– Мэри Р. и… Тим, кажется? – наморщила я лоб, припоминая. И – попала в десятку:
– Совершенно верно, – просиял Эллис. – Так вот, я обнаружил, что никакой «Мэри Р.» в природе не существует. Торговля чаем в районе Эйвон-стрит – дело прибыльное, и случайных людей оно не терпит. Ни одна из торговок не призналась, что давала интервью кому-либо. Но зато все хором твердят, что слухи о «Печальной Леди» гуляют по окрестностям уже давно. Я зачитал торговкам отрывок из статьи – и они наперебой принялись дополнять ее своими измышлениями. Оказывается, призрак «Печальной Леди» весьма живуч – его уже обвиняли и в пожарах этим летом, и в загадочных смертях три года назад… Кстати, тогда орудовал самый обыкновенный грабитель, подсевший на «небесную пыльцу», оттуда и запредельная жестокость… – оживленно начал Эллис и сам же себя оборвал. – Впрочем, это к делу не относится. Главный вывод – никакой «Мэри Р.» не существует, мистер «Озабоченная Общественность» ее выдумал и приписал ей обобщенный вариант местных сплетен. А вот парнишку с редким именем Тимми Том и по фамилии Дрейк я нашел. Он действительно продает газеты – и на него недавно напали…
По словам Эллиса выходило, что Тимми Тому было около двенадцати лет, точнее он и сам не знал. Природа наделила мальчика светлыми волосами и светлой кожей, не слишком характерной для обитателей трущоб. А все потому, что его матерью была иностранка – когда-то моряк привез с собой из плаванья невесту с далекой Истерры, стройную, высокую, с волосами цвета льна. Девушка оказалась жизнелюбивой, неунывающей, спокойной и очень везучей, а потому смогла воспитать пятерых детей даже тогда, когда муж не вернулся из очередного плаванья. Две ее старшие дочери давно вышли замуж, а вот мальчишки, включая младшего Тимми Тома, пока помогали по хозяйству. У них была мечта – накопить денег да и арендовать, а то и выкупить небольшую ферму где-нибудь в глуши, подальше от гари и смрада Смоки Халлоу, а затем переехать туда с подорвавшей здоровье на работе матерью.
Вот поэтому-то Тимми Том, вместе с братьями, ухватывался за любой заработок и очень обрадовался, когда вместо торговли кресс-салатом смог устроиться разносчиком газет. Подумаешь, три часа отработать – потом зато целый день свободен!
Это-то и подвело мальчишку.
Стремясь не только сбыть за день побольше газет, но заодно и выполнить несколько мелких поручений, Тимми Томм носился по окрестностям как угорелый. И на одной из грязных улочек, через которую он обыкновенно срезал путь, уже поздним вечером, на него вдруг напали – подскочили сзади, заткнули рот и нос какой-то остро пахнущей тряпкой, от которой закружилась голова… И туго бы пришлось бедному Тимми, кабы не подвода с глиняными горшками, ненароком свернувшая не на ту улицу.
Возница спугнул похитителей. К тому же и человеком он оказался порядочным – добродушный вдовый фермер лет тридцати, только из деревни переехал, потому еще не успел зачерстветь в городе, вот и помог ослабшему мальчишке добраться до дому.
– …Эту историю Томас Дрейк-младший, а именно так предпочитает зваться Тимми Том, рассказывал еще долго. Всем, кто желал послушать, – завершил долгий монолог Эллис. – Однако никакого журналиста он среди своих слушателей не припоминает. Кстати, произошло неудавшееся похищение Тимми Тома как раз недавно, но уже после исчезновения Джеральда. Значит, преступник уже приглядывает жертву «про запас». И вскоре, возможно, произойдет еще одна попытка похищения.
– А вся информация мистера «Общественности» – собранные слухи, капля правды, случайно подвернувшееся имя, ничего боле, – подытожила я.
Чай к этому времени уже остыл совершенно и стал горьким из-за специй. Я нахмурилась и вызвала Магду, чтоб та заварила новую порцию напитка – история Эллиса явно была еще не закончена.
– Этот «Озабоченная Общественность» – жалкий компилятор, – сердито рассуждал между тем детектив. – Он берет слухи, пересыпает их пикантными домыслами – и подает к столу. А публика и рада! В той статье он не сказал ни слова правды – за исключением истории Тимми Тома, которая, впрочем, тоже была порядком искажена и урезана. Но самый показательный пример – это Лаура Шеридан. Знаете, Виржиния, эта история сразу показалась мне знакомой, а потом я вспомнил – ведь эта Лаура Шеридан проходила как жертва в расследовании моего старинного приятеля, детектива Майлза. Вы, вероятно, слышали о нем – это человек не самого низкого происхождения, баронет Уитшир был его отцом. Однако сам Майлз Уитшир решил посвятить себя неблагородному делу: журналистике – и вскрытию язв на теле общества. И одно время он усердно занимался обличением подпольных врачебных кабинетов так называемой «смертью нерожденной». Иначе говоря, нелегальными абортами. И Майлз Уитшир написал разгромную статью, посвященную этой болезненной теме… и упомянул в том числе Лауру Шеридан. Мать троих детей, вдову, погибшую от заражения крови при попытке не допустить рождение четвертого ребенка.
Мне стало мерзко.
Нет, не из-за темы, хотя она относилась к запретными и порицаемым; небеса с ней, Эллис и не такое обсуждал в моем присутствии без всякого стеснения. Нет, было противно думать об этом писаке – «Остроуме», «Озабоченной Общественности». Он цинично запускал руки в грязь и заляпывал ею передовицы газет, в угоду своим интересам искажая факты… и тем самым оскорбляя всех тех, кого касался. И делал это, святые небеса – я припомнила рассказ Эллиса – из-за пяти хайрейнов!
– Знаете, Эллис, – произнесла я рассеянно, совсем не следя за своей речью. – Он и меня пытался опозорить… – и рассказала ему о той статье, так и не допущенной к печати, а также о домыслах дяди Рокпорта.
Детектив не на шутку заинтересовался.
– Так значит, «Остроум», «Общественность» и все прочие – это действительно одно лицо? Интересно… Да еще и имеющее доступ к вашим секретам, Виржиния… Ну-ка, попробуем сходу решить головоломку – вдруг что-нибудь путное выйдет. Одолжите мне карандаш и лист бумаги?
Разумеется, я тут же вызвала Магду и приказала ей принести из кабинета все затребованное. А потом, наслаждаясь свежезаваренным чаем, наблюдала, как Эллис тихо ругается, исчеркивая бумажку непонятными закорючками. Изредка он что-то спрашивал у меня – а кто был рядом с вами тогда-то, приглашали ли вы такую-то и такого-то, а мог такой-то знать о… Спустя полчаса детектив скомкал бумажку и в ярости зашвырнул ее под стол.
– Глупость получается, – буркнул он. – Либо этот ваш шпион хорошо прячется, либо их несколько, либо этот Остроум опять всего лишь собирает сплетни, а упоминание вашего имени – случайность. Не нравится он мне, Виржиния. Увидел бы – нашел бы, за что арестовать. Дайте мне еще пирога, что ли…
Вскоре Эллису пришлось уйти – как он выразился, по делам. Я же, оставшись в гостиной в одиночестве, не выдержала и подняла злополучную бумажку. Она была исписана сплошняком – цифры, значки, изредка попадались имена… Одно из них обводила жирная линия, а рядом стоял знак вопроса, в котором «точка» была пробита карандашом насквозь.
«Мадлен».
– Действительно, глупость, – рассердилась я, как Эллис прежде, скомкала бумагу – и зачем-то спрятала в карман.
Неприятное чувство и не думало пропадать.
Вечером, уже совсем поздно, когда я закончила работать с корреспонденцией, в кабинет заглянул Лайзо и молча положил мне на стол странную поделку. Кольцо из ивового прута оплетала темно-синяя нитка, полностью скрывающая дерево, а внутри была натянута «паутинка» – затейливый узор из серебристых, синих и голубых шелковых ниток. С одного края у кольца имелась петля для подвешивания, с другого – три низки из причудливо чередующихся бронзовых и костяных бусин разной формы.
Лайзо негромко объяснил, из чего сделан амулет, и напоследок дал странный совет:
– Хотите, леди – повесьте его над изголовьем. И тогда неправильные сны вас стороной обходить будут… А хотите – оставьте все, как есть. Вреда от ваших снов не будет.
Сказал – и ушел, не дожидаясь моего ответа.
