В его голосе не было ни намека на шутливость, и я решилась поднять взгляд. Лайзо стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел куда угодно, только не на меня. Его поза сквозила напряжением… и неуверенностью?
– Значит, ловец снов, – с деланым безразличием повторила я и вновь оправила шаль, и без того находящуюся в полном порядке. – В виде паутинки на кольце. С подвесками. Что ж, мистер Маноле, я, разумеется, не верю в подобное мракобесие. Но звучит красиво. Мне кажется, что в обстановке спальни не хватает какой-то такой детали… этнической, так, кажется, называет подобные вещи леди Клэймор. По ее словам, они ужасно модны в этом сезоне.
Лайзо просиял такой улыбкой, что мне даже стало неловко. Глаза у него странно заблестели.
– Завтра же готово будет, леди. Вот честное слово, до вечера сплету.
– И сделайте чаю, раз уж вы пришли вместо Магды, – ворчливо отозвалась я, утыкаясь в злосчастную смету. – Будьте так любезны, мистер Маноле, поторопитесь. Я не могу сидеть тут всю ночь.
– Сию секунду!
Он ушел, словно его ветром сдуло. А я глядела и глядела в прыгающие перед глазами цифры. И если бы кто-то зашел в этот момент в мой кабинет, то наверняка бы удивился и спросил, чего такого смешного в самой обычной смете?
Ночное происшествие все же привело к неприятным последствиям – я заболела. По телу разлилась страшная слабость, даже руку поднять и то было трудно. Семейный доктор, прибывший к полудню, констатировал пониженную температуру и слабый пульс, после чего вздохнул и проникновенно спросил:
– Скажите, леди Виржиния, вы в последние дни, гм, обедали?
– Кажется, да, – рассеянно откликнулась я, кутаясь в любимую шаль леди Милдред. – Я, признаться, не всегда обращаю внимание на такие мелочи.
– Понимаю, – сказал доктор Хэмптон, и глаза у него стали добрые-добрые, как у святых на картинках в житиях. Седые волосы сияли в тусклом дневном свете старым серебром, еще больше усугубляя впечатление. – А ужинали?
– Разумеется. Вечером я работаю с документами и всегда прошу Магду сделать мне чаю или кофе.
– Чаю – с чем…? Не откажите в любезности уточнить, – все так же ласково и понимающе улыбался Хэмптон.
Я задумалась. Неужели это так важно для диагноза?
– Обычно с молоком и сахаром… – доктор нахмурился, и я наконец сообразила: – О, вы не это имели в виду, да? Нет, обычно к чаю ничего не подается. Изредка – фрукты в шоколаде, например, апельсиновые дольки. Но обычно я предпочитаю не есть ничего, когда работаю с бумагами – своего рода «деловая аккуратность», – пошутила я, но доктора это нисколько не обрадовало.
– Нижайше прошу прощения за дерзость советовать вам, но если бы вы с такой же аккуратностью, леди Виржиния, относились к своему здоровью, то в моем визите не было бы никакой нужды, – в обычной своей церемонно-вежливой манере отчитал меня Хэмптон. Я ответила фамильным ледяным взглядом Валтеров, но доктор и бровью не повел: он заботился о здоровье вот уже второго поколения нашей семьи и насмотрелся на грозные взгляды во всех возможных вариациях. А мне в этом смысле было ох как далеко и до леди Милдред, и до собственного отца, еще в детстве наводившего страх и ужас на всю прислугу и случайно попавших под руку гостей. – Осмелюсь предположить также, что от вреднейшей привычки засиживаться допоздна за работой и уделять сну неприлично мало времени вы до сих пор не избавились. Ваш организм, леди Виржиния, ослаблен до крайности, в таком состоянии хватит и небольшого нервного потрясения, чтобы слабость обернулась болезнью. Вам нужно больше заботиться о себе. С вашего позволения, леди Виржиния, я составлю подходящую диету и режим дня. Не откажите в любезности следовать им хотя бы неделю, а еще лучше – поезжайте из Бромли в загородный особняк. Воздух на природе куда лучше столичного.
Исписав лист с двух сторон ценными указаниями, доктор распрощался и удалился, пожелав мне напоследок крепчайшего здоровья – и поменьше работы.
Прочитав рекомендации семейного врача, я приуныла: мне надлежало спать, питаться лечебными бульонами и запеканками да дышать свежим воздухом. Всевозможные повседневные занятия, начиная с ответов на деловые письма и заканчивая даже чтением, были строго противопоказаны. И, верно, я бы не смогла следовать предписанному режиму даже до вечера, если бы днем, почти одновременно, в особняк не пришли Магда и Мэдди – у одной кончился выходной, а другая прослышала о моей болезни.
– Ай-ай, леди Виржиния, как же я виновата, – тихо причитала Магда, суетясь вокруг. – Как же я так ушла, когда вам-то нужна была… Если б знала – ни за что б выходной не просила, ей-ей!
– Полно вам, Магда, – вздохнула я, прерывая бесконечный поток бормотания.
Почему-то ощущать себя в центре забот большого дома было очень приятно. Я знала, что повар очень постарался, чтобы приготовить некий особый «лечебный бульон» с пряностями и зеленью, рецепт которого передавался из поколения в поколение; что мальчишки, помощники садовника, самовольно нарезали в зимней оранжерее цветов, которые теперь наполняли благоуханием мою комнату; что Магда осталась со мною, хотя намеревалась взять еще один выходной, а Мадлен и вовсе закрыла кофейню с позволения Георга и пришла, чтобы позаботиться обо мне.
– Нет, нет, вы даже не говорите такого, леди Виржиния, – вздохнула Магда и потупилась огорченно. – Видно, я старая стала, да и мало вам одной горничной-то. Может, возьмете кого еще, помоложе?
На лице у Мэдди было ясно написано, как борется в ее душе ревность с чувством ответственности, но в конце концов победило второе, и Мэдди кивнула, поддержав Магду.
– Горничную, говорите, – я невольно задумалась.
Вообще прислуги у меня было неприлично мало; такой штат мог устроить разве что какого-нибудь провинциального баронета, но не графиню, у которой во владении был один из самых лучших особняков в Бромли. Но так уж повелось с того времени, когда леди Милдред взяла на себя управление состоянием Эверсанов и Валтеров – и мое воспитание. После того ужасного пожара, унесшего жизни родителей, мы лишились и большей части прислуги – кто-то уволился, кто-то попросту сбежал… а некоторые погибли. И, когда Милдред решила переехать в старый особняк Валтеров на Спэрроу-плейс, мы взяли поначалу только самых преданных людей. А потом я привыкла обходиться малым, да и нравы в отношении количества слуг, подобающих тому или иному статусу или дому, были сейчас не столь строги, как лет двадцать назад.
Но в словах Магды было рациональное зерно. Мне не помещала бы… личная парикмахерша. После смерти Эвани я и подумать не могла о том, чтобы нанять кого-то еще, это казалось почти предательством. Но сейчас у меня не было столько времени, чтобы постоянно ездить в тот же «Локон Акваны», дабы поддерживать прическу. Да и в ситуациях, вроде вчерашней, лучше бы мне на помощь приходила горничная, а не лукавый гипси со всякими там «ловцами снов»…
При воспоминании о том, как повел себя Лайзо ночью, я почувствовала странную нежность… и смущение, но быстро отогнала от себя эту мысль. Да, похоже, чувство приличия у гипси отсутствовало напрочь, как и приверженность этикету и нормам поведения в обществе.
Зато он очень хорошо чувствовал, когда люди нуждаются в его поддержке.
– Горничная… – задумчиво повторила я вслух. – Что ж, вполне разумно. Пожалуй, спрошу у леди Вайтберри – у нее всегда наготове хорошие рекомендации… К слову, Магда, у тебя же есть сестра, верно?
– Да, и как раз горничной работает, – подтвердила Магда и вздохнула: – Так она сама немолодая – у нее уже и младшей-то дочке вот-вот только пятнадцать исполнилось… Юджи дочку звать, Юджиния Смолл. Она тоже сызмальства матери помогала, ну, как горничная, грамоте обучена – в воскресную школу ходила… Ой, леди Виржиния, а может, вам Юджи взять в горничные? – лицо у Магды просветлело. – У ней рекомендаций нету, но я за нее поручиться могу! Умная девочка и работать будет хорошо, вот клянусь!
Выбирать прислугу по рекомендации прислуги было странно… Но тут я вспомнила о том, что среди моих знакомых, возможно, завелся шпион, работающий на газетчика, и решилась.
