Она, что, включила глупышку, которой обидно, что мальчики не хотят за нее друг другу морды бить? Понимает, что вероятная ссора — это возможность для меня погибнуть? Романтики захотелось? Только сейчас все реально и не своевременно. У меня планов на еще одну ссору точно не было.
— Нет, я тебя не обвиняю, просто невозможно же бегать от какого-то франта. И уйти с приема нельзя, — поспешила объясниться Катя.
Вот только поздно, во мне уже проснулся тот самый мужик, который должен доказать своей даме сердца, что не трус. Признаться, я больше хотел бы придерживаться правила находиться от проблем подальше, но это головой, а вот сердцем я уже не мог никуда уходить.
— Любимая, я должен спросить господина, зачем он нас преследует, — сказал я и направился к раздражителю.
Темноволосый, с выразительным носом, не так, чтобы и молодой человек, тридцать лет ему на вид точно можно было дать, Балашов «сверлил» своим взглядом во мне «дыру». Я припоминал, что где-то видел этого господина. Вот только где? Сенат? Весьма возможно. Все же мне нужно лучше ориентироваться в обществе. Приду домой, сразу же потребую урок от Кати. Вот как она может столь много знать о светском обществе, если мы не так, чтобы часто куда-то ходим?
— О, пожаловал сам великий Сперанский! — провозгласил Балашов в полный голос, привлекая внимание к нам. — Покоритель и устроитель законов, воин, но больше хитрец, чем боец.
— Не смейте паясничать. Скажите, почему вы преследуете меня? — сказал я, как можно тише, почти переходя на шепот.
Тщетно. Такие ситуации в обществе даже не слышат, не видят, их чувствуют. Можно было только встретится взглядами и то бы уже гости Юсупова обратили на нас с Балашовым внимание. Подошла чуть ближе и Катя. Ее напрямую сейчас касается то, что происходит. Глупышка… Нам лучше было все же уйти.
— Паяц? Вы в своем отражении его увидели? Я отстаиваю честь дамы и высказываю вам обвинения… Мария фон Хехель! — Балашов осмотрелся вокруг, как бы сообщая всем присутствующим. — Мы обесчестили ее! Напоили зеленой водкой, и возлегли с ней. Она не праздна. Что делать станете, господин любимчик Фортуны?
— Вы лжете! — жестко сказал я, понимая, что дуэли не избежать.
Сука! Она все же добралась до меня, вернее урод австрийский Тугут через нее. Убью Тугута… Хотелось начать объяснятся с Катей, рассказать ей о шпионке, что она, да, хотела меня дискредитировать, но я не позволил. Посмеяться над тем, как Хехель оприходовал Платов. Но это эмоции, сейчас нужно сконцентрироваться на ином.
— Как смеете вы обвинять меня во лжи? Она, Мария фон Хехель, здесь, в Петербурге, но вы отказываетесь с ней встретится, — Балашов посмотрел на Катю. — Екатерина Андреевна, я прошу прощения, что ударил вас в самое сердце…
Катя не дала ему договорить.
— В сердце вас, Александр Дмитриевич, должна ударить пуля, если смеете обвинять в высшем обществе моего супруга… — вскипела Катя. — Та особа, о которой вы говорите, где она?
— Прячется в австрийском посольстве, — отвечал Балашов.
— А вы постоянный гость в доме Габсбургов, или… Почему вы там обитаете? — нашел и я гнилую нитку в полотнище разговора.
— Нет, я… слышал об этом, в ресторане Астории только о том и говорят, — Балашов несколько растерялся.
Я не знал, но уже догадывался, что там, в моем ресторане, этот господин каким-то образом выделился. Может пьяный дебош устроил, к сожалению такое бывает, правда быстро заканчивается, когда дебошира выводят из ресторана и отдают в руки прикормленных полицмейстеров. Но знать о всех таких эпизодах — это забивать голову не всегда нужной информацией. А так, да, я был в курсе, что в Астории появился одни товарищ, который распространял обо мне грязные сплетни. Был — это наиболее уместное слово.
— Так ваш муж, любезная Екатерина Андреевна, ответит мне? — усмехнулся Балашов.
— Несомненно, завтра к вам прибудет мой секундант. Адрес оставите, господин защитник австрийских шпионок? Или вас найти в моем ресторане Астории? — сказал я, посчитав нужным сказать и об этом.
Лицо Балашова несколько исказилось, явно была история в ресторане. Так что давление на завистника можно организовать. Но и дуэли не избежать. Выживу, я просто уничтожу скотину, не физически, я растопчу его честь.
Словно ледокол, от движения которого льдины не трескаются, а в раболепии расступаются, на авансцену вышла Мадам Шевалье. Я ее видел на приеме, но посчитал за нужное даже не быть представленным этой даме. Нечего при любимой жене даже стоять рядом с элитной эскортницей.
— Господа, прошу прощения, что влезаю в ваш разговор чести, — почти в полной тишине раздался елейный голосок главной проститутки в России, она говорила на французском, от чего еще более сексуально звучала. — Но я слышала фамилию фон Хехель. Знавала я эту даму, авантюристка она господа. Представляете, она обманом вышла замуж за барона фон Хехеля. Представила, что беременна от него и повела под венец. Бедный старик. Он был пьян и помнил только, как поднял первый бокал, а после уже проснулся в постели с охотницей за его богатствами. В Зальцбурге даже мнения разделились: а получилось ли что у старика, либо он просто был в беспамятстве от вина и уснул. К слову она не родила. Почему? Может и не было никакого ребенка.
Мадам Шевалье говорила на французском языке, но, конечно же, ее все понимали. А еще ее очень внимательно слушали. В высшем свете знали, какое влияние имеет эта гетера на тех, кто расположился на самой вершине социальной русской пирамиды. Дома, либо в кругу очень близких людей, если таковые имеются у людей высшего света, ее назовут шлюхой, недостойной женщиной и всякими иными эпитетами, не приличествующими честной девушке. Дома, но никогда в свете. Ну или до тех пор, пока она не проиграет все свои любовные партии и не будет выброшена, как использованная вещь.
Но есть еще одно важное обстоятельство — такая защита и поддержка мне не нужна. Еще не хватало, чтобы меня посчитали трусом, который прячется за юбки женщин. В лицо такое не скажут, скорее всего, но думать будут все. Мало того, что Катя позволила себе встрять в мужской разговор, так еще и эта подстилка будет за меня вступаться.
— Я благодарю вас, мадам Шевалье, что почтили вниманием наш мужской спор, — на слове «мужской» я сделал логическое ударение. — Но, позвольте, продолжу, уже без вашего участия.
Стоящие рядом люди аж ахнули. Так разговаривать с влиятельной актрисой не позволял себе никто. Все знали, что за нее могут вступиться даже члены императорской фамилии, и наследник, и сам император. Да и Юсупов был тем, кто привез этого черта в красивой упаковке в Россию, так что мог заступиться за Шевалье. Сказанное мной этой придворной гетере было столь смелым, и таким дерзновенным, что не мог позволить себе никто, но в душе крайне желал. Однако, я не жалел о сказанном.
— Господин Александр Дмитриевич Балашов, я считаю ваше поведение оскорбительным для моей чести, а также оскорбительным воспринимаю для себя упоминание некой женщины, обсуждать скверные поступки которой не намерен ни с кем, — я посмотрел на удивленного Балашова, который растерял свою прыть при появлении мадам Шевалье. — Мой секундант завтра же прибудет к вам. Озаботьтесь по полудни наличием вашего секунданта.
Я развернулся и, найдя взглядом Катю, отошел чуть в сторону. Эпатаж вышел таковым, что может повлиять на очень многое, в том числе и на мою карьеру. Мадам Шевалье, насколько я знаю эту даму, подобные отповеди простить не может. Я-то на великосветском языке я послал ее на… в общем, очень далеко, но по знакомому ей маршруту. Учитывая последствия, я решил сгладить углы и недвусмысленно намекнуть дамочке про некоторые обстоятельства.
— Катя, составь мне компанию. Не хмурься. Скажу тебе одно: с Марией Хехель я знаком, у меня с ней ничего не было, но сам Суворов знает, что Матвей Иванович Платов познал ласку этой дамы, да показал ей казацкую прыть. А еще, Хехель — шпионка. Твое право обижаться, делать выводы, — сказал я, подводя Катю к той компании, где отыгрывала роль мадам Шевалье.
