– Приму совет к сведению, – склонила я голову. – С вином и прочими горячительными напитками мне действительно стоит быть осторожнее, и не только из-за отравителей. А что касается времени, когда я уйду домой… Посмотрим по обстоятельствам.
– В таком случае держитесь подальше от марсовийских дипломатов. А еще лучше – вообще сторонитесь компаний. Бомбы чаще всего оставляют там, где взрыв поразит наибольшее число людей, – быстро сориентировался маркиз.
– Хорошо, дядя Рэйвен, – совет показался мне разумным. – Что-то еще?
– Да, – маркиз выдержал недолгую паузу, будто колеблясь – говорить дальше или нет. – Виржиния, я приставлю к вам своего человека. Она не станет вмешиваться без крайней на то необходимости, но если все же обратится к вам – слушайтесь ее беспрекословно. Возможно, от этого будет зависеть ваша жизнь.
Мгновение во мне боролись два чувства – заочная неприязнь к навязанному «соглядатаю» и врожденная осторожность.
– Разумная мера, – сказала я наконец. – Значит, «она». Женщина. Я ее знаю?
– О, да, – странным голосом произнес дядя Рэйвен. – Это моя экономка. Она… куда более интересный человек, чем кажется на первый взгляд, – добавил он.
И я отчего-то сразу расхотела уточнять, почему дядя считает, что какая-то служанка может спасти мне жизнь.
Мы беседовали еще некоторое время, но вскоре маркиз попрощался, сославшись на неотложные дела, и ушел, даже кофе оставив недопитым. Я же долго сидела за столиком, размышляя над сказанным, и механически грела руки о чашку. Опомнилась только тогда, когда ненароком пригубила остывший дядин кофе.
Сладкий.
«Надо будет потом поговорить с Георгом, – растерянно подумала я, отставив чашку. – Рэйвен же просил – без сахара».
Звякнул колокольчик над дверью – раз, другой… В кофейню начали подтягиваться завсегдатаи.
День вернулся в обычную колею.
…Леди Милдред необычайно взволнована. Она говорит экзальтированно и живо – насколько это возможно для мертвой.
– Балы – это чудесно, Гинни. А бал-маскарад… Просто чудесно!
Оглядываюсь. Комната смутно знакома – точнее, не комната, а небольшой зал. Хмурюсь, пытаясь сообразить: это ведь наш замок? Тот самый, сгоревший? Стены, отделанные деревянными панелями цвета темного янтаря, узкие высокие окна, старинная люстра со свечами высоко под потолком… Взгляд наталкивается на огромный холст с батальной сценой, и я внезапно вспоминаю: второй этаж, приемная для «угодных гостей невысокого звания», та, что за библиотекой.
Только зеркала, перед которым приплясывает с платьем леди Милдред, здесь никогда не было.
– Танцы – всю ночь напролет! Фейерверк в саду! Оркестр! Все разодеты, будто королевы и короли, и это редкий случай, когда никто не попрекнет тебя немодно пышными юбками или неуместной по летней жаре меховой накидкой. Чопорные леди и строгие лорды чувствуют себя свободней. Флирт, невыполнимые обещания, шутливая пикировка… Мы с Фредериком познакомились именно так. Точнее, нас познакомил бокал вина, опрокинутый на мое платье. Белое платье, Гинни, ах, как у невесты!
Я по-детски хихикаю, прикрывая рот ладонью. Редко можно увидеть бабушку такой.
– Мне было семнадцать, Гинни, – она прикладывает к себе ослепительно белое платье и замирает. В зеркале должно появиться отражение, но я не вижу ничего – лишь некое смутное мельтешение, как рябь на грязной воде. Бабушка вздыхает и проводит по платью рукою; складки ткани смещаются, открывая взгляду темно-красное пятно на лифе. – Мой первый бал, великолепие дворца, все такое новое и блестящее, я в своем платье – как богиня света… и какой-то кривоногий нахал со своим вином! – бабушка усмехается. – Впрочем, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, ноги у Фредерика были исключительно прекрасные. И танцевал он так, что захватывало дух.
Рябь на зеркальной поверхности меняется, и теперь мне кажется, что там, за гранью, кружатся по бальному залу в замысловатом танце изящные пары. То ли люди, то ли тени, то ли фигурки в исполинской музыкальной шкатулке.
– Он опрокинул на меня бокал – и не подумал извиниться, я поколотила его веером и обругала так, как наш кучер обычно ругал садовника. Слово за слово… Другие люди останавливались, чтоб посмотреть на нас. Потом подоспела и тетушка Джоанна – хорошая была женщина, жаль, умерла еще молодой, – углядела это безобразие и быстро поняла, как найти на нас управу. Оркестр заиграл вальс, Джоанна посмотрела на Фреда строго и сказала: «Вы, сэр, собирались пригласить леди на танец, как я понимаю?» И голос у нее был такой, что Фред вытянулся в струнку, как рядовой перед генералом, и только и мог ответить, что «Да, леди, со всем почтением, леди!». И мы закружились в танце… А вальс, милая моя Гинни, словно для того и придуман, чтобы соблазнять романтичных девушек.
Леди Милдред вздыхает. В зале постепенно становится темнее: дневной свет угасает, а свечи в большой люстре погашены. Мне начинает чудиться, будто пятно на белом бабушкином платье начинает влажно блестеть.
И расползаться вширь…
– Итак, мы танцевали – нет, почти летели над паркетом, рука Фредерика лежала на моей талии, где-то цвели розы и пели соловьи – клянусь, я чувствовала дивный аромат и слышала трели, хотя была зима! И Фред… Фред смотрел на меня и улыбался, и мне уже не казалось, что он нахал и грубиян. А потом он спросил: «О чем вы мечтаете, леди?». Наверное, имел в виду, о чем я задумалась с таким чудным выражением лица, но я, как всегда, истолковала все по-своему и ответила – о путешествиях. Мы разговорились, и оказалось, что Фредерик Эверсан, как и я, увлекается географией, историей и иностранными языками. Снова завязался спор, а к тому времени, как заиграли кадриль, я уже обещала Фреду, что выйду за него. Думала, что это была шутка – а оказалось, что правда… Неприлично короткая помолвка – и вот я замужем, а Фред уже планирует кругосветное путешествие.
В зале уже совершенно темно. И только зеркало светится.
Платье в руках Милдред красное и тяжелое.
Мокрое насквозь.
Она оборачивается ко мне; лицо – темное пятно.
– Будь осторожна, Гинни. Это не первый твой бал – но и последним он стать не должен… Будь осторожна!
Десять дней до бала пролетели, как один. Я носилась, как сумасшедшая, между кофейней и собственным особняком. Последние штрихи к платью, примерки туфель, посещение парикмахерской, уроки этикета для Эллиса… Мне казалось, что я не успеваю ровным счетом ничего. И поэтому было вдвойне удивительно обнаружить себя вечером накануне Сошествия полностью одетой и готовой к отъезду во дворец… и злой, как стая волков.
– Святая Генриетта Милостивая, и куда запропастился этот Эллис? – я в ярости стукнула веером по краю стола. – Если из-за него мы опоздаем…
Магда, заслышав меня, пугливо втянула голову в плечи – еще бы, я утра была на взводе, и к обеду успело достаться всем. В том числе и ни в чем не виноватым слугам.
Но договорить, какие страшные кары обрушатся на голову детектива в случае опоздания, я не успела – Говард Чемберс объявил о том, что к дому подъехала карета. У меня вырвался вздох облегчения. Подхватив вещи, я спустилась в холл, где меня уже ждал… Эллис?
Но в чем он был одет, святые небеса?!
Метры и метры наироскошнейшей ткани – темно-синей с серебристыми птицами, гладкой и плотной, словно впитывающей свет… «Вот бы платье такое!» – мелькнула жадная мысль, и я невольно подалась вперед, спускаясь вниз на ступень. Наряд был в восточном стиле, то ли никконском, то ли чжанском – словом, похожим на длинный, пышный халат с огромными рукавами. Светло-серый пояс – узкий, не больше, чем с ладонь, – перетягивал его чуть выше талии. Между разошедшимися полами «халата» виднелось нечто вроде широких, как юбка, молочно-белых штанов в складку. За таким изобилием ткани я не сразу сумела разглядеть обувь Эллиса – деревянные сандалии, у которых вместо каблука или платформы были два чудных брусочка, сразу прибавляющих к росту добрых десять сантиметров.
