Вот я и ехал. Очень медленно до границы с Российской империей, а когда минули бывшие польские земли, что нынче под Австрией, я рванул вперед. Раздав приказы и указания, переговорив с военторговцами, которые также пристроились к нашему каравану, сев с относительным комфортом в карету, запряженную аж шестью лошадьми, устремился в Надеждово.
В Новороссии еще плохо работала ямская служба, но шестерка резвых коней несла меня домой быстро, а останавливались мы на отдых в степи, не такой уж и теплой, следует сказать, ветряной.
— Родная, меня герцогинями соблазняли, не поддался, — пытался я отшутиться, когда встретил Катеньку западнее Белокуракино.
Сложно понять, как распространяются слухи без интернета, телефона или даже оптического телеграфа, хотя последний уже должны были между Белокуракино и Надеждово наладить, но Катя узнала о моем приближении и сорвалась в поездку навстречу. А ведь могли бы и потеряться. Дорог здесь немало, точнее, наезженных колей, разминуться — плевое дело.
Катя стояла и смотрела на меня и ее темные глазки наливались влагой. Я улыбался и, скорее всего, улыбка моя была сродни той, которую можно было назвать той, «счастливой идиотской». Меня ждали. И как же, черт побери, приятно, когда тебя ждут.
— Я буду чаще уходить на войну, чтобы чувствовать то, что чувствую сейчас, — сказал я, запинаясь от переизбытка эмоций.
Тоненькая женская ручка влепила такую пощечину, что я бы предпочел отхватить в каком поединке от мужика, меньше болезненных ощущений. Даже опешил. За что? Что сказал о войне?
— Прости, прости! — Катя рванула ко мне и стала жадно покрывать то место, которое только что удалила и, которое сейчас, наверняка, покрывалось краснотой. — Не нужно на войну, оставайся рядом. Люблю, люблю!
Когда любящая мать целует и дует своему любимому ребенку на ранку, эти действия помогают лучше любого лекарства, вдруг, все заживает. Такой же эффект произошел и со мной, когда левая щека еще десять секунд горела, а сейчас это была самая счастливая часть моего тела. Другим частям организма стало несколько обидно, потому началась та реакция, которую и следовало ожидать.
— Люблю тебя, — сказал я, взял на руки Катеньку и понес ее в карету.
— Дурачок, ну, не здесь же, — сказала моя любимая женщина и крепче обняла за шею, чтобы я не передумал нести ее в карету.
Через некоторое непродолжительное время меня посетила мысль, что нужно внутренний дизайн кареты несколько изменить. Но неудобно же предаваться любви! Такие себе секс-кареты…
— А я думала ехать в Петербург. Через две недели презентация нашей книги, пока на французском языке, но есть малый тираж и на русском, — сообщала Катя, натягивая платье, к слову, чуть порванное.
Страсть, которая нас поглотила, не предполагала бережливого отношения к одежде. Ничего, я же был в Милане, пусть он еще не такой торговый хаб для любителей шмоток, но найти очень достойные и модные платья мне удалось. Впрочем, не я этим занимался, а нашел девушку, ну очень похожую комплекцией на Катю, вот на нее и примеряли и шили. Но я ни-ни… ну-ну!
— Вместе поедем, — сказал я, улыбаясь. — Меня в Петербург вызвали.
— Ты знаешь, Миша, я все чаще думаю, что нам Бог помогает. Ты такую книгу написал, со мной, конечно, стихи… геройский генерал, — Катя улыбнулась. — Представляешь, мой папа даже передо мной хвастает, какой у него зять, словно не я твоя жена, но лишь он твой тесть.
Мы оба громко рассмеялись. Есть у моего тестя такое — бахвальство и желание постоянно бросить пыль в глаза. При этом лентяй еще тот. Однако, может, он и плох, как Нижегородский губернатор, но наш завод, названный заводом Инструментов, хотя производится там даже оружие, как и пароходостроительная верфь, при тесте-губернаторе только развиваются и не знают никаких бюрократических проблем.
— Заезжать в Белокуракино будем? — через некоторое время спросила Катя, когда карета в сопровождении ухмыляющейся сотни конных стрелков, или правильнее стрелков на конях, отправилась в путь.
Нет, никуда не станем заезжать, иначе это еще день, потом еще день, неделя. Тем более, что Алексей Куракин должен быть в Петербурге. А с Осипом, управляющим Белокуракино, я еще успею поговорить. Все мои службы уже получили известие о встрече в столице. Прибудет и он.
Я не говорил Кате, ну не уместно же, но рассчитывал вернуться на войну. Вероятно, даже чуть более усиленным. Ракеты, картечницы, гранаты — все это продолжал выпускать завод в Нижнем Новгороде, частично в Надеждово. Вероятно, что еще одна сотня бойцов будет готова. Так что силища выходит. Жаль только, что персы уходят, но и они обещали, в случае чего, вернуться, если только их шах позволит. Калмыки… Нурали и вовсе обещал увеличить численность своих воинов вдвое. Он набрал немало разного трофейного оружия, которое собрался менять у казаков или даже через посредников у башкир на те виды вооружений, которые более всего подходят кочевникам.
А еще мы договорились с ним открыть совместное производство — большой конезавод. Нурали набрал на породу разных коней и был более чем воодушевлен перспективой разведения новых русско-калмыкских коней. Русской армии очень нужны тяжеловозы и мощные кони под кирасир.
В Надеждово все же пришлось остановиться аж на два дня. Проинспектировал Авсея Демидовича, которого сильно захотелось потягать за уши. Да чего там⁈ Хотелось и сделал. Я ему писал, что нужно пристроить кого из переселенцев в казармах, а кому построить новые две деревни, но расселить всех приезжих обязательно и иметь запас. Разговор был и про то, что нужно построить восемь новых коровников, каждый на шесть десятков буренок.
Все строилось, но до ума не доведен ни один строительный проект. Потому и уши были красные у Авсея, и лишен он был оклада за месяц, на него легла проблема, так как она оставалась. Пусть договаривается с крестьянами, но как-то расселяет всех прибывших. Даже виноградари пока поживут в Надеждово, пока Тарасов ищет участки земли в Крыму. Что-то мне не нравится Де Рибас, который ставит нам палки в колеса и никак не продает нужные земли, вернее саботируют продажи. И взятку даже, паразит иноземный брать не хочет. Наворовал, наверное, столько, что для него и пять тысяч рублей не деньги. А предлагать больше, только себя же унижать.
Но некоторые негативные моменты сглаживались той славой, которая шла вперед меня. Даже Василий Петрович Орлов пожаловал ко мне в гости. Умудрился же, нахлебник, появиться в те два дня, что я пребывал в поместье. Свалился, как сосулька с многоэтажки весной. Пришлось пить… А как мне еще встречать Атамана Всевеликого Донского войска?
Тем более, что проект торговой дороги и строительства двух портов на Дону и на Волге, один, в Калаче-на-Дону, уже должен строиться со следующего года. Я даже подбирал из пленных французов тех, кто мог бы на этом проекте работать. Так что нужны мне и Орлов и Платов, да и вся казацкая донская общественность, чтобы все по уму сделать.
На Волго-Донский канал пока не замахиваюсь. Перепады воды в почти девяносто метров — это не шутка, это сложнейший проект в инженерном плане. До такого канала нужно дорасти умом, теорией, да руку набить на чем по проще. В перспективе должна появиться железная дорога между двумя реками, пусть пока и в виде конной тяги, конки, но и такое перспективно по всем расчетам. С появлением пароходов, да с развитием Новороссии, Луганского завода, Белокуракино и Надеждово, как и торговых отношений с Ираном, все это очень заманчиво.
Так что пришлось уважить атамана, да с собой ему телегу всякого, в основном, алкогольного, нагрузить. А после быстрый переезд в Петербург. Пришлось даже отказать московскому главнокомандующему, который каким-то образом прознал, что я проезжаю мимо Москвы, но не соизволил у него на недельку остановится. Этот любитель охоты прислал мне тех самых, ставших в будущем в классической литературе нарицательными, борзых щенков. Ну куда мне, в карете четыре, пусть и славных щенка? Пришлось брать дополнительную карету уже из Москвы, из моего торгового представительства, чтобы как-то везти щенков. Даже неким было отправить их в Надеждово. С собой я взял только полусотню стрелков и они были нужны в Петербурге.
