– Нет. Просто не переношу, когда кто-то пытается решать за меня.
Книжные шкафы, корешки старинных фолиантов, пыль, полумрак, оплывшие свечи в массивном подсвечнике… Как бы мне хотелось оказаться далеко отсюда!
Я чувствовала себя преданной.
– Значит, всё же дорог, – подвел итог Рокпорт.
– Да нет же! – сил у меня хватило только на смех, да и то натужный. – Увольте. Кто дорог, гипси-авантюрист?
– Зачем же вы тогда так за него держитесь? – Маркиз сжал пальцы на поручнях кресла – как будто два бледных паука оплели темное дерево. – Виржиния, если бы вы знали о нём то, что знаю я, то вы бы тотчас выгнали этого человека! А то и сдали «гусям»!
– Поверьте, я знаю о мистере Маноле достаточно, чтобы не обольщаться на его счёт.
– Обольщаться – очень верное определение, Виржиния. Очень верное. – Маркиз уже не просто говорил – чеканил слова. – К сожалению, этот человек действительно талантлив и хорошо скрывает следы своих преступлений. У меня нет ни одного свидетеля или доказательства, однако подозрений хватает с лихвой.
– За мистера Маноле поручился очень надёжный человек! – не выдержала я и вспылила. Только тяжесть фундаментального труда за авторством Константа Невинного, придавливающая меня к креслу, не позволила немедленно вскочить на ноги. – Оставьте подозрения прошлому. Мистер Маноле готов измениться, но если мы будем продолжать видеть в нём преступника, он не изменится никогда! Деньги стоят гораздо меньше честной жизни, и он наконец это понял! Нужно всего лишь дать ему шанс…
Я внезапно осознала, что говорю словами Лайзо, и умолкла. Мне стало не по себе. Когда он успел так глубоко просочиться в мою жизнь? Да что в жизнь – в мои мысли…
– Виржиния, Виржиния… – Рокпорт наклонился и осторожно взял мою руку в свои. Ладони у него были тёплые и немного влажные. – В вас сейчас говорит молодость и идеализм. Поверьте уже немолодому и не слишком благородному человеку: люди не меняются. Тот, кто когда-то ступил на преступную стезю, уже с неё не свернет. Слишком притягательна эта иллюзия свободы, слишком прочна привычка смеяться над законом. Только в деле леди Саммершот аферист, известный под кличкой «Актёр», по описанию очень похожий на гипси Лайзо Маноле, заработал более полутора тысяч хайрейнов. И это только одно дело, Виржиния! Вы думаете, что кто-то готов отказаться от таких денег ради места водителя?
– Какой ещё леди? – ошарашенно выдохнула я и откинулась на спинку кресла. – Леди… Саммершот?
– Да.
– Она была красавицей?
– Да. Вы не на то, на что надо, обращаете внимание, Виржиния, но я расскажу в двух словах об этом деле. Некий юноша представил виконту Саммершоту прекрасные рекомендации и был принят на работу в качестве учителя алманского для сыновей виконта. Но не прошло и трёх месяцев, как виконт заявил о пропаже одной тысячи шестисот хайрейнов в золоте, а леди Саммершот – о намерении воспользоваться правом на развод со своим мужем, якобы уличённом в измене. Церковь вскоре дала это разрешение – видимо, леди Саммершот была весьма убедительна. Что же до пропавших денег, она только раз обмолвилась, что это была плата за некие доказательства.
Во время рассказа мне становилось всё тягостней. И наконец я не выдержала и перебила маркиза:
– Ну и что! Что плохого в том, что благородная леди избавилась от обманщика? Пусть бы это и стоило ей полутора тысяч хайрейнов! Я бы и не таких денег не пожалела, чтобы разоблачить предательство. Нет ничего хуже того, чтобы терпеть обман!
Последние слова я едва ли не выкрикнула.
– Возможно. Но леди Саммершот после развода потеряла право встречаться со своими сыновьями, – мягко произнес маркиз. – Вы всё ещё думаете, что Лайзо Маноле совершил благое дело, раскрыв этот, с позволения сказать, «обман»? Не обманывайте себя. Он просто использовал трудное положение четы Саммершот себе во благо. Это называется преступлением и преследуется по закону.
У меня в горле пересохло.
– Нет никаких доказательств, что это сделал именно мистер Маноле. Похож – не доказательство, а домысел.
– Я уверен, что это был он. – Маркиз встал и наклонился над моим креслом, глядя сверху вниз. Я почувствовала себя вдруг, как в детстве – девочкой, говорящей глупости. Девочкой в мире взрослых… – Поймите, Виржиния, я беспокоюсь за вас… Нет. Не просто беспокоюсь. Я испуган. Вы не просто красивы, но и чисты. Вы практичны, но не видите в людях зла, потому что в вас его нет. А я вижу. Лайзо Маноле опасен. И поэтому я боюсь за вас. Я не хотел говорить это вам, но его второе прозвище… – Рокпорт помолчал, словно его одолевали сомнения. – Его второе прозвище – Искуситель. А в четырёх из шести его преступлений, о которых мне хоть что-то достоверно известно, были замешаны молодые женщины.
– И что? – Я уже едва могла говорить.
– Я ничего не могу сказать уверенно, Виржиния… Даже не предполагаю, – коснулся маркиз моего лба, и на сей раз пальцы показались мне ледяными. – Просто подумайте вот о чём. Если Лайзо Маноле не нужны ваши деньги… возможно, ему нужно нечто иное?
Тело моё сковывало оцепенение – медленно, но верно.
– Что именно?
– Лайзо Маноле оказывал вам знаки внимания?
Голос у маркиза был мягок, так, что я не сразу разгадала намёк. А как поняла – залилась краской.
– Что вы такое говорите! Он же просто… просто… – «слуга», хотела я сказать, но прикусила язык.
Чего уж кривить душой, «просто» с Лайзо никогда ничего не было. Слуга, который знает шесть или семь языков и разбирается в искусстве лучше своей нанимательницы? Право, смешно. Того же мистера Спенсера мне и в голову не пришло бы записывать в прислугу, я привыкла советоваться с ним и уважать его мнение. А Лайзо – человек не менее умный и образованный, а то и более… Да, в чем-то маркиз был прав – как такому удовольствоваться местом водителя? Но оказывать «знаки внимания»… Абсурд.
Собравшись с мыслями, я продолжила:
– Что вы, ни о каких ухаживаниях и речи не шло. Напротив, манера поведения у него была слишком простой, нахальной, а порой и грубоватой. К сожалению, мне пришлось преподать ему несколько важных уроков вежливости. Но то было в первые месяцы, а сейчас он даже лишнего вопроса себе не позволяет, говорит чаще по делу.
Я скромно умолчала о том, что к «делам» относятся не только обсуждения маршрутов и моего расписания, но и помощь в расследованиях по просьбе Эллиса.
Маркиз тяжело вздохнул, отступая на шаг.
– Мне трудно в это поверить, Виржиния. Что же в таком случае удерживает его на скучной, не слишком хорошо оплачиваемой работе?
– Желание покончить с преступным прошлым?
– Глупости. Я за всю свою жизнь не видел ни одного покаявшегося грешника. Вы молоды, Виржиния, и идеалистичны, – повторил Рокпорт с грустью. – Возможно, Лайзо Маноле представляется вам благородным героем, наподобие Железного Фокса, вольного стрелка. Но мы не герои баллады. Ваш водитель – всего лишь талантливый проходимец, порченая кровь. Он жил за счёт горя других людей, осознайте уже. Это не случайная ошибка, не единственный неверный шаг. Это способ существования. Жалеть его – всё равно что жалеть паразита. Вам же не придет в голову нарочно разводить блох на собаке или позволять оводу кусать вашу лошадь?
– Разумеется, нет! – начала сердиться я. – Только вот не сравнивайте мистера Маноле с какими-то насекомыми. Между прочим, я лично дважды… нет, трижды видела, как он помогал изловить опасного преступника. Сотрудничество со следствием, так это называется, да? И только благодаря мистеру Маноле я сейчас жива. Он заслонил меня от пули, не особенно надеясь выжить после этого. Это поступок мерзавца или честного человека, маркиз? Ответьте, не молчите, прошу вас, – едко добавила я. – И, в конце концов, даже Писание говорит, что нужно прощать и протягивать руку помощи тем, кто нуждается…
– Только вот не вспоминайте Писание, – поморщился маркиз и отступил в тень. – Если бы вам пришлось повидать то, что видел я, то вы бы сейчас не защищали от меня отъявленного негодяя. Люди не меняются, Виржиния, и один добродетельный поступок не значит ничего по сравнению с привычкой жить за счёт других. Избавьтесь от Лайзо Маноле, пока не поздно, или это сделаю я.
