найти похожее, — усмехнулся Суворов, вдруг, становясь, ну совсем иным человеком, светским. — Просила в письме у вас уточнить.
— Метеорит, — ответил я. — Черный метеорит, гость из космоса, частичка другой планеты.
— Господи прости нас грешных. С другой планеты! А на нашей уже все камни уже нашли? Вот и отпишусь дочери. А еще посоветую обратиться к вам за советом. Вы не против? Нет у вас предубеждений о чести и достоинстве Николая Александровича Зубова, ее супруга? — спросил Александр Васильевич.
— Нисколько, — соврал я.
— Давайте о шарах! — вернул беседу в деловое русло Суворов.
Предполагая, что сейчас может состояться долгий и ненужный диалог, я поспешил начать небольшую лекцию и рассказать о возможностях и тактике применения именно того аппарата, который у меня.
Воздушный шар был самым инновационным в мире, насколько я знал. На нем была установлена горелка, которая горела… кощунство… на спирту. Вместе с тем, шар был управляемым, мог, конечно с поправкой на ветер, менять направления благодаря горелке, где можно подбавлять огонь в определенных местах. Это позволяло даже заниматься бомбардировкой с воздуха. Бомб в корзину не наберешься, да малоэффективные они сейчас. А вот флешеты… Страшное оружие, от которого никто не спасется. И четыре сотни этих железных небольших острых орудий убийства у нас есть.
— Нужен офицер из штаба с подзорной трубой, чтобы оценил. Еще выгодный ветер, — завершал я свой рассказ, но вспомнил и добавил. — По моим данным, французы хотят использовать шары для разведки. Есть ли они здесь, то не знаю, скорее, нет. Но они знают, что такое будет висеть у них над головой. И мой человек обучен сообщать блеском фонаря информацию. Это можно использовать во время боя. Мы… Вы, ваше высокопревосходительство, можете узнать о направлении атаки неприятеля еще задолго до ее начала. Где и куда выдвинулись французские резервы. Сверху все видно, ну или почти все.
— Я услышал тебя, Миша. Где себя видишь? Не в колоне же? — усмехнулся Суворов.
И как это расценить? Как обвинение в трусости? Вряд ли. Да и не буду копаться в подоплеке сказанного.
— Могу удержать плацдарм. Инженерную роту мне нужно, артиллеристов, а еще, чтобы была готова дивизия к переправе, чтобы сразу разворачивалась и помогала. А не так, как это было… — я вновь стал заводится.
— Все, хватит уже о Беннегсене! — одернул меня Суворов. — Понял я, что утереть ему нос хочешь. Выполнить то, что у него не получилось. Может я и не против. Но война — это не место для ссор и выяснения отношений. Не задерживаю более, приказ вышлю. Дам полк казаков, полк егерей. Линейную пехоту не дам. Думаю я, что ты не знаешь, как с колонами и линиями воевать. Погубишь полк. На сим все.
Я вышел из шатра с крайне противоречивыми чувствами. Еще удивительно, что вообще что-то чувствовал. Разговор с фельдмаршалом измотал сильно. Было и то, о чем я сожалел, но сказанного обратно не вернешь. Да и начни я увиливать, Суворов понял бы. Он только прикидывается чудаковатым стариком, но все понимает, может и больше многих.
Правильно было бы как-то показаться в офицерском сообществе, провести время с высшими офицерами, но я все еще оставался где-то около замкнутого офицерского круга, но не внутри его. По-хорошему и рациональному, нужно туда идти, но желания нет никакого. Хотя… есть у меня кое-что, что почти всегда работает.
— Сева, а неси ты два ящика шампанского вина! — сказал я Северину Цалко.
— Сию минуту будет, твое благородие, — отвечал не по уставу недавний шпион.
Ему можно так говорить, когда мы наедине, он очень большое дело сделал. Северину пришлось уходить из Турина, хорошо, что не отстреливаясь и не загоняя коней, как это могло быть в кино. Именно через него Аннета и передала те ценнейшие сведения, что сперла у Моро. Кроме того, по словам Севы, он попал под подозрение у местных республиканцев. Нужно было бежать. Я же думаю, что тут был еще факт непрофессионального исполнения обязательств. Сева влюбился в Аннету, стал сильно нервным и способным на провальные поступки. И, что намного серьезнее, он утверждал, что наша секси позволила себе запасть на Моро. Подумать нужно, что с этим делать.
В иной реальности Жан Виктор Моро не сошелся характерами с Наполеоном, мигрировал в Штаты, после стал советником Александра во время Отечественной войны 1812 года. Но в тех интригах большую роль играли женщины, которые и стали катализаторами безуспешной борьбы Моро с Наполеоном.
А что в этой реальности я смогу сделать? Уже тот факт, что Жан Виктор все же встал рядом с главным врагом Наполеона, говорит о том, что Франция с Бонапартом — неприемлемая для Моро Франция. Может из этого понимания что-то вырастет? Вряд ли он станет шпионом, тут на Толейрана нужно быстрее выходить. Вот где и нашим и вашим и еще поискать кому бы… И почему его не расстреляли? Мало того, в пример ставят, как великого дипломата. Не пойму. Мой идеал дипломата — Грибоедов, который не сдался персам, а отстреливался до последнего и честь Российской империи сберег. Правда… Жаль, может и зря это сделал. За камушек, что подарили после русскому императору инцидент замяли. Пусть даже этот камень крупнейший алмаз
