Она замолчала, собираясь с мыслями. Пепел падал.
— Император… Отто Четвертый. Мой… дядя, — в ее голосе прозвучало что-то сложное — уважение, смешанное с горечью. — Сильный правитель. Жесткий. Видит мир как шахматную доску. А Пустошь… как величайшую угрозу и… величайшую возможность. Он бросил все ресурсы на изучение «Трещины». На поиск оружия. Контроля. Использования. — она сжала кулак. — Он отправил нас… экспедицию «Гамма». Не для спасения. Для разведки. Для поиска слабых мест… или союзников по ту сторону. В надежде найти выход. Или оружие. Любой ценой. Даже ценой нашей жизни.
— Твоя семья? — спросил я мягко, видя, что она начинает нервничать. — Родители?
— Умерли давно. Чума. — она махнула рукой, отгоняя призрак прошлого. — Осталась я… И младшая сестра. Изабелла. — при упоминании имени сестры в ее глазах вспыхнул теплый, живой огонек, такой контрастный с окружающим местом. — Ей всего шестнадцать. Солнечный ребенок. Любит музыку, цветы… ненавидит политику. — Вивиан горько усмехнулась. — Я ее… спрятала. От двора, от интриг, от взгляда императора. Она живет в нашем родовом поместье в Лотарингии, под присмотром верных людей. Думает, что ее старшая сестра-ученый просто уехала в долгую экспедицию… — голос ее сорвался. Она отвернулась, быстро смахнув предательскую слезу с щеки. — Если… если я не вернусь… у нее есть состояние. Она выживет. Подальше от двора, от этой… игры тронов посреди апокалипсиса.
Она замолчала, сжимая в руке пустой бокал. Ее рассказ нарисовал картину империи, похожей на мою Российскую — могучую, гордую, но изнутри подтачиваемую страхом перед Пустошью и амбициями правителей. Но в центре этой картины была Изабелла. Якорь. Точно такой же, как моя семья для меня.
— Лотарингия… — пробормотал я, вспоминая карты. — Значит, ваша империя граничит с германскими землями? С Вестфальской Конфедерацией? Она еще существует?
— Граничит? — Вивиан злобно фыркнула. — Мы с ними веками воюем за каждую пядь земли, за каждую угольную шахту, за влияние в прирейнских княжествах. «Черные Псы» капитана Хартманна… они больше всего в жизни мечтали получить Железный Крест за убитых вестфальцев. А теперь… — она красноречивым жестом обвела мертвое пространство. — Теперь, возможно, не за что воевать. Или некому. «Трещина» под Кёльном… она росла быстрее нашей. Возможно, Вестфалии… уже нет.
Тяжелое молчание повисло снова, но теперь оно было другим. Не пустым, а наполненным горечью, утратой и страшными догадками. Две великие империи, вечные враги, возможно, пали жертвами одной и той же беды, даже не узнав об этом. А мы сидели здесь, на краю вселенной, посреди пепла поверженного хранителя Пустоши, жуя нежное мясо и запивая его вином.
Вивиан взглянула на меня, ее глаза, уставшие и мудрые не по годам, изучали мое лицо.
— А ты, Видар? — спросила она тихо. — Твоя Танька… Она ждет тебя? Как моя Изабелла?..
Легкий ветерок медленно кружился в черной пустоте, не обращая внимания на наш «роскошный» стол, наши израненные тела, наши бесконечно тяжелые сердца. Где-то там, за бесчисленными мирами, за угасающими сферами бывших Пустошей, осталась жизнь. И среди нее — две девушки, не знавшие, что их судьбы навсегда сплелись здесь, в сердце тьмы, усилиями тех, кто их любил. Я взял последнюю булочку со смородиновым вареньем. Вопрос Вивиан висел в воздухе, густой от пепла и невысказанной тоски.
«Да, Танька меня ждет, — подумал я, глядя в бесконечную черноту. — И не только она. По крайней мере я на это надеюсь. И почему именно она стала для меня тем якорем, которой не позволил мне сорваться в пучину безумия. Почему именно она? Неужели я влюбился? В нее? В ту, что больше жизни ценит свободу? В ту, что никогда не признает одного партнера и так и будет прыгать по чужим членам? Это невозможно, немыслимо, нереально. Я ж с этим никогда не смирюсь. Так, надо выкинуть ее из головы — между нами лишь секс и ничего больше. Да и с сексом, чую, придется завязать, иначе результат непредсказуем. Тоска — печаль».
— Не хочешь отвечать? — Вивиан подняла на меня глаза. — Больно вспоминать?
— Нет, не больно, — улыбнулся я. — Просто я в этой жизни видел слишком мало хорошего. И за каждое хорошее воспоминание мне приходится расплачиваться литрами крови. Вот только подумаешь, что жизнь налаживается, как тебя сразу тыкают лицом в дурно пахнущее, чтоб не расслаблялся.
— Значит, у вас как и у нас — все плохо?
— Да как тебе сказать — те же интриги, та же грызня за власть. Светлые гнобят темных, темные рвут глотки светлым, и так по кругу. Двоевластие и бардак. Но контролируемый, пусть и не всегда. Весело.
— И все же, что у тебя на личном? Прости, я не знаю ваших свадебных атрибутов, но ничего такого на тебе, что бы бросалось в глаза, кроме родового перстня, не вижу.
— Если ты насчет того, женат я или нет, то нет, не женат. Есть ли у меня невесты? Есть. Хочу ли я на них жениться? Иногда сам не знаю, но чаще хочу. Все-таки я их сам выбрал, а отец согласился. А если тебя интересует, — тут я хитро посмотрел на нее, — если ли место в моем сердце для еще одной красавицы, то ответ будет утвердительным.
— Вот теперь я вижу, что ты настоящий темный, не пропускающий ни одной юбки. И пока я не могу понять, нравится мне это или нет.
— Ну, тогда для закрепления успеха предлагаю поспать, восстановиться и двигаться дальше. Нас ждет Сердце пустоши, и кто знает, какие сюрпризы еще оно приготовило.
— Согласна. Но спать будем раздельно. Я девушка приличная и не готова еще ложиться в постель с мужчиной.
— Посмотрим, — улыбнулся я. — Потому как я ни разу не рыцарь, и спальник у меня хоть и большой, но один. Так что выбор за тобой — спать на камнях, но одной, или в теплом и мягком спальнике, но в моей компании. Так что вы выберете, госпожа Вивиан? Что выберете?..
Глава 26
— Я надеюсь, ты благородный человек и не дашь волю рукам, — после недолгого раздумья Вивиан все же выбрала теплый спальник, а не холодный камень.
— Я в первую очередь не насильник и никогда не возьму девушку силой, -ответил я, устраиваясь поудобней.
По факту у меня этих спальников было в запасе штук десять, но ей об этом знать не обязательно. Да, вот такая я похотливая скотина! Но после стольких превозмоганий, уверен, что заслужил чуточку женского тепла.
— Тут тесно, — пожаловалась она, устраиваясь на боку и прижимаясь ко мне попкой.
— Зато уютно, — я чуть сдвинулся, чтобы не упираться своей радостью ей в зад.
Попутно окружил нас серой пеленой — она и спрячет, и от опасности убережет. А нам реально надо было отдохнуть — каналы горели, источник не восстановился, состояние наше было на грани критического.
Да, мы храбрились и делали вид, что все нормально. Но если даже я так себя хреново чувствовал, то что говорить о хрупкой девушке? Поэтому, ничуть не сомневаясь в своем праве, я приобнял ее — без всякой пошлости, — и спустя мгновенье вырубился.
Пришедший сон оказался даже не отдыхом. Это было падение в бездну. Мы спали, прижавшись друг к другу, делясь теплом души и тела. Я обнимал ее, она доверчиво прижималась ко мне. Да, мы боялись, но усталость была сильнее страха. Она свалила нас, как подкошенных, разом завладев и телами, и мыслями.
Проснулись мы одновременно — от ледяного прикосновения капель, падающей со свода на лицо. Боли не утихли. Лишь притупились, став фоновым гулом существования. Силы вернулись, но не много. Как вода в пересохший колодец после слабого дождя. Хватит, чтобы встать. Хватит, чтобы идти. Хватит, чтобы умереть достойно, если придется.
Мы молча собрали жалкие остатки снаряжения. Молча поели — слов не было. Усталость не прошла. Молча двинулись вниз. Туда, куда вел невидимый, но неумолимый тягот. Пульс Пустоши. Зов Сердца.
Лабиринт. Это слово слишком благозвучно для того ада камня и тьмы. Туннели не просто ветвились. Они искривлялись. Сжимались и разжимались, как легкие спящего дракона. Пол под ногами то становился скользким, как лед, то обжигающе горячим. Воздух гудел разными голосами: то шепотом безумия, то ревом невиданных зверей, то ледяным свистом ветра из ниоткуда. Время потеряло смысл. Сутки? Недели? Лишь бесконечная череда шагов, боев, ран, коротких передышек и снова — вниз.
