— Картина будет подарена гостинице Теванны! — объявляет Дугальд, так как старик, похоже, выдохся. — По традиции она будет размещена так же, как и все остальные работы Клода!
— Мари, — вполголоса спрашиваю я, — а почему все картины Клода висят вверх ногами?
— Он, бедняга, всю жизнь мечтает видеть мир так, как другие люди, не перевёрнутым, — поясняет Мари. — Потому и взялся рисовать, чтобы у него были собственные кусочки мира, которые он может повернуть, как надо.
— Так вот оно что, — говорю я.
Тем временем старику помогают сойти с помоста, и Дугальд переходит к следующей части программы.
— Не так давно, — сообщает он, — мы приобрели двух новых друзей. Возможно, некоторые из вас уже успели с ними познакомиться, но давайте не будем лишать этого удовольствия всех остальных! Сильвер, Гилберт, подойдите!
Мы с Гилбертом переглядываемся.
— Иди! — подталкивает меня Альдо.
— Силь-вер, Силь-вер! — начинает выкрикивать Ричил. Народ подхватывает, и отдельные «Сильвер!» и «Гилберт!» в конце концов сливаются в невообразимый шум.
Мы с Гилбертом подходим к помосту. Надеюсь, я не так сильно покраснел, как он. Мой друг взбирается первым и протягивает мне руку, чтобы помочь.
Сейчас он чудесно выглядит: на нём изумрудного цвета шёлковая рубашка и тёмные брюки по фигуре. Рубашка совпадает по цвету с камнями в его серьгах. Даже удивительно, почему он раньше не носил яркие цвета.
Я тоже в новом костюме, потому могу сказать без ложной скромности, что на нас наверняка приятно поглядеть.
Люди радуются и машут нам, мы машем им, и всё идёт хорошо, но затем Дугальд просит нас что-то рассказать о себе. Мы мнёмся — Гилберт пока не хотел бы раскрывать своих способностей, а я не хочу признаваться, что проник сюда не вполне честным образом и не имею причин находиться в Городе.
— Парни стесняются, — наконец говорит Дугальд, — что ж, это понятно. Многим трудно говорить о себе. Леон, пожалуйста, тогда ты скажи о них пару слов, это же твой улов.
— Запросто, — кивает рыбак, сидящий неподалёку от помоста. — Гилберт — колдун. С Сильвером сложнее, я-то сперва думал, что он человек-птица, но нет. Он принц, который очень сильно не хотел становиться королём, вот потому-то он и с нами.
— Да как он… — бормочу я и ловлю растерянный взгляд Гилберта, а в это время скрипач начинает играть что-то совершенно безумное.
Люди хлопают. Я вижу в толпе зелёный блеск очков Марлина, подавшегося вперёд и вцепившегося в колени. Затем Марлин медленно сдвигает очки на кончик носа и смотрит поверх них.
Дугальд подаёт нам знак, что представление окончено и мы можем возвращаться на места.
— А теперь — наша любимая часть! — объявляет он. — Чтение писем! Ну-ка, кто мне сегодня поможет их собрать?
Все, кто сидит ближе к дубу, вскакивают и принимаются снимать бумажки с ветвей. Весь урожай складывают в большую корзину и доставляют Дугальду.
— Итак, приступим! — садовник широко улыбается, достаёт письма по одному и читает. Затем люди передают листочки по рядам тем, кому они предназначаются.
— «Дидуля ёргин все тибя неновидют», ай-ай-ай, — качает Дугальд головой, извлекая очередное послание.
Дедуля Йорген трясёт костлявым кулачком. Сегодня он в новом фиолетовом костюме, в жёлтой рубашке и фиалковой шляпе с солнечной лентой. Ботинки у него — я видел — такого же тёплого жёлтого цвета. Это те самые, что я ему недавно передавал от Мари.
— Никто меня не любит! — кричит дедуля Йорген, но у людей это вызывает только смех.
— Ты уверен, дедуля? — насмешливо переспрашивает Дугальд. — Я ведь специально придержал эту бумажку. Смотри, тут есть ещё две: «Дедуля Йорген, сшитый тобою костюм — теперь мой самый любимый» и «Йорген, спасибо за вашу работу, это настоящее колдовство».
— Ой, ну я прямо и не знаю, — ворчит Йорген, но видно, что он смущён и растроган.
Ему передают все записки, и он быстро комкает «дидулю ёргина», надеясь, что никто не успел рассмотреть на оборотной стороне текст: «раздбыть пугвицы 24 штуков, лента жолтыя 1 (адин)».
— «Ричил, мне нравятся твои причёски с цветами», — читает Дугальд следующую записку.
Старушка, сидящая неподалёку, оборачивается ко мне и строит глазки, накручивая локон на палец. Я поднимаю плечи, делаю удивлённое лицо и покачиваю головой — мол, не я писал! Но, похоже, она не верит.
— «Гил, как хорошо, что ты есть на свете. Я рад, что мне повезло встретить тебя, и наслаждаюсь каждой минутой, проведённой вместе», — извлекает Дугальд ещё одну бумажку.
Я невольно гляжу на Гилберта. Он очень внимательно разглядывает листья дуба, как будто увидел там что-то интересное, но я вижу, как краснеют кончики его ушей.
— Это мне! — подпрыгивает в толпе девушка.
Я даже не сразу её узнал — это утренняя торговка рыбой. Утром она выглядела растрёпанной, сонной и неопрятной, белое рыхлое лицо напоминало рыбье брюхо. Но сейчас со щеками, залитыми румянцем, с зелёным блеском глаз, с пляшущим вокруг лица нимбом рыжих кудряшек и счастливой улыбкой она выглядит очень хорошенькой.
— Кто-то в тебя влюбился, Гильда, — подмигивает Дугальд, и письмо отправляется к ней.
Я вновь гляжу на Гилберта и вижу, что он краснеет ещё сильнее.
Затем следует с десяток писем для людей, которых я не знаю. Получает своё письмо Альдо и немедленно принимается меня дёргать, вопрошая, кто бы мог написать о его красивых глазах и не думаю ли я, что это Сирса. Я соглашаюсь, что это вполне может быть она, и Альдо блаженно умолкает.
Несколько писем получает Мари, в том числе и моё, где я хвалю её мастерство и благодарю за помощь. А затем Дугальд неожиданно вынимает из корзины вот это.
— «Раньше мне казалось, — читает он, — что счастье не для меня. Боль и тревога были моими постоянными спутниками. Но появился ты, Сильвер, и жизнь стала для меня совсем другой. Спасибо тебе». Надо же, наш новичок уже успел кого-то обрадовать, ха-ха!
Мне передают письмо, которое я небрежно сворачиваю и хмуро кошусь на Ричил. Она хохочет и встряхивает кудрями так, что цветы дождём рассыпаются вокруг неё. Краем глаза я замечаю Гилберта — его по-прежнему невероятно интересует листва дуба, а уши так и не приобрели нормальный оттенок. Хоть не смеётся надо мной, как вот Альдо, и то хорошо.
Вскоре корзинка пустеет, Дугальд объявляет танцы и уступает помост музыкантам. Лишние стулья и диванчики возвращаются по домам, чтобы освободить место.
На танцы остаются не все, садовник тоже уходит, обрадовав людей напоследок, что завтра на работу можно прийти позже. Музыканты наигрывают весёлую мелодию, но я тащу диванчик в гостиницу и там и остаюсь, чтобы не угодить в цепкие лапы Ричил.
Прижав нос к стеклу, я наблюдаю, как Гилберт заводит разговор с Марлином. Затем он озирается по сторонам — я машу ему — замечает меня и подаёт знаки, чтобы я вышел. Убедившись, что путь будет пролегать на безопасном расстоянии от Ричил, я выбегаю из гостиницы и присоединяюсь к ним.
Глава 17. Мне мешают в танце руки, что ж ещё
Марлин возвращается на Холм и предлагает нам сопроводить его, а заодно и поболтать. Мы неспешно поднимаемся по Левой улочке.
— Расскажите нам о Теодоре, — просит Гилберт. — Тот, которого вы знаете, в прошлом был принцем?
Колдун наклоняет голову, поблёскивая стёклами очков, окидывает Гилберта долгим взглядом.
— Да-а, никчёмный бывший принц Теодор появлялся у дуба, — наконец говорит он, — и сообщил, что ты кажешься ему знакомым.
— Этого никак не может быть, — встреваю в разговор я, — потому что Гилберт с Теодором никак не могли раньше видеться.
— Ну что ж, тогда забудем об этом, — легкомысленно машет рукой Марлин. — Так что вы хотели узнать о Теодоре? И прошу, обращайтесь ко мне на ты. Когда я слышу «вы», мне кажется, что меня два, ха-ха!
— Я никак не могу вспомнить, что за прозвище было у Теодора, — выпаливаю я, перебивая Гилберта. — Чёрная Лодка? Чёрное Весло?.. Знаете, как бывает — начнёшь что-то вспоминать, и пока не вспомнишь, оно так и вертится…
