Первоначальное изумление сменилось жгучим любопытством. Предел. Есть ли он? Где он? На что я способен теперь?
Я открыл глаза. Мир вокруг был все так же прекрасен и спокоен. Птичка все так же пела. Но во мне бушевала потребность проверить. Узнать.
Я поднялся с кресла. Подошел к старому, полузасохшему пню, оставшемуся от когда-то могучей ели. Он был крепкий, простоял так годы. Его можно было использовать как ножку стола. Или элемент декора. Хорошая мишень.
Сосредоточился. Не на сложных формулах серой магии, а на ощущении. На той ледяной бездне внутри. На желании… заморозить. Сковать. Сделать пустым.
Я простер руку вперед. Ладонью к пню. Никаких сложных жестов, никаких выкриков. Просто… концентрация воли. И холод. Ледяной, пронизывающий до костей холод, хлынувший из источника по усиленным каналам, сфокусировался в моей ладони.
Воздух перед рукой заколебался. Зашипел. Побелел. Иней мгновенно расцвел на коре пня, на его поверхности, превращая ее в белоснежную скатерть. Но это было только начало. Холод углублялся. Проникал внутрь. Дерево, мертвое, казалось бы, затрещало. Не от мороза — от стремительного, неумолимого превращения. Вода в волокнах? Нет. Сами волокна, сама структура дерева кристаллизовалась, становилась хрупкой, пустой от жизни и гибкости.
Я сжал в уме воображаемый кулак.
Пень… Он не рассыпался. Он схлопнулся в пространстве. Беззвучно. Без грохота. Как если бы его внутренняя суть, его материальная целостность была мгновенно выморожена до абсолютного нуля и стерта в ничто. На месте полуметрового древесного обрубка осталась лишь небольшая кучка инея да легкое облачко пара, быстро рассеявшееся в утреннем воздухе. Земля под ним промерзла примерно на ладонь в глубину, побелевшая, как скатерть.
Я опустил руку. Смотрел на место, где секунду назад был пень. Ни звука. Птичка пела дальше, не заметив его исчезновения. В ладони и по руке до локтя бежали мурашки — не от приложенных усилий, а от остаточного холода, от мощности, которая только что прошла через меня. Не было ни усталости, ни истощения. Как будто я просто глубоко вздохнул.
— Черт… — прошептал я, сжимая и разжимая слегка дрожащие пальцы. Холодок внутри успокаивался, возвращаясь в свою бездну. — Морана… Что же ты со мной сделала?
Страха тоже во мне не было. Было трезвое, почти пугающее осознание огромности моей новой силы. И понимание цены. Эта сила пришла из Пустоты. От Смерти. Она была частью проблемы, которую мне предстояло решать.
Я внимательно посмотрел на свои руки. На вид обычные руки. Но внутри… Внутри бушевала ледяная пустота, способная стирать материю. И тело, ставшее крепостью.
— Главную Пустошь, говоришь… — пробормотал я, глядя туда, где только что исчез пень. — Ладно, Смерть. Держись. Я иду искать. И горе всякому — будь то человек, император или бог — кто встанет у меня на пути.
Новообретенная сила требовала цели. И у меня она теперь была. Самая большая дыра в мире ждала. А пока… Пока нужно было дождаться обещанных Мораной артефактов. Впрочем, кое-что я и сам могу сделать.
Трепет новой силы под кожей еще не утих, как на смену ярости пришла холодная, расчетливая мысль — и что теперь с ней делать? Осознать мощь — одно. Управлять ею, не взорвав себя и заодно пол-академии — совсем другое. Опыта в манипуляциях такими объемами у меня ноль. А тренироваться… где? Под открытым небом? Да боги смеяться будут. Или, что гораздо хуже, вмешаются. Переруг, например, подошлёт «несчастный случай», Чернобог попробует вытянуть темную суть наружу, а Сварог… Сварог просто пришлет счет за уничтоженный ландшафт.
— Надо глубже. Дальше. Или… между мирами? Может, сразу в Пустошь отправиться? — вертелось в голове, пока я шарил взглядом по двору, будто надеясь найти ответ в пожухлой траве.
Все пришедшие на ум варианты были хуже некуда — подземные бункеры могли рухнуть от первого же неловкого импульса, а пробиваться в Навь или иные слои — это сразу поставить маяк для всех, кто там шарится. И главное — как отгородиться от их «всевидящего ока»? От этой вездесущей божественной назойливости?
Мои мысли прервало резкое, возмущенное «Ме-е-е-е-е!». Прямо перед носом. Пахнуло сеном, теплой шерстью и… чем-то острым, похожим на запах озона.
Пурген. Мой «ездовой» козел. Вернее, не совсем козел. И вообще не ездовой. Существо с глазами цвета грозовой тучи и рогами, искрящимися статикой. Он стоял, упершись копытами в землю, и смотрел на меня с таким презрением, словно я только что обгадил его любимую подушку.
— Чего тебе, рогатый? — буркнул я, нехотя отвлекаясь от глобальных проблем. — Сена в кормушке нет? Или все овощи сожрал на артефактных грядках? Или опять козочки продинамили? Сколько раз тебе говорить — размер имеет значение.
Пурген не унимался. Он нервно забил копытом, замотал мощной головой, брыкаясь задними ногами. Его раскатистое «ме-е-е» стало пронзительным, почти визгливым, полным немого укора. Он настойчиво тыкался мордой мне в грудь, потом в воздух перед собой, снова в меня.
— Не понимаю, Пурген, — честно развел я руками. — Научился бы говорить, а не мычать как…
— Ме-е-е-е-ЕК! — это был уже крик ярости. Его глаза вспыхнули молниями. И прежде чем я успел среагировать, он резко отпрянул, поднялся на дыбы… И ударил передними копытами не в меня, а в воздух между нами.
Раздался звук — противный, как от рвущейся толстой ткани. И воздух порвался. Не треснул, не заискрил — именно порвался, как гнилая простыня, открыв за собой… серость. Плотную, безликую, мертвую серость Запределья. Межмировую Пустоту, по которой он обычно скакал как по проспекту.
Я только и успел подумать: «Ах ты ж, рогатый…», как Пурген с ловкостью заправского вышибалы развернулся задом и — БАМ! — мощным пинком обоих задних копыт вогнал меня прямо в эту дыру.
— ПУРГЕН, ТЫ КОЗЕЛ БЕЗМОЗГЛЫЙ! — успел рявкнуть я, пролетая сквозь ледяную, безвоздушную мглу. Пространство вокруг сжалось, растянулось, завыло ветром, которого не было.
Пургена слышно не было. Только его последнее, самодовольное «Ме-е-е!», оборвавшееся вместе с оставленным позади миром.
Падал я недолго. Вывалился, как кусок дерьма, во что-то холодное, сырое и белое. Хлюп! Снег по колено. Я рухнул на четвереньки, отплевываясь ледяной крошкой.
— Я… его… ЗАЖАРЮ! — прошипел я, поднимаясь и отряхиваясь.
Глаза с трудом привыкали к здешнему свету. Вернее, к его отсутствию. Я огляделся.
Над головой серое небо, низкое, тяжелое, из которого сыпалась мелкая, колючая крупа. Вокруг бескрайнее поле замерзшего болота, покрытое ноздреватым снегом и льдом. Темные, обледеневшие кочки торчали, как спины спящих чудовищ. Вдалеке виднелись призрачные очертания кривых, обледенелых деревьев. Тишина стояла абсолютная, гнетущая, прерываемая только завыванием ветра в какой-то далекой расщелине. Воздух обжигал легкие чистым, режущим холодом. Ни души. Ни признаков жизни. Только лед, снег и бесконечная серая муть.
И… Пурген. Он стоял в паре шагов от меня, спокойно жуя какое-то мерзлое растение, выковырянное копытом из-под снега. На меня он смотрел с выражением глубочайшего удовлетворения на морде. Мол, ну вот, дурак, добрался куда надо. Теперь отстань.
— Где… это? — спросил я, озираясь. Магия Пустоты внутри отозвалась на это место легким, почти радостной вибрацией. Лед вокруг тоже будто пел ей в унисон.
Пурген просто фыркнул, выпустив клубы пара, и ткнул мордой в сторону бескрайней заснеженной пустоши. «Ме-е». Звучало как: «Тренируйся, балда. И не мешай пастись».
Я подошел к краю небольшого промерзшего озерца. Лед под ногами был толстым, черным, как обсидиан. Идеальная мишень. Огляделся еще раз. Ни души. Ни божественного присутствия. Только ветер, холод и довольный козел.
Это место… оно было вне. Вне основного мира. Вне легкого доступа даже для богов. Запределье Пургена. Его личная «тропинка», превращенная в целый мир-убежище. Или просто очень глухой, забытый всеми уголок реальности. Его мир, откуда он ко мне приходил. Вот только я не помню, чтобы раньше он сам мог открывать в него порталы. Научился чему-то новенькому или всегда умел? Вопрос на мильен рублей золотом и одну вкусную шоколадку. Хотя…
