— А-а-а! — взвизгивает королева Мирния, углядев дедулю. — Снова это существо! Пошло вон, прочь, убирайся, негодное создание! Как мерзко, как отвратительно!
— Мьюриэл, дорогая, — холодным тоном произносит король Фергус, заправляя за ухо мокрую каштановую прядь, — что же ты не сказала, что за время нашего отсутствия в королевстве сменилась власть? Верно ли я понимаю, что теперь здесь правит королева Мирния?
Однако хотя он и обращается к своей жене, вопрос его адресован, скорее, королеве Мирнии, сверля которую взглядом, он отвешивает насмешливый полупоклон. Та даже слегка теряется.
— Я, э-э-э, ничего не захватывала! — лепечет она.
— Тогда по какому праву уважаемая королева Мирния позволяет себе прогонять моих самых почётных гостей? — тон Фергуса делается ещё холоднее, а его длинный нос задирается ещё выше.
— Ох, да я от расстройства! — плаксиво отвечает королева Мирния. — Мой сыночек пропадал, я несчастная мать, обезумевшая от горя! Мне простительно.
— Подобное повторяться не должно, это ясно?
Фергус не отстаёт от неё, пока не получает внятного согласия.
Затем все расходятся кто куда, и только бедняге Андранику приходится остаться с матерью. Даже король Эвклас, я видел, ушёл куда-то с Фергусом подальше от её воплей и причитаний.
Королева Мьюриэл предлагает нам искупаться и переменить одежду, но Гилберт отказывается. Я начинаю переживать, не подменили ли моего друга. Обычно он выглядит опрятно, а сейчас уж который день щеголяет в костюме норятелей, прикрывающем его только наполовину. Гилберт просит лишь, чтобы лекарь наскоро наложил повязку, а затем принимается отправлять письма.
Первое послание улетает к Тее, в Мёртвые топи. Второе Гилберт пишет Неле, но пепел остаётся неподвижным.
Нахмурившись, Гилберт просит меня написать пару строк Рэналфу. Я с удовольствием пишу, что думаю о нём, но и это послание никуда, к счастью, не летит.
Королева Мьюриэл позволила нам занять её личный кабинет, где она сама обычно пишет письма. Здесь удобный стол, полно писчих принадлежностей и самой лучшей бумаги, но всю вторую половину дня мы усердно трудимся, и запасы заметно истощаются.
Я строчу послания — одно за другим. Неле, Рэналфу, снова Неле и опять Рэналфу. Гилберт сжигает их над свечой и приказывает пеплу лететь. Раз за разом пепел остаётся смирно лежать на его перевязанной ладони. Повязка совсем запачкалась.
Нас зовут к ужину, но мы отказываемся. Точнее, не мы отказываемся, а Гилберт. Я-то уже было открываю рот, чтобы согласиться. И хотя ради друга мне приходится остаться, я всё равно считаю, что мы ничем не поможем Неле, если помрём от голода. Ещё немного, и я точно помру.
Кто-то опять негромко стучится. Затем дверь приотворяется, и в комнату робко заглядывает королева Мьюриэл.
Её тёмные волосы, так гладко уложенные с утра, растрепались, и на волю там и сям вырвались непокорные кудряшки.
— Ну как, есть ли новости? — шепчет она, окидывая нас взглядом синих глаз. — Ничего? Как жаль! Но я уверена, всё будет хорошо. Вы не спустились, но может быть, позже захотите перекусить. Мы принесли вам немного еды. Фергус, заходи!
Король Фергус, пыхтя, заносит тяжеленный поднос и с трудом находит место среди бумаг, куда можно было бы его водрузить.
— Кушайте, вам следует подкрепиться, — хлопочет вокруг нас королева Мьюриэл. — Как рука, сильно болит? А исцелить себя ты не можешь?
— Рука меня не беспокоит, — Гилберт упрямо стискивает зубы. — Не до неё сейчас. И я пока не голоден, спасибо.
— Может быть, попросить у лекаря успокоительный отвар? — предлагает королева. — Вам бы поспать. День выдался нелёгким, да и поздно уже.
— Я не хочу спать, не волнуйтесь обо мне, — отмахивается Гилберт. — Мне всё равно не уснуть, пока я не узнаю, жива ли Нела и где она.
— Если что-то разузнаешь, сразу сообщи нам, — просят король Фергус и королева Мьюриэл. — В любое время, мы будем ждать.
Пожелав нам успехов в поисках, они уходят.
Гилберт упорно отказывается от еды, потому мне приходится съесть и его порцию супа.
— А жаркое будешь? — с надеждой спрашиваю я.
— Всё ещё не голоден, — цедит сквозь зубы Гилберт. Сейчас он пишет письма вместо меня, и левой рукой ему это удаётся с трудом.
— Зачем нам отправлять послания без перерыва? Передохни хоть немного, не то мы скоро всю бумагу изведём.
— А если Нела лишь на короткий срок окажется снаружи? — спорит Гилберт, не соглашаясь прерваться. — Так хотя бы узнаем, в какой она стороне.
— А дальше что? — спрашиваю я. — Много ли толку от этого будет, если она опять, скажем, уйдёт под землю и скроется в неизвестном направлении?
— Умный-то какой, — сердится мой друг. — Хоть будем знать, что она ещё цела.
— Ладно, убедил, дай сюда бумагу.
— Куда ты жирными-то руками? Доешь сперва!
— Да какая разница, ты же всё равно сожжёшь письмо, и пятна не будут заметны, — спорю я, придвигая к себе лист.
— А почему ты, в самом-то деле, не исцелишь свою руку?
— Я не очень хорош в исцелении, — хмуро отвечает Гилберт.
— И это говорит тот, кто спас жизнь малышу на моих глазах? — не верю я. — Что ж, если желаешь ходить в повязках, вызывая к себе жалость, дело твоё. А вот я давно спросить хотел, почему в заклинании говорится «и где бы он ни был, отыщется тот, кому назначалось посланье», но на самом деле это не так?
— Тебе нужно было видеть книгу, — отвечает Гилберт. — Почти рядом с каждым заклинанием есть примечания мелкими буквами. Рядом с этим было что-то вроде: «В пределах разумного. Пепел не в силах пробиться сквозь землю или пройти сквозь воду. Следует избегать плохой погоды во избежание случайной утраты части послания». И так далее.
— А мы не можем придумать чего-то получше писем? — приходит мысль мне в голову. — Вот, к примеру: «Пусть перед нами окажется Нела, живое её или мёртвое тело». А, ну как? Это черновой вариант, я могу его улучшить.
Я принимаю скромный вид, но внутри так и раздуваюсь от гордости. Гилберт наверняка меня похвалит.
— Сильвер, — вздыхает мой друг, — лучше пиши письма. Ты слишком мало знаешь о колдовстве. Чтобы перенести что-то на большое расстояние, да ещё и сквозь землю, нужна такая сила, которой нет ни у одного колдуна.
— Сошьём тебе костюм из талисманов силы, — не сдаюсь я. Да Гилберт наверняка просто завидует, что это не он додумался до подобного.
— Это не поможет, у любой силы есть предел. И потом, представь, что случится с телом, если его протащат сквозь землю. Боюсь, это будет уже даже не мёртвое тело, а так, пара костей.
Я ненадолго затихаю, обгладывая куриную ножку.
— А что, если отправить не пепел, а воду? — осеняет меня вновь. — Пепел не пробьётся вниз, а вода может!
— Вода сразу же впитается в землю, вот и всё, — отметает Гилберт эту идею.
— А мы много воды отправим! Реку, озеро! А, ну как? Боги, я был бы самым находчивым, самым славным колдуном, будь у меня только способности!
— Счастье, что их у тебя нет, — хмыкает Гилберт, не вдаваясь в пояснения. Но тут всё ясно и так: завидует.
Мы трудимся до середины ночи. Я исписываю целую гору бумажных клочков словами: «Неле» и «Рэналфу», затем сдаюсь и отправляюсь спать на небольшую кушетку, стоящую тут же у стены. Для лежания она коротка, но мне уже всё равно.
Ближе к рассвету меня будит стук: Гилберт совершенно охрип от постоянного чтения заклинаний, звуки ему не удаются, оттого он пинает стол. Странные методы у этих колдунов, лучше бы зелье какое выпил.
Чуть погодя Мьюриэл приносит ему тёплое питьё, которое немного помогает, и приказывает беречь голос. Гилберт вновь злобно шепчет заклинания, глядя на неподвижный пепел покрасневшими глазами.
Позже в кабинет пробирается Андраник и робко предлагает помощь. Мы усаживаем его писать письма. Вскоре наших ушей достигают крики королевы Мирнии, и Андраник тут же ныряет под стол, не выпуская бумагу из рук.
Дверь с грохотом распахивается.
— Сыночек мой сюда не заходил? — грозно возвышаясь на пороге, спрашивает королева Мирния.
